Рона

http://bookz.ru/authors/paustovskii-konsta...lotaa-_115.html НАДПИСЬ НА ВАЛУНЕ Для писателя полная радость наступает только тогда, когда он убеждается, что совесть его находится в соответствии с совестью ближних. Салтыков-Щедрин Я живу в маленьком доме на дюнах. Все Рижское взморье в снегу. Он все время слетает с высоких сосен длинными прядями и рассыпается в пыль. Слетает он от ветра и оттого, что по соснам прыгают белки. Когда очень тихо, то слышно, как они шелушат сосновые шишки. Дом стоит у самого моря. Чтобы увидеть море, нужно выйти за калитку и немного пройти по протоптанной в снегу тропинке мимо заколоченной дачи. На окнах этой дачи еще с лета остались занавески. Они шевелятся от слабого ветра. Должно быть, ветер проникает сквозь незаметные щели в пустую дачу, но издали кажется, что кто-то подымает занавеску и осторожно следит за тобой. Море не замерзло. Снег лежит до самой кромки воды. На нем видны следы зайцев. Когда на море подымается волна, то слышен не шум прибоя, а хрустенье льда и шорох оседающего снега, Балтика зимой пустынна и угрюма. Латыши называют ее «Янтарным морем» («Дзинтара юра»). Может быть, не только потому, что Балтика выбрасывает много янтаря, но еще и потому, что ее вода чуть заметно отливает янтарной желтизной. По горизонту весь день лежит слоями тяжелая мгла. В ней пропадают очертания низких берегов. Только кое-где в этой мгле опускаются над морем белые косматые полосы – там идет снег. Иногда дикие гуси, прилетевшие в этом году слишком рано, садятся на воду и кричат. Тревожный их крик далеко разносится по берегу, но не вызывает отклика – в прибрежных лесах зимой почти нет птиц. Днем в доме, где я живу, идет привычная жизнь. Трещат дрова в разноцветных кафельных печах, заглушенно стучит пишущая машинка, молчаливая уборщица Лиля сидит в уютном холле и вяжет кружево. Все обыкновенно и очень просто. Но вечером кромешная темнота окружает дом, сосны придвигаются к нему вплотную, и когда выходишь из ярко освещенного холла наружу, тебя охватывает ощущение полного одиночества с глазу на глаз с зимой, морем и ночью. Море уходит на сотни миль в черно-свинцовые дали. На нем не видно ни одного огонька. И не слышно ни одного всплеска. Маленький дом стоит, как последний маяк, на краю туманной бездны. Здесь обрывается земля. И поэтому кажется удивительным, что в доме спокойно горит свет, поет радио, мягкие ковры заглушают шаги, а на столах лежат раскрытые книги и рукописи. Там, к западу, в сторону Вентспилса, за слоем мглы есть маленький рыбачий поселок. Обыкновенный рыбачий поселок с сетями, сохнущими на ветру, с низкими домами и низким дымом из труб, с черными моторками, вытащенными на песок, и доверчивыми собаками с косматой шерстью. В поселке этом сотни лет живут латышские рыбаки. Поколения сменяют друг друга. Светловолосые девушки с застенчивыми глазами и певучим говором становятся обветренными, кряжистыми старухами, закутанными в тяжелые платки. Румяные юноши в щегольских кепках превращаются в щетинистых стариков с невозмутимыми глазами. Но так же, как и сотни лет назад, рыбаки уходят в море за салакой. И так же, как и сотни лет назад, не все возвращаются обратно. Особенно осенью, когда Балтика свирепеет от штормов и кипит холодной пеной, как чертов котел. Но что бы ни случилось, сколько бы раз ни пришлось стаскивать шапки, когда люди узнают о гибели своих же товарищей, все равно надо и дальше делать свое дело – опасное и тяжелое, завещанное дедами и отцами. Уступать морю нельзя. В море около поселка лежит большой гранитный валун. На нем еще давно рыбаки высекли надпись: «В память всех, кто погиб и погибнет в море». Эту надпись видно издалека. Когда я узнал об этой надписи, она мне показалась печальной, как все эпитафии. Но латышский писатель, рассказавший мне о ней, не согласился с этим и сказал: – Наоборот. Это очень мужественная надпись. Она говорит, что люди никогда не сдадутся и, несмотря ни на что, будут делать свое дело. Я бы поставил эту надпись эпиграфом к любой книге о человеческом труде и упорстве. Для меня эта надпись звучит примерно так: «В память тех, кто одолевал и будет одолевать это море». Я согласился с ним и подумал, что этот эпиграф подходил бы и для книги о писательском труде. Писатели не могут ни на минуту сдаться перед невзгодами и отступить перед преградами. Что бы ни случилось, они должны непрерывно делать свое дело, завещанное им предшественниками и доверенное современниками. Недаром Салтыков-Щедрин говорил, что если хоть на минуту замолкнет литература, то это будет равносильно смерти народа. Писательство – не ремесло и не занятие. Писательство – призвание. Вникая в некоторые слова, в самое их звучание, мы находим их первоначальный смысл. Слово «призвание» родилось от слова «зов». Человека никогда не призывают к ремесленничеству. Призывают его только к выполнению долга и трудной задачи. Что же понуждает писателя к его подчас мучительному, но прекрасному труду? Прежде всего – зов собственного сердца. Голос совести и вера в будущее не позволяют подлинному писателю прожить на земле, как пустоцвет, и не передать людям с полной щедростью всего огромного разнообразия мыслей и чувств, наполняющих его самого. Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хотя бы немного зоркости. Писателем человек становится не только по зову сердца. Голос сердца чаще всего мы слышим в юности, когда ничто еще не приглушило и не растрепало по клочкам свежий мир наших чувств. Но приходят годы возмужалости – и мы явственно слышим, кроме призывного голоса собственного сердца, новый мощный зов – зов своего времени и своего народа, зов человечества. По велению призвания, во имя своего внутреннего побуждения человек может совершать чудеса и выносить тягчайшие испытания. Одним из примеров, подтверждающих это, была судьба голландского писателя Эдуарда Деккера. Он печатался под псевдонимом «Мультатули». По-латыни это означает «Многострадальный». Возможно, что я вспомнил о Деккере именно здесь, на берегу сумрачной Балтики, потому, что такое же бледное северное море расстилается у берегов его родины – Нидерландов. О ней он сказал с горечью и стыдом: «Я – сын Нидерландов, сын страны разбойников, лежащей между Фрисландией и Шельдой». Но Голландия, конечно, не страна цивилизованных разбойников. Их меньшинство, и не они выражают лицо народа. Это страна трудолюбивых людей, потомков мятежных «гёзов» и Тиля Уленшпигеля. До сих пор «пепел Клааса стучит» в сердца многих голландцев. Стучал он и в сердце Мультатули. Выходец из семьи моряков, Мультатули был назначен правительственным чиновником на остров Яву, а недолгое время спустя – даже резидентом одного из округов этого острова. Его ждали почести, награды, богатство, возможный пост вице-короля, но… «пепел Клааса стучал в его сердце», и Мультатули пренебрег этими благами. С редким мужеством и упорством он попытался взорвать изнутри вековую практику порабощения яванцев голландскими властями и негоциантами. Он всегда выступал в защиту яванцев и не давал их в обиду. Он жестоко карал взяточников. Он насмехался над вице-королем и его приближенными, – конечно, добрыми христианами, – ссылаясь в объяснение своих поступков на учение Христа о любви к ближнему. Ему ничего нельзя было возразить. Но его можно было уничтожить. Когда вспыхнуло восстание яванцев, Мультатули стал на сторону восставших, потому что «пепел Клааса продолжал стучать в его сердце». Он с трогательной любовью писал о яванцах, об этих доверчивых детях, и с гневом – о своих соотечественниках. Он разоблачил военную гнусность, придуманную голландскими генералами. Яванцы очень чистоплотны и не выносят грязи. На этом их свойстве и был построен расчет голландцев. Солдатам приказали забрасывать яванцев во время атак человеческим калом. И яванцы, встречавшие, не дрогнув, ожесточенный ружейный огонь, не выдерживали этого вида войны и отступали. Мультатули был смещен и отправлен в Европу. Несколько лет он добивался от голландского парламента справедливости для яванцев. Он всюду говорил об этом. Он писал петиции министрам и королю. Но тщетно. Его выслушивали неохотно и торопливо. Вскоре его объявили опасным чудаком, даже сумасшедшим. Он нигде не мог найти работы. Семья его голодала. Тогда, повинуясь голосу сердца, иными словами, повинуясь жившему в нем, но до тех пор еще не ясному призванию, Мультатули начал писать. Он написал разоблачительный роман о голландцах на Яве: «Макс Хавелаар, или торговцы кофе». Но это была только первая проба. В этой книге он как бы нащупывал еще зыбкую для него почву литературного мастерства. Но зато следующая его книга «Письма любви» была написана с потрясающей силой. Эту силу Мультатули давала исступленная вера в свою правоту. Отдельные главы книги написаны то как горький крик человека, схватившегося за голову при виде чудовищной несправедливости, то как едкие и остроумные притчи-памфлеты, то как нежные утешения любимым людям, окрашенные печальным юмором, то как последние попытки воскресить веру своего наивного детства. «Бога нет, или он должен быть добр», – писал Мультатули. – «Когда же, наконец, перестанут обкрадывать нищих!» Он уехал из Голландии, надеясь заработать на кусок хлеба на стороне. Жена осталась с детьми в Амстердаме – у него не было лишней копейки, чтобы взять их с собой. Он нищенствовал по городам Европы и писал, писал непрерывно, этот неудобный для благоприличного общества, насмешливый и замученный человек. Он почти не получал писем от жены, потому что у нее не хватало денег даже на марки. Он думал о ней и о детях, особенно о маленьком мальчике с синими глазами. Он боялся, что этот маленький мальчик разучится доверчиво улыбаться людям, и умолял взрослых не вызывать у него преждевременных слез. Книги Мультатули никто не хотел издавать. Но вот наконец свершилось! Крупное голландское издательство согласилось купить его рукописи, но с условием, что он нигде больше не будет их издавать. Измученный Мультатули согласился. Он вернулся на родину. Ему даже дали немного денег. Но рукописи купили просто для того, чтобы обезоружить этого человека. Рукописи были изданы в таком количестве экземпляров и по такой недоступной цене, что это было равносильно их уничтожению. Голландские купцы и власти не могли чувствовать себя спокойно, пока эта пороховая бочка была не у них в руках. Мультатули умер, так и не дождавшись справедливости. А он мог бы написать еще много превосходных книг – тех книг, о каких принято говорить, что они написаны не чернилами, а кровью сердца. Он боролся, как мог, и погиб. Но он «одолел море» И, может быть, вскоре на независимой Яве, в Джакарте, будет поставлен памятник этому бескорыстному страдальцу. Такова была жизнь человека, слившего воедино два великих призвания. По неистовой преданности своему делу у Мультатули был собрат, тоже голландец и его современник – художник Винсент Ван-Гог. Трудно найти пример большего отречения от себя во имя искусства, чем жизнь Ван-Гога. Он мечтал создать во Франции «братство художников» – своего рода коммуну, где ничто не отрывало бы их от служения живописи. Ван-Гог много перестрадал. Он опустился на самое дно человеческого отчаяния в своих «Едоках картофеля» и «Прогулке заключенных». Он считал, что дело художника – противостоять страданию всеми силами, всем талантом. Дело художника рождать радость. И он создавал ее теми средствами, какими владел сильнее всего, – красками. На своих холстах он преобразил землю. Он как бы промыл ее чудотворной водой, и она осветилась красками такой яркости и густоты, что каждое старое дерево превратилось в произведение скульптуры, а каждое клеверное поле – в солнечный свет, воплощенный во множестве скромных цветочных венчиков. Он остановил своей волей непрерывную смену красок, для того чтобы мы могли проникнуться их красотой. Разве можно утверждать после этого, что Ван-Гог был равнодушен к человеку? Он подарил ему лучшее, чем обладал, – свою способность жить на земле, сияющей всеми возможными цветами и всеми их тончайшими переливами. Он был нищ, горд и непрактичен. Он делился последним куском с бездомными и хорошо знал на собственной шкуре, что значит социальная несправедливость. Он пренебрегал дешевым успехом. Конечно, он не был борцом. Героизм его заключался в фанатической вере в прекрасное будущее людей труда – пахарей и рабочих, поэтов и ученых. Он не мог быть борцом, но он хотел внести и внес свою долю в сокровищницу будущего – свои картины, воспевающие землю. Из всех видов этой красоты Ван-Гог выбрал только один цвет. Его всегда поражало свойство природы к безошибочному соотношению красок, неисчислимое множество их переходов, та раскраска земли, которая все время меняется, но одинаково хороша во все времена года и под всеми широтами. Пора восстановить справедливость по отношению к Ван-Гогу, к таким художникам, как Врубель, Борисов-Мусатов, Гоген, и многим другим. Нам нужно все, что обогащает внутренний мир человека социалистического общества, все, что возвышает его эмоциональную жизнь. Неужели нужно доказывать эту прописную истину?!

"На своих холстах он преобразил землю. Он как бы промыл ее чудотворной водой, и она осветилась красками такой яркости и густоты, что каждое старое дерево превратилось в произведение скульптуры, а каждое клеверное поле – в солнечный свет, воплощенный во множестве скромных цветочных венчиков." Кто это?О ком говорят?

|------- | Константин Георгиевич Паустовский | | Золотая роза ------- Константин Паустовский Золотая роза Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти. Салтыков-Щедрин Всегда следует стремиться к прекрасному. Оноре Бальзак Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно. Многое будет признано спорным. Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте. Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех. В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать. Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой. Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех. В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать. Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой. ДРАГОЦЕННАЯ ПЫЛЬ Не могу припомнить, как я узнал эту историю о парижском мусорщике Жане Шамете. Шамет зарабатывал на существование тем, что прибирал ремесленные мастерские в своем квартале. Жил Шамет в лачуге на окраине города Конечно, можно было бы обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от основной нити рассказа Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор в предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы В то время, когда происходило действие этого рассказа, валы были еще покрыты зарослями жимолости и боярышника и в них гнездились птицы. Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих. Если бы Мопассан заинтересовался жизнью обитателей этих лачуг, то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов. Может быть, они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе. К сожалению, никто из посторонних не заглядывал в эти места, кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи. Судя по тому, что соседи прозвали Шамета «дятлом», надо думать, что он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы. Когда-то Жан Шамет знал лучшие дни. Он служил солдатом в армии «Маленького Наполеона» во время мексиканской войны. Шамету повезло. В Вера-Крус он заболел тяжелой лихорадкой. Больного солдата, не побывавшего еще ни в одной настоящей перестрелке, отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим и поручил Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну – девочку восьми лет. Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат Мексики был убийственным для европейских детей. К тому же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей. Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже на рыб, вылетавших из маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь. Шамет как мог заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она ждет от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового, солдат колониального полка? Чем он мог занять ее? Игрой в кости? Или грубыми казарменными песенками? Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил на себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец решился и начал нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая до мельчайших подробностей рыбачий поселок на берегу Ламанша, сыпучие пески, лужи после отлива, сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги. В этих воспоминаниях Шамет не мог найти ничего смешного, чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению, слушала эти рассказы с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя новых подробностей. Шамет напрягал память и выуживал из нее эти подробности, пока в конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли, как клочья тумана. Шамет, правда, никогда и не предполагал, что ему понадобится возобновлять в памяти это ненужное время своей жизни. Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то Шамет видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к распятью в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих. Нет, пожалуй, он однажды даже видел эту розу и запомнил, как она поблескивала, хотя за окнами не было солнца и мрачный шторм шумел над проливом. Чем дальше, тем яснее Шамет вспоминал этот блеск – несколько ярких огоньков под низким потолком. Все в поселке удивлялись, что старуха не продает свою драгоценность. Она могла бы выручить за нее большие деньги. Одна только мать Шамета уверяла, что продавать золотую розу – грех, потому что ее подарил старухе «на счастье» возлюбленный, когда старуха, тогда еще смешливая девушка, работала на сардинной фабрике в Одьерне. – Таких золотых роз мало на свете, – говорила мать Шамета. – Но все, у кого они завелись в доме, обязательно будут счастливыми. И не только они, но и каждый, кто притронется к этой розе. Мальчик Шамет с нетерпением ждал, когда же старуха сделается счастливой. Но никаких признаков счастья не было и в помине. Дом старухи трясся от ветра, а по вечерам в нем не зажигали огня. Так Шамет и уехал из поселка, не дождавшись перемены в старухиной судьбе. Только год спустя знакомый кочегар с почтового парохода в Гавре рассказал ему, что к старухе неожиданно приехал из Парижа сын-художник, бородатый, веселый и чудной. Лачугу с тех пор было уже не узнать. Она наполнилась шумом и достатком. Художники, говорят, получают большие деньги за свою мазню. Однажды, когда Шамет, сидя на палубе, расчесывал Сюзанне своим железным гребнем перепутанные ветром волосы, она спросила: – Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу? – Все может быть, – ответил Шамет. – Найдется и для тебя, Сузи, какой-нибудь чудак. У нас в роте был один тощий солдат. Ему чертовски везло. Он нашел на поле сражения сломанную золотую челюсть. Мы пропили ее всей ротой. Это было во время аннамитской войны. Пьяные артиллеристы выстрелили для забавы из мортиры, снаряд попал в жерло потухшего вулкана, там взорвался, и от неожиданности вулкан начал пыхтеть и извергаться. Черт его знает, как его звали, этот вулкан! Кажется, Крака-Така. Извержение было что надо! Погибло сорок мирных туземцев. Подумать только, что из-за поношенной челюсти пропало столько людей! Потом оказалось, что челюсть эту потерял наш полковник. Дело, конечно, замяли, – престиж армии выше всего. Но мы здорово нализались тогда. – Где же это случилось? – спросила с сомнением Сузи. – Я же тебе сказал – в Аннаме. В Индо-Китае. Там океан горит огнем, как ад, а медузы похожи на кружевные юбочки балерины. И там такая сырость, что за одну ночь в наших сапогах вырастали шампиньоны! Пусть меня повесят, если я вру! До этого случая Шамет слышал много солдатского вранья, но сам никогда не врал. Не потому, что он этого не умел, а просто не было надобности. Сейчас же он считал святой обязанностью развлекать Сюзанну. Шамет привез девочку в Руан и сдал с рук на руки высокой женщине с поджатым желтым ртом – тетке Сюзанны. Старуха была вся в черном стеклярусе, как цирковая змея. Девочка, увидев ее, крепко прижалась к Шамету, к его выгоревшей шинели. – Ничего! – шепотом сказал Шамет и подтолкнул Сюзанну в плечо. – Мы, рядовые, тоже не выбираем себе ротных начальников. Терпи, Сузи, солдатка! Шамет ушел. Несколько раз он оглядывался на окна скучного дома, где ветер даже не шевелил занавески. На тесных улицах был слышен из лавчонок суетливый стук часов. В солдатском ранце Шамета лежала память о Сузи – синяя измятая лента из ее косы. И черт ее знает почему, но эта лента пахла так нежно, как будто она долго пробыла в корзине с фиалками. Мексиканская лихорадка подорвала здоровье Шамета. Его уволили из армии без сержантского чина. Он ушел в гражданскую жизнь простым рядовым. Годы проходили в однообразной нужде. Шамет перепробовал множество скудных занятий и в конце концов стал парижским мусорщиком. С тех пор его преследовал запах пыли и помоек. Он чувствовал этот запах даже в легком ветре, проникавшем в улицы со стороны Сены, и в охапках мокрых цветов – их продавали чистенькие старушки на бульварах. Дни сливались в желтую муть. Но иногда в ней возникало перед внутренним взором Шамета легкое розовое облачко – старенькое платье Сюзанны. От этого платья пахло весенней свежестью, как будто его тоже долго держали в корзине с фиалками. Где она, Сюзанна? Что с ней? Он знал, что сейчас она уже взрослая девушка, а отец ее умер от ран. Шамет все собирался съездить в Руан навестить Сюзанну. Но каждый раз он откладывал эту поездку, пока наконец не понял, что время упущено и Сюзанна наверняка о нем позабыла. Он ругал себя свиньей, когда вспоминал прощание с ней. Вместо того чтобы поцеловать девочку, он толкнул ее в спину навстречу старой карге и сказал: «Терпи, Сузи, солдатка!» Известно, что мусорщики работают по ночам. К этому их понуждают две причины: больше всего мусора от кипучей и не всегда полезной человеческой деятельности накапливается к концу дня, и, кроме того, нельзя оскорблять зрение и обоняние парижан. Ночью же почти никто, кроме крыс, не замечает работу мусорщиков. Шамет привык к ночной работе и даже полюбил эти часы суток. Особенно то время, когда над Парижем вяло пробивался рассвет. Над Сеной курился туман, но он не подымался выше парапета мостов. Однажды на таком туманном рассвете Шамет проходил по мосту Инвалидов и увидел молодую женщину в бледном сиреневом платье с черными кружевами. Она стояла у парапета и смотрела на Сену. Шамет остановился, снял пыльную шляпу и сказал: – Сударыня, вода в эту пору в Сене очень холодная. Давайте-ка я лучше провожу вас домой. – У меня нет теперь дома, – быстро ответила женщина и повернулась к Шамету. Шамет уронил свою шляпу. – Сузи! – сказал он с отчаянием и восторгом. – Сузи, солдатка! Моя девочка! Наконец-то я увидел тебя. Ты забыла меня, должно быть Я – Жан Эрнест Шамет, тот рядовой Двадцать седьмого колониального полка, что привез тебя к этой поганой тетке в Руан. Какой ты стала красавицей! И как хорошо расчесаны твои волосы! А я-то, солдатская затычка, совсем не умел их прибирать! – Жан! – вскрикнула женщина, бросилась к Шамету, обняла его за шею и заплакала. – Жан, вы такой же добрый, каким были тогда. Я все помню! – Э-э, глупости! – пробормотал Шамет. – Какая кому выгода от моей доброты. Что с тобой стряслось, моя маленькая? Шамет притянул Сюзанну к себе и сделал то, на что не решился в Руане, – погладил и поцеловал ее блестящие волосы. Тут же он отстранился, боясь, что Сюзанна услышит мышиную вонь от его пиджака. Но Сюзанна прижалась к его плечу еще крепче. – Что с тобой, девочка? – растерянно повторил Шамет. Сюзанна не ответила. Она была не в силах сдержать рыдания. Шамет понял – пока что не надо ее ни о чем расспрашивать. – У меня, – торопливо сказал он, – есть логово у крепостного вала. Далековато отсюда. В доме, конечно, пусто – хоть шаром покати. Но зато можно согреть воду и уснуть в постели. Там ты сможешь умыться и отдохнуть. И вообще жить сколько хочешь. Сюзанна прожила у Шамета пять дней. Пять дней над Парижем подымалось необыкновенное солнце. Все здания, даже самые старые, покрытые копотью, все сады и даже логово Шамета сверкали в лучах этого солнца, как драгоценности. Кто не испытал волнения от едва слышного дыхания спящей молодой женщины, тот не поймет, что такое нежность. Ярче влажных лепестков были ее губы, и от ночных слез блестели ресницы. Да, с Сюзанной все случилось именно так, как предполагал Шамет. Ей изменил возлюбленный, молодой актер. Но тех пяти дней, какие Сюзанна прожила у Шамета, вполне хватило на их примирение. Шамет участвовал в нем. Ему пришлось отнести письмо Сюзанны к актеру и научить этого томного красавчика вежливости, когда тот хотел сунуть Шамету несколько су на чай. Вскоре актер приехал в фиакре за Сюзанной. И все было как надо: букет, поцелуи, смех сквозь слезы, раскаяние и чуть надтреснутая беззаботность. Когда молодые уезжали, Сюзанна так заторопилась, что вскочила в фиакр, забыв попрощаться с Шаметом. Тут же она спохватилась, покраснела и виновато протянула ему руку. – Раз уж ты выбрала себе жизнь по вкусу, – проворчал ей напоследок Шамет, – то будь счастлива. – Я ничего еще не знаю, – ответила Сюзанна, и слезы заблестели у нее на глазах. – Ты напрасно волнуешься, моя крошка, – недовольно протянул молодой актер и повторил: – Моя прелестная крошка. – Вот если бы кто-нибудь подарил мне золотую розу! – вздохнула Сюзанна. – Это было бы наверняка к счастью. Я помню твой рассказ на пароходе, Жан. – Кто знает! – ответил Шамет. – Во всяком случае не этот господинчик поднесет тебе золотую розу. Извини, я солдат. Я не люблю шаркунов. Молодые люди переглянулись. Актер пожал плечами. Фиакр тронулся. Обыкновенно Шамет выбрасывал весь мусор, выметенный за день из ремесленных заведений. Но после этого случая с Сюзанной он перестал выбрасывать пыль из ювелирных мастерских. Он начал собирать ее тайком в мешок и уносил к себе в лачугу. Соседи решили, что мусорщик «тронулся». Мало кому было известно, что в этой пыли есть некоторое количество золотого порошка, так как ювелиры, работая, всегда стачивают немного золота. Шамет решил отсеять из ювелирной пыли золото, сделать из него небольшой слиток и выковать из этого слитка маленькую золотую розу для счастья Сюзанны. А может быть, как говорила ему мать, она послужит и для счастья многих простых людей. Кто знает! Он решил не встречаться с Сюзанной, пока не будет готова эта роза. Шамет никому не рассказывал об этом. Он боялся властей и полиции. Мало ли что придет в голову судебным крючкам. Они могут объявить его вором, посадить в тюрьму и отобрать у него золото. Ведь оно было все-таки чужое. До поступления в армию Шамет батрачил на ферме у сельского кюре и потому знал, как обращаться с зерном. Эти познания пригодились ему теперь. Он вспомнил, как веяли хлеб и тяжелые зерна падали на землю, а легкая пыль уносилась ветром. Шамет построил небольшую веялку и по ночам перевеивал во дворе ювелирную пыль. Он волновался до тех пор, пока не увидел на лотке едва заметный золотящийся порошок. Прошло много времени, пока золотого порошка накопилось столько, что можно было сделать из него слиток. Но Шамет медлил отдавать его ювелиру, чтобы выковать из него золотую розу. Его не останавливало отсутствие денег, – любой ювелир согласился бы взять за работу треть слитка и был бы этим доволен. Дело заключалось не в этом. С каждым днем приближался час встречи с Сюзанной. Но с некоторых пор Шамет начал бояться этого часа. Всю нежность, давно уже загнанную в глубину сердца, он хотел отдать только ей, только Сузи. Но кому нужна нежность поношенного урода! Шамет давно заметил, что единственным желанием людей, встречавшихся с ним, было поскорее уйти и забыть его тощее, серое лицо с обвисшей кожей и пронзительными глазами. У него в лачуге был осколок зеркала. Изредка Шамет смотрелся в него, но тотчас же с тяжелым ругательством отшвыривал прочь. Лучше было не видеть себя – эту неуклюжую образину, ковылявшую на ревматических ногах. Когда роза была наконец готова, Шамет узнал, что Сюзанна год назад уехала из Парижа в Америку и, как говорили, навсегда. Никто не мог сообщить Шамету ее адрес. В первую минуту Шамет даже испытал облегчение. Но потом все его ожидание ласковой и легкой встречи с Сюзанной превратилось непонятным образом в железный заржавленный осколок. Этот колючий осколок застрял у Шамета в груди, около сердца, и Шамет молил бога, чтобы он скорее вонзился в это хилое сердце и остановил его навсегда. Шамет бросил прибирать мастерские. Несколько дней он пролежал у себя в лачуге, повернувшись лицом к стене. Он молчал и только один раз улыбнулся, прижав к глазам рукав старого пиджака. Но никто этого не видел. Соседи даже не приходили к Шамету – у каждого хватало своих забот. Следил за Шаметом только один человек – тот пожилой ювелир, что выковал из слитка тончайшую розу и рядом с ней, на одной ветке, маленький острый бутон. Ювелир навещал Шамета, но не приносил ему лекарств. Он считал, что это бесполезно. И действительно, Шамет незаметно умер во время одного из посещений ювелира. Ювелир поднял голову мусорщика, достал из-под серой подушки золотую розу, завернутую в синюю помятую ленту, и не спеша ушел, прикрыв скрипучую дверь. От ленты пахло мышами. Была поздняя осень. Вечерняя темнота шевелилась от ветра и мигающих огней. Ювелир вспомнил, как преобразилось после смерти лицо Шамета. Оно стало суровым и спокойным. Горечь этого лица показалась ювелиру даже прекрасной. «Что не дает жизнь, то дает смерть», – подумал ювелир, склонный к дешевым мыслям, и шумно вздохнул. Вскоре ювелир продал золотую розу пожилому литератору, неряшливо одетому и, по мнению ювелира, недостаточно богатому, чтобы иметь право на покупку такой драгоценной вещи. Очевидно, решающую роль при этой покупке сыграла история золотой розы, рассказанная ювелиром литератору. Запискам старого литератора мы обязаны тем, что кое-кому стал известен этот горестный случай из жизни бывшего солдата 27-го колониального полка Жана Эрнеста Шамета. В своих записках литератор, между прочим, писал: «Каждая минута, каждое брошенное невзначай слово и взгляд, каждая глубокая или шутливая мысль, каждое незаметное движение человеческого сердца, так же как и летучий пух тополя или огонь звезды в ночной луже, – все это крупинки золотой пыли. Мы, литераторы, извлекаем их десятилетиями, эти миллионы песчинок, собираем незаметно для самих себя, превращаем в сплав и потом выковываем из этого сплава свою «золотую розу» – повесть, роман или поэму. Золотая роза Шамета! Она отчасти представляется мне прообразом нашей творческой деятельности. Удивительно, что никто не дал себе труда проследить, как из этих драгоценных пылинок рождается живой поток литературы. Но, подобно тому как золотая роза старого мусорщика предназначалась для счастья Сюзанны, так и наше творчество предназначается для того, чтобы красота земли, призыв к борьбе за счастье, радость и свободу, широта человеческого сердца и сила разума преобладали над тьмой и сверкали, как незаходящее солнце».

Может так якорь поднять можно?

Нет таких звуков, красок, образов и мыслей – сложных и простых, - для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения. К. Г. Паустовский

http://cafe-online.ru/video-recipes/ Видео рецепты Лень читать длинные непонятные рецепты? Смотри рецепты на видео! С их помощью ты легко справишься даже с самым сложным блюдом!

14.05.09 Оценка: Рецепт итальянской пасты от Марии Кравцовой Количество голосов: 12 «Одно время я ходила на курсы итальянской кулинарии. Теперь, когда приглашаю в гости друзей, готовлю им пасту или пиццу. Поделюсь рецептом с читательницами WomanJournal.ru своей самой любимой пасты», - говорит Мария Кравцова. Что нужно: Макароны - 300 г. Яйца - 3 шт. Ветчина - 150 г Сыр пармезан - 50 г Луковица - 1 шт. Сливочное масло - 50 г соль, молотый черный перец Как приготовить итальянскую пасту: Выложить макароны в кипящую воду (на 100 г макарон нужно 1 л воды и 10 г соли). Обязательное условие варки – не накрывать кастрюлю крышкой. Паста должна быть не сырая и не переваренная. После варки откинуть пасту на дуршлаг. Нарезать ветчину мелкими кубиками. Мелко нарезанный лук выложить в сковороду, смазанную сливочным маслом, и обжарить. Добавить к луку ветчину и, помешивая, обжарить ингредиенты вместе. Добавить макароны в сковороду, все перемешать, посолить и поперчить. Подавать, посыпав тертым сыром пармезан. http://www.wmj.ru/parts/dom-i-eda/luchshie...lisheddatedesc/

Описание: По персонажам комиксов Арчи на основе телефильма "Сабрина — юная ведьма". "Если через четыре недели не открыть волшебный медальон и не выпустить чары, скрытые в нем еще 400 лет назад, то волшебные силы пропадут навсегда". Принадлежит этот медальон Софии, тете Сабрины, и открыть его Сабрина может только в Риме. Об этом просит ее папа. Вместе с говорящим котом Сэлемом она отправляется в Рим. Тетя София в свое время потеряла колдовскую силу, влюбившись в простого смертного, и Сабрина тоже встречает в Вечном городе очень симпатичного молодого человека. И влюбляется. Сможет ли она сохранить ведьмины чары? Снят фильм очень красиво и смотрится легко. http://banzai.ucoz.com/news/2009-04-18-2278

http://banzai.ucoz.com/news/1-0-26

тут жил и писал гору 200 раз

Борьба Святого Георгия со Змеем. Сезанн писал не вазы с фруктами 100 раз,как ты сказал,а гору у которой жил.Фрукты это домики,а белое полотенце-долина

Australian magpie http://australian-animals.net/magpie.htm

Странная вещь, в наше время развития информационных технологий, мгновенной передачи знаний на расстоянии и перемещений в пространстве с помощью технических приспособлений, всё меньше остаётся места для общения, а дословно, для ощущения целостности и общности друг друга и природы вещей. Оказалось, что гипертрофированное развитие коммуникаций не способствует пониманию ни себя, ни мира. Как будто человечество потеряло универсальный язык общения живого с живым, променяв его на чудеса научно-технического прогресса. Всё получилось как в сказке мудрого Г. Х. Андерсена «Свинопас», в которой глупая принцесса променяла живую розу и соловья на горшок с колокольчиками и трещётку для танцев. Эта промена стоила ей потери лица, статуса принцессы. А вот в другой сказке Андерсена «Принцесса на горошине» всё произошло с точностью до наоборот, никому неизвестная девушка, вошедшая в дом короля оказалась принцессой, так как только настоящей принцессе дано чувствовать сквозь перины удобств и комфорта горошину боли и страданий нашего мира. Без понимания и со-понимания этого, делать современному человечеству в будущем нечего. Подобное утверждение не приговор, а плод анализа двух последних столетий развития цивилизации на земле. Ещё в начале ХХ столетия интеллектуальная элита России пришла к выводу, что без раскрытия и обнаружения живого языка сущего, универсального для всего космоса невозможна эволюция человека на земле. Земля — часть Вселенной, познание которой человек совершает через приобщение и обнаружение потоков незримого бытия, определяемого Николаем Рерихом как «несказанное чувствование». «Несказанное чувствование» не есть молчание о сокровенном, но это особое слово, которое должен взрастить в себе каждый собственным трудом и творчеством духа. Это слово космического порядка, ритма, несущее в себе и сочетающее все лучшие достижения, «зерна вечности», взращенные человеческим гением и запечатлённые в музыке, науке, религии, живописи, поэзии. Каждый из нас — вместилище зёрен духа, каждый из нас имеет свою судьбу, свой путь восхождения к всепроникающей гармонии пространства и космоса. http://www.cintes.ru/info/catfourinfo46174.html

МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ МАСТЕРА лишь самый молодой из всех художников, Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий (1905-1993), смог дожить до нового перелома в истории своей страны, хотя на его долю тоже выпало немало испытаний. В 1941 году он был арестован и пробыл в заключении долгих десять лет, прикасаясь к карандашу лишь несколько раз за все это время. Затем пять лет художник находился в ссылке. Арестовали Бориса Алексеевича не за его живопись, а за то, что в конце 1930-х годов он примыкал к остаткам московских тамплиеров и розенкрейцеров. Вероятно, сыграло свою роль и то, что при обыске в квартире художника были найдены письма от З.Г.Фосдик, сотрудницы Музея Николая Рериха в Нью-Йорке. Преданность идеям, заложенным в Учении Живой Этики, помогла Борису Алексеевичу мужественно перенести все удары судьбы и не сломаться. На свободе он вновь вернулся к любимому творчеству, к общению с молодыми друзьями-художниками. Бесчисленное количество замыслов ждало своего воплощения. "Оставить людям то, что будет жить, будет воздействовать и помогать им духовно - это так важно"*, - записывал он в своем дневнике. Его глубоким убеждением было то, что "искусство, в любых его формах, должно быть исполнено духовности, должно зажигать сердца". Борис Алексеевич родился и вырос в Петербурге, в 1917 году его семья переехала в Москву. В юности он испытал сильное духовное влияние со стороны дяди, искусствоведа А.П. Иванова, познакомившего племянника с художниками "Мира искусства" и "Бубнового валета". Особенно запомнились ему рассказы о Н.К.Рерихе, с которым впоследствии довелось познакомиться лично. Именно Н.К.Рерих посоветовал Борису продолжить художественное образование (после трех лет обучения в студии Ф.Рерберга) в Высшем государственном художественно-техническом институте и написал рекомендательное письмо А.Щусеву, в то время возглавлявшему Третьяковскую галерею. http://www.roerich.com/s-r/11.jpg

http://file.roerich.com/test/Gallery/Chernovolenko

Галерея Образов Виктора Тихоновича Черноволенко (1900 - 1972) ХРАМ СВЕТАБыть или не быть человечеству? Преображение или небытие? Виктор Тихонович Черноволенко (1900-1972) всем своим светлым творчеством выбрал Преображение. Человек должен творить вместе с Космосом - Космосом живым и разумным, а не тем космосом - пустыней, каким его воспринимают сегодня многие. Творчество эволюции, оплодотворенное эйдосферой (термин Платона), породило на нашей планете и всю удивительно разнообразную биосферу, и нас с вами. Какие еще доказательства нужны для признания космотворчества? Живой мир, гармония сфер - как близки были эти понятия художнику и мыслителю Черноволенко. Иная реальность, иные миры открывались иногда его внутреннему взору с такой ясностью, что оставалось только перенести это видение на бумагу или холст. В глубокой сосредоточенности и отрешенности, не пытаясь анализировать увиденное, плавными движениями он наносил на бумагу дивные "мосты", "тоннели", "окна" в другие измерения. Что это, как не самые древние архетипы, самые базовые наши визуальные впечатления от созданного Богом мира. Глядя на картины Черноволенко, на изображенные на них кружевные переплетения пространственно-временных слоев, чувствуешь, как плывешь сквозь удивительные напластования, теряя вес и даже форму, с которой художник экспериментировал очень смело, хотя формалистом никогда не был. В мире после Преображения, запечатленного на картинах Мастера, все будет иным. Люди преображенного мира предстают на них в целом похожими на обычных людей, но только более высокими, ибо отсутствие земного притяжения позволит человеку расти. Поражает строгость и предельная обобщенность этих фигур, а также скромность используемых для их изображения живописных средств. Очень часто на картинах Черноволенко присутствует образ стоящего на границе миров Наблюдателя, Свидетеля - безмолвного, но отнюдь не отстраненного от происходящего. Всматриваясь в удивительную гамму красок земных пейзажей, художник находил краски для изображения иных миров и самой Вечности - той, в которой все миры и эпохи когда-нибудь встретятся. Материя земная становилась прозрачной. Кисть в руке Виктора Тихоновича будто сама собой плела удивительные кружева взаимопроникающих пространств, наслаивая их друг на друга гармонично и музыкально. Следует заметить, что музыка для Черноволенко значила очень многое, и трудно сказать, что он любил больше. Часто он повторял, что если лишить его музыки, то и рисовать он не сможет. Но справедливым было бы и обратное утверждение - внутренняя связь его музыкальных и живописных импровизаций существовала безусловно. Недаром многие картины художника носят "музыкальные" названия - "Симфония", "Мелодия и ритм", "Песнь звезд", "Звуки". В последней представления Черноволенко максимально сближаются с мировидением А.Сардана. Весь мир с его высшими и проявленными планами заполнен различными звуками, насыщен вибрациями - радостными, зовущими. Маленькая белая фигурка человека в левом углу и сама исторгает звуки (поет или играет), и впитывает многоголосие светозвуковой симфонии жизни. Картины росли под чуткой рукой художника, как растут кроны деревьев. Без предварительного карандашного рисунка появлялись на них "стволы" и "ветви", переплетаясь в сложнейшем узоре, образуя "мосты" и "арки". Как получалось столь многослойное глубочайшее пространство, удивительно похожее на живую ткань, Виктор Тихонович вряд ли мог объяснить словами, но оно получалось и теперь осталось на века. Художник не мог работать на обычной белой бумаге. Воображение подсказывало, какой фон он должен положить для проявления будущего иномира. Остается тайной, как добивался он такой удивительной светоносности акварельного фона и как наращивал слой за слоем, накладывая друг на друга полупрозрачные миры. Случалось, что акварель ложилась у него так густо, что трудно понять - темпера это или же масло. И хотя живописному ремеслу Черноволенко нигде не учился, это не помешало ему стать настоящим художником, ибо дар особого видения дается от Бога. После выставки 1929 года В.Т.Черноволенко, как и его товарищи по "Амаравелле", был вынужден оставить живопись до лучших времен. Будучи патриотом и тружеником от природы, он с головой окунулся в производственную деятельность, и долгие годы, вплоть до ухода на пенсию в 1960-м, не имел возможности полностью отдаваться любимому творчеству. Зато потом Мастером было создано более 250 самых прекрасных и глубоких по смыслу картин, в том числе посвященные Елене Ивановне Рерих ("Торжество", 1966) и Юрию Николаевичу Рериху ("Сокровище", 1966), представленные на нашей выставке. Жил художник очень скромно, в маленькой коммунальной комнатушке. Но рядом была любимая и преданная жена, старенькое фортепиано и краски. Этого рыцарю Храма Искусства было достаточно, чтобы творить самозабвенно и дарить радость тем, кто соприкасался с его творчеством. И здесь судьба была благосклонна к Мастеру. В 1958 году он знакомится с вернувшимся в Россию Юрием Николаевичем Рерихом. Юрий Николаевич часто бывал в гостях у художника и его жены Марии Филипповны. Он очень высоко оценил талант Черноволенко, любил слушать его фортепианные импровизации. Конечно, эта встреча была для художника событием невероятной важности. "Мне открылись такие горизонты на пути творчества, - писал он, - о которых я раньше и не мог даже мечтать". И действительно, расцвет таланта Черноволенко приходится на последние двенадцать лет его жизни. Когда смотришь на полотна, созданные им в эти годы, нередко испытываешь ощущение, что стоишь перед иконостасом того Храма Света, который непременно создаст человечество, очнувшись от безумия противостояния и разрушения. Картины Черноволенко кажутся самосветящимися. Сквозь них, как через окна в иные миры, изливается нетварный свет, исцеляющий душу. Удивительно, что практически ни на одной из них вы не обнаружите локальный источник света, от которого предметы отбрасывают тени. Вспомним, что со времен эпохи Возрождения художники, стремясь показать на двухмерной плоскости картины глубину пространства, за счет линейной перспективы добивались изумительного ощущения его трехмерности. Также тщательно они работали с освещением. Предметы, отбрасывая тени, казались объемными и почти реальными. Черноволенко не пользуется ни линейной перспективой, ни светотенью, однако мы ощущаем бездонную глубину его полотен, взгляд утопает в многоплановости сетевых структур-пространств. Нетварный свет излучается от картин, в которых мы не можем обнаружить источник света. Эти особенности его живописи наводят на мысль о законах изображения, используемых в иконописи. Точно так же нет прямой перспективы в русских иконах, на которых мы не видим и источника света и теней, вот почему сравнение картин Черноволенко с иконостасом кажется вполне оправданным и с точки зрения определенных традиций изображения. Иногда представляется, что мастер отодвигал занавес ночного неба с прикрепленными к нему бусинками звезд и созерцал высшую реальность. Так, на картине "Отшельники" (1965) за привычным нашему взору земным пейзажем открывается иной мир. Художник решает это смелым и неожиданным приемом: будто занавес в театре, он приподымает вверх темное небо, усеянное звездами, и за занавесом нашей реальности предстает мир горний, заполненный мягким светом инобытия, и в этом преображенном мире мы видим фигуры отшельников. Тихий, скромный, задумчивый человек, Виктор Черноволенко совершил настоящий духовный подвиг, сумев "среди кипения жизни храм утвердить". Не сам ли он задумчиво сидит на грани двух миров - дольнего и горнего - и впитывает душой и сердцем Художника музыку сфер, наблюдает мистерию происходящего в Высшем мире Преображения ("Подвиг незримый", 1965)? Рыцарь Духа, служитель Красоты, строитель Будущего. Сегодня мы имеем счастье видеть его послания из этого светлого и прекрасного будущего, которые помогут нам такое будущее создать, если мы отвергнем сценарий темных сил, ежедневно навязываемый по всем теле-, радио- и печатным каналам. ВОЗВРАЩЕНИЕ МАСТЕРАУдивительно, но первые полотна Виктора Черноволенко вначале получили признание не в России, а в Америке. Это произошло в 1928 году благодаря провидческой помощи Николая Константиновича Рериха. Именно он, мудрец и пророк, организовал две выставки работ художников-космистов группы "Амаравелла" (1927-1928), на второй из них были представлены и картины Черноволенко. К сожалению, мастер жил во времена, гибельные для духовного совершенствования. Его имя на три с лишним десятилетия было вычеркнуто из культурной жизни. Однако и среди хаоса разрухи, насилия, жестокосердия, подавления любого инакомыслия художник не сломился, не пошел в услужение к сильным мира сего. Он сознательно творил для будущего. Как водится на Руси, слава пришла к Черноволенко уже после его ухода с земного плана. Десятки выставок, множество публикаций в газетах и журналах, документальный фильм... но до сих пор не было альбома этого замечательного мастера. Недавно был издан альбом "Почитание света" и издатели уверены, что работы этого посланца высокой нравственной культуры "рериховской пробы", станут символом жизненной позиции для представителей самых разных сфер деятельности в нашем (и не только) обществе. Ниже представлены репродукции, отсканированные с этого альбома с небольшим разрешением (для быстрой загрузки из Сети). Всего в альбоме (и в нашей коллекции на http://www.roerich.com/pic/) представлено 172 работы.

http://www.icr.su/rus/work/exhibitions/kosmisty/ http://www.cintes.ru/info/catfourinfo46174.html 591×458на file.roerich.comJPG, 45 КБ МАНИФЕСТ ГРУППЫ ХУДОЖНИКОВ-КОСМИСТОВ "АМАРАВЕЛЛА" Донецкий Рериховский Вестник О нас Наши дела Библиотека Общение Ссылки Галереи Образов:Галерея Образов Виктора Черноволенко (Амаравелла). Галерея Образов Природы (работы Сибирских и Киевских фотохудожников). Галерея Образов ТО "Пересвет" (г.Киев). Галерея Образов А.Л.Чижевского (ученика К.Э.Циолковского). Галерея Образов Александра Сардана (Амаравелла). Галерея Образов Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого (Амаравелла). Галерея Образов Петра Фатеева (Амаравелла). Галерея Образов Сергея Шиголева (Амаравелла). Галерея Образов Светланы Люшиной (Хараламбус). О Вере Николаевне Пшесецкой (Амаравелла). МАНИФЕСТ ГРУППЫ ХУДОЖНИКОВ-КОСМИСТОВ "АМАРАВЕЛЛА" 1.Произведение искусства должно само говорить за себя человеку, который в состоянии услышать его речь. 2.Научить этому нельзя. 3.Сила впечатления и убедительности произведения зависит от глубины проникновения в первоисточник творческого импульса и внутренней значимости этого источника. 4.Наше творчество, интуитивное по преимуществу, направлено на раскрытие различных аспектов Космоса - в человеческих обликах, в пейзаже и в отображении абстрактных образов внутреннего мира. 5.В стремлении к этой цели элемент технического оформления является второстепенным, не претендуя на самодовлеющее значение. 6. Поэтому восприятие наших картин должно идти не путем рассудочно-формального анализа, а путем вчувствования и внутреннего сопереживания - тогда их цель будет достигнута. http://file.roerich.com/test/Gallery

В истории искусства мало творцов, которые, подобно Чюрлёнису, смогли в своих произведениях пронести такой заряд самоутверждения жизни, не оставляющей места даже смерти. И, в этом аспекте, метафора полёта Чюрлёниса сливается с очевидностью реального бессмертия, являя нам мир просветлённой и одухотворённой плоти. В его картинах невозможно увидеть мёртвых тел. Он не изображает умерших людей, зверей, птиц, деревьев. Всё живо, всё стремится к вечности бытия, и в этом стремлении даже демоны, звёзды, облака, камни и кресты на литовском кладбище исполнены духом жизни. Сотворённый Чюрлёнисом мир существует по своим законам, в своём времени и пространстве. Это невидимый мир, сокрытый от шума цивилизации. Он, спрятанный художником под покровом ночи или в сияющем свете солнца, по природе своей интимен и уединён. Его нельзя коснуться грубым рукам, ибо образы рассыплются в прах, исчезнут в изначальном эфире. Возможно, поэтому, метафора Чюрлениса, не всегда была доступна современниками. И его жизнь сравнима с мифом о высоко взлетевшем Икаре, забывшем в своём полёте о земном тяготении и оставшемся жить в пространстве духовного неба. Метафора Рериха была иной. Раннее увлечение археологией, погружение и прикосновение к сокрытым в земле кладам, хранящим память об ушедших поколениях, будоражили воображение художника и исследователя. По отдельным знакам, фрагментам, узорам орнамента, ассоциациям, он выстраивал и воссоздавал картины прошлого, в которых оживали голоса умершей природы и людей. Рерих, как и Чюрлёнис, одушевлял, извлекал «из под спуда» времени мир утраченной культуры, в которой звучал гимн неуничтожимой жизни на универсальном языке Вечной Женственности. Образ Женщины — Матери мира, покрывающей своими блистающими одеждами всё живое, стал для Рериха источником творческого вдохновения и восхождения к высотам духа. В образе Матери мира отражены черты бого-материальности предметов, дарующей излучение тонких духовных энергий простым, обыденным вещам. Своеобразная археология духа запечатлена в уверенных и чётких линиях на полотнах Рериха. Тема единения человека и природы, микро и макрокосма создаёт внутренний диалог двух свободных личностей. И здесь, мы вновь видим сложный иератический брак плоти и духа, брак, исключающий животное обладание и уничтожение друг друга, брак, в котором предстояние тайне мира — покровам Матери всего живого, становится главным в отношениях человека и Космоса. Человек приходит к пониманию тайны сокровенного смысла по лестнице духовного самосовершенствования, через преодоление собственной «мохнатости», варварства и тьмы невежества. В картинах Рериха нет отрицания земного притяжения, нет свободного парения, у него всё монументально, всё вечно и имеет свои корни. Утверждение жизни покоится на силе и стихии камня. Камни, мегалиты и горы в метафоре Н. К. Рериха утверждают закон незыблемости и самостояния космоса, его величия и силы. Скандинавские руны, знаки на камнях, соединяющие Восток и Запад в едином порыве восхождения к совершенству (со-вершинности) становятся в ключом к «несказанному вчувствованию» особого языка незримого. Свою картину мира художник насыщает редкостными оттенками контрастных цветов. Язык цвета и форм несёт информацию, своеобразную систему знаний. Картины Рериха надо читать, а Чюрлёниса слушать. В них заложен универсальный смысл священных знаков Космоса, который невербален и трудно выразим логикой интеллектуальных построений. Очевидность неочевидного, вчувствование в незримое унаследовали от Чюрлёниса и Рериха молодые художники группы Амаравелла (с санскрита Amaravella — Ростки бессмертия). Группа существовала в 20-е годы ХХ века и главным принципом её мировоззрения стали интуитивные практики прозрения и понимания внутренней ноуменальной стороны мира. В объединение «Амаравела» входили П. П. Фатеев (1892–1971), А. П. Сардан (1901–1974), С. И. Шигалев (1895–1942?), В. Т. Черноволенко (1900–1972) и В. Н. Пшесецкая (Руна), Б. А. Смирнов-Русецкий (1905–1993). Манифест группы художников-космистов «Амаравелла» 1927 года гласил: «1. Произведение искусства должно само говорить за себя человеку, который в состоянии услышать его речь. 2. Научить этому нельзя. 3. Сила впечатления и убедительности произведения зависит от глубины проникновения в первоисточник творческого импульса и внутренней значимости этого источника. 4. Наше творчество, интуитивное по преимуществу, направлено на раскрытие различных аспектов космоса — в человеческих обликах, в пейзаже и в отображении абстрактных образов внутреннего мира. 5. В стремлении к этой цели элемент технического оформления является второстепенный, не претендуя на самодовлеющее значение. 6. Поэтому восприятие наших картин должно идти не путем рассудочно-формального анализа, а путем вчувствования и внутреннего сопереживания - тогда их мысль будет достигнута». Создание говорящих картин, являющих мысль художника, стало целью творческих поисков «Амаравеллы». Революционные пострясения в России и приоритет социально-классового строительства нового общества без учёта космической эволюции человечества, поставили художников в оппозицию к существующей власти. Раскрытие космических законов и обнаружение инобытия звука и света — стихий, преображающих материю и ведущих к альтернативной большевистской революции духа, к прорыву к вечной, втусторонней реальности была актуальной для художников – интуитивистов. Основываясь на учении Е. Блаватской и Н. Рериха, каждый из них искал свой путь, свою метафору преображения. Петр Фатеев исповедовал преображение материи в очистительной силе огня. Последователь Агни-йоги и учения Заратуштры он видел мира в неугасимом пламени духа, насыщающего всё пространство эманациями новых возможностей потенциально существующих миров. Александр Сардан — художник и музыкант, последователь А. Скрябина, отразил в своих картинах звучащие структуры Космоса, своего рода звуковые магические кристаллы, в которых сочетались и перекрещивались мир земной и небесный в наложении линий, красок и образов. Метафора Руны (художественный псевдоним В. Н. Пшесецкой) заключалась в раскрытии космической эволюции, отраженной в кармических перевоплощениях человека. От её творчества сохранилось лишь пять портретов, остальное наследие художницы утрачено после ареста. Сергей Шиголев — биолог, исследователь морских беспозвоночных, отразил жизнь живых организмов в связи с космической эволюцией. Фантастические картины рождения новых миров и материи, мистерия жизни в бесконечном творении форм характерно для его миропонимания. У Виктора Черноволенко пространство музыки и света организует мир незримого. Незримое лишено тяжести. Как и на картинах М.К. Чюрлёниса, мир у Виктора Черноволенко явлен как музыкальные гаммы, рождающие формы и образы, одухотворяющие природу зримых вещей. Мерцающие краски, фантастические оттенки цвета порождают симфонию Космоса, в котором утверждается единство плоти и духа. Борис Смирнов-Русецкий (1905–1993) услышал и передал симфонию пространства в прозрачности природы. Прозрачность связана с прозрением, проницательным вчувствованием в иное, невидимое, но соприсутствующее. Прозрачность — это тишина, покров покоя, который и хранит особый язык сущего, сокровенную руну бытия или волшебный камень Чинтамани. Мир светлый, прозрачный, лёгкий является частицей чистоты пространства, как белого листа, в явленной белизне которого находятся все нераскрытые, непрочувствованные образы. И цель художника космиста открыть, явить их миру, сделать зримыми, не нарушив их сокровенности. Подобная задача стоит перед каждым творцом, сопричастным наследию русского космизма. Планка высоких этических отношений между миром и человеком должна быть выдержана, иначе нельзя найти свой собственный путь, обрести свой стиль миропостижения. Особенностью пути каждого художника русского космизма является творческая самостоятельность, автономный поиск себя самого и, как следствие, очень личностный характер картин, выходящих из-под его кисти. Правы были художники «Амаравеллы» когда указывали на то, что картина должна говорить с человеком, как личность с личностью, равный с равным. И в этом смысле, взаимная проявленость космоса души художника и мировой души пространства, приводят к сотворению совершенной формы мистического зеркала произведения искусства, которое может стать вратами к незримому, неведомому, нереализованному в себе. Картина, порождённая подобным союзом, вызывает не только отклик, но способна выявить новые грани, бытийные возможности личного существования каждого. Грани возможного, подобно кристаллам вечности, дают человеку способность к иному взгляду на обыденные вещи. Для современного художественного искусства открытие новых горизонтов души человеческой более чем актуально. В наши дни человек нуждается в защите от внешнего агрессивного, технократического способа существования. В перспективе восстановления духовных связей между поколениями художников -космистов важно не столько представление об иных космических мирах, сколько отражение новых ландшафтов души человеческой, понимание того, что цветущая сложность мира и его многообразие содержится в нас самих. В этом случае не представление образа окружающего нас Крсмоса, а отражение состояния человека, его гармонии с миром является актуальным. Задача современного искусства русского космизма помочь заново открыть человеку его самого и обнаружить точку самостояния, своего рода пуповину, изначальную личную связь с универсумом. Обнаружение этой связи, точки опоры, в творчестве идёт по-разному. Художники начала XXI столетия ищут пути раскрытия новых ментальных пространств для самореализации творческого духа. Одним из таких художников - первооткрывателей является Андрей Соболев.

Но, не замечаемые официальным искусствоведением, эти художники по праву заслужили любовь и признание многочисленных посетителей выставок, восхищенных утонченной красотой их картин. Через зримые образы на своих полотнах космисты передают то, что до самого недавнего времени было принято называть нематериальным. Живая Этика объясняет нам, что помимо плотного мира существуют два других – Тонкий и Огненный, – и духовные проявления относятся к этим, более высоким формам бытия. Именно Тонкий мир и отражают в своем творчестве художники-космисты. Они воплощают в своих картинах Новую Красоту и новую энергетику, благодаря которой мы вступаем в энергообмен со всем, что видим и к чему прикасаемся Их сюжеты вполне реальны, только эта реальность более высокого порядка. Именно поэтому она не менее объективна, чем вещный мир. Одно из доказательств тому – выставки художников-космистов в Центре-Музее имени Н.К. Рериха. Их участники – художники, работающие независимо друг от друга. Среди них можно назвать Олега Высоцкого, Сергея Федотова, Юрия Ушкова, Ирину Богаченкову, Александру Тихонову, Ирину Кулябину, Валерия Каргополова, Владимира Глухова, Александра Рекуненко, Игоря Анисифорова, Александра Маранова и многих других. Техника и манера каждого из них совершенно индивидуальны, но насколько сходен язык их образов, цветовая гамма картин, некоторые детали! Творчество современных космистов по праву может быть названо синтетическим: будучи европейскими художниками конца ХХ – начала XXI века, космисты свободны в самовыражении, но, подобно религиозным художникам, целью своего творчества они ставят раскрытие некоей духовной идеи. Идеи инобытия, духовного преображения, связи с Высшим, которые имели глубокую традицию в русской православной иконописи. иконописи. Ю. Кузнецов. Св. Стефан Махрищенский Однако художники этого направления постепенно отходят от иконописной традиции, освобождаются от церковных канонов и смело устремляются на широкий духовный простор Космоса. Есть еще одна культурная традиция, о взаимосвязи которой с творчеством космистов хочется сказать особо. Это философская живопись Китая и Японии, где пейзаж – иногда с редкими фигурами, иногда безлюдный – был воплощением определенного психологического состояния или философской идеи. Такой условный пейзаж часто встречается в живописи космистов, он становится не изображением природы, а отражением человеческой души. Есть еще одна культурная традиция, о взаимосвязи которой с творчеством космистов хочется сказать особо. Это философская живопись Китая и Японии, где пейзаж – иногда с редкими фигурами, иногда безлюдный – был воплощением определенного психологического состояния или философской идеи. Такой условный пейзаж часто встречается в живописи космистов, он становится не изображением природы, а отражением человеческой души. Творчество космистов – это своеобразное возвращение к изначальной нерасчлененности философии и искусства, но возвращение на совершенно новом уровне – как идейном, так и изобразительном. Художники-космисты дают возможность прикоснуться к энергетическим изменениям, происходящим сейчас в мире, к изменениям, связанным с Космической эволюцией, – эти изменения наиболее полно ощущаются во внутреннем творческом пространстве искусства. Несмотря на то, что каждый художник ищет индивидуальные средства выражения своих идей, многие образы оказываются сходны. Это объясняется тем, что художники-космисты интуитивно обращаются к языку мифологических символов, память о которых веками хранится в человеческой культуре. Излюбленный цвет многих художников – синий. В мифологии это цвет мудрости, тайны, знаний, добываемых из запредельных миров. Синий цвет – цвет гармоничной ауры, знак высокой духовности. И поэтому глубокий, полнозвучный синий – колорит многих полотен художников-космистов.

К числу таких художников можно отнести группу «Амаравелла», которая в своих необычайно смелых по мысли картинах воплощала те идеи, о которых писали К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский, А.Л. Чижевский. Мощное влияние на творчество «Амаравеллы» оказала встреча с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной Рерихами и знакомство с учением Живой Этики. К несчастью, члены группы «Амаравелла» разделили судьбу многих талантливых русских людей, уничтоженных тоталитарным режимом. Космическое искусство на долгие десятилетия оказалось под запретом. А. Маранов. Радуга. Проникновение Новый расцвет космизма в художественном творчестве начался в конце 1980-х годов. С момента своего окончательного открытия в 1997 году Музей имени Н.К. Рериха, регулярно предоставляет свои залы современным художникам-космистам. Это не случайно. По словам Л.В. Шапошниковой: «В наши дни в культурно-духовном пространстве России уже идет удивительный процесс развития нового космического художества. Его творцы очень разные и по мастерству, и по духовной наполненности. Но всех их объединяет безграничная любовь к Красоте и Беспредельности. Настоящих мастеров, тонко ощущающих Инобытие, с развитой внутренней энергетикой и умением творить новые формы <…> пока мало».

Космизм как направление в искусстве Ед­ва ли мож­но спо­рить с ут­верж­де­ни­ем, что ху­дож­ник от­ра­жа­ет в сво­ем твор­че­ст­ве ту ре­аль­ность, ко­то­рую он ви­дит. Но что та­кое «ре­аль­ность»? Толь­ко ли яб­ло­ки в ва­зе или сце­ны на ули­це? Ду­хов­ный по­иск – это ре­аль­ность? Те­че­ние вре­ме­ни – это ре­аль­ность? Тай­ны ми­ро­зда­ния – это ре­аль­ность? Мысль – это ре­аль­ность? Могут ли зри­мые образы пе­ре­дать по­лет мыс­ли? Ху­дож­ни­ки, ко­то­рых при­ня­то на­зы­вать ко­с­ми­с­та­ми, от­ве­ча­ют на этот во­прос сво­и­ми про­из­ве­де­ни­я­ми. От­ве­ча­ют – ут­вер­ди­тель­но. Сво­им твор­че­ст­вом они пред­во­с­хи­ща­ют рас­кры­тие тех про­цес­сов ко­с­ми­че­с­кой эво­лю­ции, ко­то­рые раз­во­ра­чи­ва­ют­ся в на­сто­я­щее вре­мя, но по­ка не мо­гут быть опи­са­ны сред­ст­ва­ми традиционного научного по­зна­ния. В своих живописных произведениях они доносят до зрителей идеи нового космического мышления об одухотворенном Космосе, о Беспредельности, о вза­и­мо­свя­зи че­ло­ве­ка и Вселенной, о ми­рах иных из­ме­ре­ний и иных со­сто­я­ний ма­те­рии – вза­и­мо­про­ни­ка­ю­щих друг в дру­га и су­ще­ст­ву­ю­щих как еди­ная ре­аль­ность, о красоте этих нездешних миров. В. Черноволенко. Лучистые мысли Космизм как новое направление в живописи явился продолжением русских духовных традиций, он особенно ярко заявил о себе в на­ча­ле ХХ ве­ка. Это было связано с отражением в художественном пространстве ко­с­ми­че­с­кого ми­ро­ощу­ще­ния, за которым стояла новая красота и ее поиск. Новое направление отринуло символизм и соприкоснулось с космической реальностью, с его новой энергетикой.

Олег Высоцкий Смирнов-Русецкий За гранью обычного Русские художники-космисты За гранью обычного Русские художники-космисты За гранью обычно оформленного слагается особый язык. Несказанное чувствование. Там вспыхивает между нами тайная связь. Там понимаем друг друга нежданными рунами жизни; начинаем познавать встреченное взором, близким вечному чуду. Николай Рерих

Александ Маранов Виктор Черноволенко Смирнов-Русецкий