Рона

http://paustovskiy.niv.ru/paustovskiy/bio/...paustovskij.htm "Леля и Паустовский" Письмо незнакомки Все началось с обычного письма со штемпелем Ленинграда на конверте, подписанного женским именем, незнакомым ему. Чем взволновало оно известного прозаика? Спустя много лет она вспомнит: 'Лет с четырнадцати, когда я прочла 'Повесть о лесах', Паустовский как бы стал моим единственным советчиком и другом. Позднее, после очень тяжелых родов, когда все обошлось и мы с сыном остались живы, во мне стала бродить какая-то тяга к совершенно неведомому творчеству, но я сама никак не могла в себе разобраться... Ощущение возвращенной мне жизни, бесконечного удивления перед ней, вероятно, и было в моем первом письме. И еще - благодарность ему за то, что он своим творчеством помогает не огрубеть, не ожесточиться, помогает увидеть жизнь чуть-чуть не такой, может быть, какая она есть...' ...Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу. ...И вот она держит в руках присланную им фотографию с надписью: 'Леле Лыжиной - заочному другу - от благодарного писателя'. Константин Георгиевич будет писать ей из Москвы и Ялты, Тарусы и Севастополя. 2 декабря 1959 г. Ялта. Леля, я давно не был в Москве - ездил надолго в Болгарию - и совсем не знаю, что с Вами. Напишите. <...> Вас я не видел, но у меня такое ощущение, будто я Вас хорошо знаю и потому хочу, чтобы Вы собрали все силы своего милого сердца и победили болезнь. Я верю Грину, - он был глубоко убежден, что человек может делать чудеса. Весной, в мае, я, должно быть, буду в Ленинграде, и если Вы захотите и это будет возможно и Вы не будете стесняться меня (мое несчастье в том, что многие меня стесняются, и это меня приводит в отчаяние), то я приду к Вам и буду Вам рассказывать всякие удивительные истории. Сейчас я работаю, пишу пятую книгу (автобиографическую). Перечитываю Бунина. Скоро выйдет отдельным изданием четвертая книга из автобиографического цикла ("Время больших ожиданий"). Я пришлю ее Вам. Не знаю, как Вы относитесь к Бунину как к поэту. В последних его стихах много глубины и спокойствия. Я постоянно вспоминаю одни его стихи, они смиряют частую душевную тревогу или (как говорит мой сосед по ялтинскому дому чудный человек драматург Арбузов) "кружение сердца". В дачном кресле, ночью, на балконе... Океана беспредельный шум. Будь доверчив, кроток и спокоен, Отдохни от дум. Ветер приходящий, уходящий, Веющий пустынностью морской... Есть же тот, кто этой дачи спящей Сторожит покой. Есть же тот, кто полной мерой мерит Наши думы, чувства и дела. Если сердце хочет, если верит, Значит - да! Все, что существует, - существует. Вот ты дремлешь, и в глаза твои Так любовно теплый ветер дует, - Как же нет любви? Знаете ли Вы эти стихи? Я могу утомить Вас своими разговорами о поэзии. Я упомянул о Грине. Несколько дней я прожил на самом юге Черноморского побережья Болгарии, недалеко от Босфора, в маленьком рыбачьем порту Созополь. Это одновременно и гриновский Зурбаган, и Лисс, и Каперна, и Гель-Гью. Трудно передать феерическую живописность этого городка с ветряными мельницами на береговых скалах и развалинами 48 византийских базилик, со смелыми и доверчивыми, как дети, рыбаками (все они греки и все "капитани"), со средневековыми домами, похожими на гнезда, с тавернами (их там почему-то зовут казино), где под потолком висят высушенные летучие рыбы из Атлантики и где можно сидеть просто сутками, слушая шум и песни рыбаков. Сидеть и представлять себе еще не написанные рассказы - неясные и печальные, как стихи Гумилева: Мы идем сквозь туманные годы, Смутно чувствуя веянье роз, У веков, у людей, у природы Завоевывать древний Родос. Есть песни, которые рыбаки поют в такт своим шагам, когда сообща несут через городок мокрые тяжелые сети. При этом всякое пешеходное и другое движение (кстати, другого там нет) останавливается, так как сеть, как удав, заплетает все узкие улочки и переулки. Несколько раз я выходил с рыбаками в море на их гимеях (рыболовных шхунах) и на каждом шагу сталкивался с удивительно образным рыбачьим языком. Однажды старый рыбак Яни Хрисопулос диктовал мне местные названия черноморских ветров и дошел, наконец, до штиля. "Полный штиль, - сказал он, - называется "боненти". Тогда море бывает густое и тяжелое, как оливковое масло". Он подумал и повторил: "Тяжелое, как оливковое масло". Но довольно! Так я никогда не окончу письма. Я уже несколько дней в Ялте, врачи опять отправили меня сюда из-за астмы. В Ялте я пробуду приблизительно до февраля. Писать мне можно и в Москву (оттуда мне всю корреспонденцию пересылают) или сюда, в Ялту: ул. Кирова, 9, Дом творчества писателей. Если Вы пришлете мне хоть несколько слов - будет хорошо. Будьте спокойны, мужественны. Ваш К.Паустовский Май 1960 г., Таруса '...Есть вещи, о которых очень трудно говорить и писать. Они лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса (хотя в них принято не верить). Одна из таких вещей - чувство родственности у людей, совершенно не знающих друг друга. Я совсем не знаю Вас, но между тем часто испытываю тревогу за Вас и ловлю себя на том, что Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу. Когда я работаю, я всегда думаю о людях, ради которых пишу. И теперь среди этих людей - Вы... До сих пор я еще не написал ни одной своей книги в полную силу. Мне кажется, что я смогу написать еще несколько хороших книг. И сознание даже отдаленного Вашего присутствия в этой жизни мне очень поможет. Так я чувствую - это не пустые слова'. Октябрь 1960 г., Таруса '...Как жаль, что Вы не были в моей деревенской избе. У меня над столом висит предсмертный портрет Блока - трагический и прекрасный. Я бы его Вам подарил на память о Тарусе... Я остался в Тарусе совершенно один и буду жить в этом одиночестве, вероятно, до Нового года. Сейчас стоит туманная, рыжая осень. В лесах горечь и тишина. Я много брожу по реке и лесам, думаю о всяческих событиях... На днях выходит (в десятом номере 'Октября') пятая автобиографическая повесть 'Бросок на юг'. Прочтите, пока критики не растерзали меня на части за эту книгу. ...Я уверен, что мы увидимся, и тогда я расскажу Вам кое-что в свое оправдание. Моя жизнь совсем не такая, как обычно ее представляют. Мне часто бывает очень трудно, почти невозможно трудно... В ноябре я, должно быть, приеду в Ленинград на 'Блоковские дни'. Я думаю о фантастической книге... Встретятся ли они и нужна ли эта встреча? Паустовский предупреждает Лелю о ее возможном разочаровании, во что она, конечно же, не верит. А писатель уже полон замыслом 'безумно свободной', как он говорит, книги, которая стала бы своеобразным продолжением 'Золотой розы'. Книга эта останется недописанной, а потом и вовсе исчезнет... Но не будем забегать вперед. Леля с трудом достала билет на вечер памяти Александра Блока в Пушкинском Доме. Паустовский в президиуме. Знает ли он, что она здесь, в зале? Перерыв. Сцена, где стоит покрытый чехлом рояль, мгновенно заполнилась любителями автографов. Леля тихонько поднялась и встала в стороне, за роялем. Константин Георгиевич поднял голову... '...Я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым Вы стояли, и два Ваших слова: 'Я - Леля'. В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить. Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля...' Это он скажет в письме потом, уже из Москвы. 'Все сбылось и свершилось, рядом со мной человек, который понимает меня не только с полуслова, но понимает лучше и вернее, чем я сама'. - Леля пытается вести дневник. 'Блоковские дни' в ее родном городе на Неве навсегда останутся для нее 'днями Паустовского'. Правда, они все время на виду, на людях, возможности остаться наедине почти нет. Писателя ждут в библиотеках и институтах, приглашают на спектакли, а он соскучился по Эрмитажу и Русскому музею, его тянет в Пушкин - Царское Село, и они едут туда вместе. В электричке Константин Георгиевич показывает Леле план, нарисованный им со слов Ольги Форш, на котором изображен путь к ней на дачу, расположенную между Пушкином и Павловском. Здесь Паустовский мечтает прожить следующее лето, работая над новой рукописью. 'Я думаю о фантастической книге - книге о жизни, какой бы она могла быть, если бы я строил ее по своим желаниям...' О, эта вечная власть несбывшегося!.. Нет, не сбудется мечта, писатель не увидит больше Северной столицы, и мы с вами никогда не прочтем книги, о которой он говорит Леле: 'Я пишу ее во внутреннем посвящении Блоку, Пастернаку и Вам'. Не будем говорить о любви... 'Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое' - так, печально и загадочно, оканчивается рассказ Паустовского 'Ручьи, где плещется форель'. Почему? 'Когда я писал 'Ручьи, где плещется форель', я никого в то время не любил, - пишет он Леле из гостиницы 'Европейская' перед самым отъездом. - Было глухое время в моей жизни. Тогда я написал, что никто не знает, что такое любовь. Может быть, это плеск форели в реке, низкие звезды за окнами, печальный голос женщины. И вот, сейчас мне дорого все, что связано с Вами, даже каждый пустяк. Все - и сырой туманный воздух, налетающий с Финского залива, Пергамский зал Эрмитажа, Куинджи в Русском музее, тот вечер, когда падал медленный снег, и я пришел к Вам на 7-й этаж и впервые ощутил страшную тревогу перед будущим и какую-то глубокую сияющую прелесть Вашего существа. Это был рок, судьба, от нее не уйти. Очевидно, недаром Вы нашли меня в Москве и недаром я, не видя Вас, все время думал о Вас, где бы ни был... Почему-то после вчерашнего вечера я все думаю о том, как мы ехали в черной и тихой машине вдоль набережной Невы и как уходили вдаль речные ленинградские фонари. Я все люблю - каждый речной фонарь вблизи и вдали, каждое дерево, каждую вещь - все, на чем хотя бы на мгновение останавливался Ваш взгляд. Я ничего не знаю, кроме того, что сердце разрывается от нежности к Вам и от горечи неизбежной разлуки. Я продал бы за бесценок свою душу черту, лишь бы вернуть свою жизнь хотя бы на 30 лет назад - и для Вас, и для своей работы, - сколько бы я тогда смог написать. Если меня не будет, то я бы хотел одного - чтобы Вы хранили память обо мне не только как о писателе, а как о совершенно своем, близком и преданном Вам человеке. Берегите себя очень и очень. Вы должны жить ясно, хорошо, спокойно. У вас есть мальчик, научите его любить поэзию жизни и хорошие книги (в том числе и мои), научите его быть человеком мира, добра и благородства'. 13 декабря 1960 г. Москва Леля, милая, не сердитесь, что пишу на машинке, - мне просто жаль мучить Ваши глаза моим косноязычным почерком. Я получил Ваше письмо. Спасибо. Ответ на него - в конце этого письма. Сейчас же я хочу рассказать Вам об одном странном совпадении. В начале будущего года выходит сборник еще неизвестных у нас рассказов Бунина. Я буду писать к этому сборнику вступительную статью (конечно, это будет нечто, очень мало похожее на статью). И вот сегодня мне прислали из издательства весь этот сборник в рукописи, и среди рассказов я увидел один, называется он "Неизвестный друг". С первых же слов этого рассказа у меня как бы оборвалось сердце. Это рассказ о переписке молодой женщины со старым писателем, о непонятно как возникшей любви, хотя она его не видела ни разу в жизни, о печальном конце этой любви. Писала только женщина, а писатель молчал. Очевидно, это подлинный случай из жизни Бунина. Я читал этот рассказ с глухим, мучительным волнением и не мог избавиться от ощущения, что рассказ этот написан в какой-то мере и о нас. Вот отрывки из писем женщины (весь рассказ состоит из ее писем). Она эмигрантка, русская, замужем за иностранцем и живет на западном побережье Ирландии. "Вчера под ужасным дождем - у нас вечный дождь - ездила в город, случайно купила Вашу книгу и читала ее, не отрываясь, на обратном пути на виллу, где мы живем круглый год из-за моего слабого здоровья. От дождя, от туч было почти темно, цветы и зелень в садах были необыкновенно ярки, пустой трамвай шел быстро, кидал фиолетовые вспышки, а я читала, читала и, неизвестно почему, чувствовала себя почти мучительно счастливой". "Я все еще под впечатлением чего-то непонятного, но прекрасного, чем я обязана Вам. Объясните, что это такое, это чувство? И что вообще испытывают люди, подвергаясь воздействию искусства? Очарование от человеческого умения, силы? Желание личного счастья - оно всегда живет в нас и особенно оживает под влиянием музыки, стихов, какого-нибудь образного воспоминания... Или это радость от ощущения божественной прелести человеческой души, которую открывают нам немногие, напоминающие, что она все-таки есть, эта божественная прелесть". "Я написала Вам в силу потребности разделить с Вами то волнение, которое произвел на меня Ваш талант, действующий, как печальная, но возвышенная музыка. Зачем это нужно - разделить? Я не знаю, да и Вы не знаете, но мы оба хорошо знаем, что эта потребность человеческого сердца неискоренима, что без этого нет жизни и что в этом какая-то великая тайна". "Как это странно! Чья-то рука где-то и что-то написала, чья-то душа выразила малейшую долю своей сокровенной жизни - и вдруг исчезает пространство, время, разность судеб и положений. Ваши мысли становятся моими, нашими общими". Как много похожего, Леля! Даже дожди, приморская сырость, осенняя ночная темнота. Мне кажется, что никто не написал так точно о действии искусства на человека, как Бунин в этом рассказе. С полной ясностью здесь сказано, что настоящая литература - это колдовство, величайшее счастье и величайшая боль. Дальше я не могу писать на машинке. Просто я не могу доверить ей те слова, какие хочу написать. Каждая моя мысль о Вас, родная девочка, пронизана величайшим счастьем и величайшей болью. Женщина из рассказа Бунина не встретилась с ним. У нас все случилось иначе. Несмотря на очень верные и горькие бунинские слова о том, что при встрече он, писатель, неизбежно был бы для нее чуть-чуть хуже, я встретился с Вами. Я боялся этой встречи, потому что знал, что Вы думаете обо мне гораздо лучше, чем я есть на самом деле. Я боялся этого и потому написал Вам о неизбежности Вашего разочарования. Вы мне ответили, что "никакого разочарования быть не может". Это было в апреле 1960 года. После этого я приехал. И, как видите, не скоро, - я долго еще колебался. Я говорю Вам не в первый раз и готов повторять это бесконечно, - я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым вы стояли, и два Ваших слова: "Я - Леля". В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить. Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля... Я боюсь утомить и расстроить Вас. Так много еще нужно сказать, выговориться, как это случается с одинокими людьми. Но это потом... 19-го Ваш день. День, когда еще один чудный огонек загорелся на русской земле. Поздравляю Вас, Леля. Да хранит Вас Бог, если он есть. "Да святится имя твое..." Я мог бы писать Вам без конца. Целую Ваши руки, милые, милые пальцы. Как больной палец? Как сердце? Вы лечитесь или Вы, по своему нерадению, ничего не делаете? Привет Тишке и Вашим... Ваш К.Паустовский Власть несбывшегося Что было дальше? Страницы писем, достойные стать страницами книг. Встречи в Севастополе - городе, где, по словам Паустовского, особенно сильно ощущается то состояние, которое Грин называл 'властью несбывшегося'. 14 июля 1968 года, услышав по радио горькую весть, Леля - Елизавета Аркадьевна Лыжина - оставит в дневнике запись: 'Умер К. Г. Паустовский. Оборвалась последняя паутинка надежды увидеть его еще раз...' Зимой прошлого года внезапно оборвалась и ее жизнь. Тайну - был ли их роман чисто платоническим или нет - она унесла с собой. Но перечитайте 'Ручьи, где плещется форель': 'Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти...' И вдруг понимаешь, что духовное чувство, озарившее жизнь, способно пережить тех, кому оно было даровано, перетекая в иные времена - в дар другим. Быть может, и несбывшееся тоже не исчезает бесследно?.. Ирина Бутыльская

Константин Георгиевич Паустовский, "Ручьи, где плещется форель" Не будем говорить о любви, потому мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех, и пение, и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах. Кто знает? Может быть, это мужские слезы о том, чего некогда ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает?

http://botinok.co.il/node/51262

http://www.chanel-exposition.ru/ru/venices.html http://www.costumehistory.ru/view_post.php?id=167

Паустовский-Шопен К. Паустовский поступал. так же, как работники фронтовых концертных бригад, когда на торопливо. сколоченных эстрадах-времянках, часто под открытым небом они исполняли. ноктюрны Шопена, пели о любви Онегина и Татьяны, о сердечных неурядицах.

http://lib.rus.ec/a/9398 У писателя Александра Степановича Грина был в тихом Старом Крыму невзрачный пёсик-дворняга Тобик. Пёсика этого вся улица, где жил Грин, несправедливо считала дураком. Когда соседской цепной собаке – лохматому Жоре – хозяйка выносила миску с похлёбкой, Тобик продирался в соседский двор через лаз в заборе, но к миске не подходил, страшась предостерегающего Жориного рыка. Тобик останавливался в нескольких шагах от Жоры, но так, чтобы тот не мог его достать, становился перед Жорой на задние лапки и «служил» долго и терпеливо. Так он привык выпрашивать кусочки еды у людей. Но Жора не давал ему даже понюхать похлёбки. За это стояние на задних лапках перед такой же собакой, как и он сам, люди считали Тобика дураком: зря, мол, старается. Точно так же Тобик выпрашивал кусочки еды у самого Грина, и всякий раз удачно. Хозяин был молчаливый и очень добрый человек. Обращаясь к Тобику, он говорил ему: «Дружище!» Косясь на Тобика, Жора рычал и давился. Он торопливо лакал похлёбку, а глаза у Тобика мутнели от тоски напрасного ожидания. Иной раз даже слёзы появлялись у него на глазах, когда Жора кончал есть похлёбку и тщательно, до блеска вылизывал пустую миску. После этого Жора ещё долго обнюхивал землю вокруг миски – не завалилась ли там какая-нибудь косточка. – Ну и дурак ваш Тобик, – злорадно говорили Грину соседи – Нет никакого соображения у этой собаки. На это Грин спокойно отвечал соседям: – Не дурак, а просто умная и вежливая собака. В спокойствии гриновского голоса слышался нарастающий гнев, и соседи, всю жизнь привыкшие лезть в чужие дела, уходили, пожимая плечами, – лучше подальше от этого человека. Я увидел Тобика после смерти Грина. Он ослеп, как говорили, от старости. Он сидел на пороге глинобитного белого дома, в котором умер Грин, и солнце отражалось в его жёлтых беспомощных глазах. Услышав, как скрипнула за мной калитка, он встал, неуверенно подошёл ко мне, ткнулся холодным носом в ноги и замер. Только старый и пушистый его хвост помахивал из стороны в сторону и поднимал белую известковую крымскую пыль. – Давно он ослеп? – спросил я. – Да после смерти хозяина. Всё тоскует, всё ждёт. Я ожидал, что ответ будет именно таким, так как знал давно, что единственные живые существа на земле, которые умирают от разлуки с человеком, – это собаки. Только один раз за всю жизнь я видел действительно глупую собаку. Это было под Москвой в дачной местности Переделкино. Молодой рыжий сеттер лаял на шишки, падавшие с вершин сосен. Дул сильный, порывистый ветер, и чем сильнее он дул, тем всё чаще падали шишки и тем всё больше разъярялся сеттер. Он свирепо гонялся за шишками, грыз их, мотал головой и отплёвывался. Потом он выбежал за забор дачи в чистое поле, где не было сосен и вообще никаких деревьев и никакие шишки не падали. Он сел среди поля, начал лаять на небо и лаял до рассвета, пока не охрип. По мнению одного поэта – знатока астрономии, он лаял на созвездие Малой Медведицы. Очевидно, он полагал, что все шишки сыплются из этого созвездия. Выражение «собака – друг человека» безнадёжно устарело. У нас нет ещё слова, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум – все те великолепные качества, какими обладает собака. Я точно знаю, что человек, избивающий или мучающий собаку, – отпетый негодяй, даже если собака его за это простила. Не знаю, как вы, а я испытываю величайшую нежность к собакам за их ласковость, за бурные проявления радости и обиды. Невозможно удержаться от смеха, когда видишь, как какой-нибудь Бобик бешено мчится со всех ног, чтобы догнать и облаять самое ненавистное для него изобретение человека – обыкновенное велосипедное колесо. Любите собак. Не давайте их никому в обиду. Они ответят вам троекратной любовью.

К.Г.Паустовский Вы можете скачать файлы через протокол FTP или HTTP кликнув на соответствующую ссылку для файла. Общий объём файлов 56 Mb Общее количество файлов 29 Рассказы и сказки для детей и взрослых http://www.predanie.ru/mp3/Paustovskiy/

http://dirvideo.com/2008/02/25/vyjjti_zamu...008_satrip.html + Зеркало RapidShare.com http://rapidshare.com/files/94771742/Vyiti...ala.1.part1.rar http://rapidshare.com/files/94771780/Vyiti...ala.1.part2.rar http://rapidshare.com/files/94771626/Vyiti...ala.1.part3.rar http://rapidshare.com/files/94775763/Vyiti...ala.1.part4.rar http://rapidshare.com/files/94769926/Vyiti...ala.1.part5.rar http://rapidshare.com/files/94773754/Vyiti...ala.2.part1.rar http://rapidshare.com/files/94775856/Vyiti...ala.2.part2.rar http://rapidshare.com/files/94775878/Vyiti...ala.2.part3.rar http://rapidshare.com/files/94771629/Vyiti...ala.2.part4.rar http://rapidshare.com/files/94773631/Vyiti...ala.2.part5.rar

http://filmxa.net/news/2009-06-29-24662 Выпущено: Франция, Haut et Court Продолжительность: 01:46:02 Перевод: Любительский (одноголосный) Качество: С TS Остальное: Смотреть фильм онлайн Коко до Шанель

Трудно найти пример большего отречения от себя во имя искусства, чем жизнь Ван-Гога. Он мечтал создать во Франции «братство художников» – своего рода коммуну, где ничто не отрывало бы их от служения живописи. Ван-Гог много перестрадал. Он опустился на самое дно человеческого отчаяния в своих «Едоках картофеля» и «Прогулке заключенных». Он считал, что дело художника – противостоять страданию всеми силами, всем талантом. Дело художника рождать радость. И он создавал ее теми средствами, какими владел сильнее всего, – красками. На своих холстах он преобразил землю. Он как бы промыл ее чудотворной водой, и она осветилась красками такой яркости и густоты, что каждое старое дерево превратилось в произведение скульптуры, а каждое клеверное поле – в солнечный свет, воплощенный во множестве скромных цветочных венчиков. Он остановил своей волей непрерывную смену красок, для того чтобы мы могли проникнуться их красотой. Разве можно утверждать после этого, что Ван-Гог был равнодушен к человеку? Он подарил ему лучшее, чем обладал, – свою способность жить на земле, сияющей всеми возможными цветами и всеми их тончайшими переливами.К.Паустовский http://bookz.ru/authors/paustovskii-konsta...lotaa-_115.html НАДПИСЬ НА ВАЛУНЕ

название фильма: С новым счастьем! Премьера фильма на экранах: 1999 Категория фильма: Мелодрама,Телеспектакль Режиссура фильма: Леонид Эйдлин В главных ролях: Ирина Муравьева, Ивар Калныньш, Елена Коренева, Евгения Глушенко, Анна Большова, Александр Михайлов Информация о фильме: Для медсестры Веры, которую неожиданно бросает муж, несчастье свалилось как снег на голову. Ее подружки дают советы, как вернуть негодяя, но ни один из этих рецептов не подходит героине. Она знает, что любовь не вернуть, она не умеет лгать и притворяться, и ей уже поздно становиться роковой женщиной. Она умеет только любить - жертвенно и самозабвенно. Новое счастье приходит к героине в рождественскую ночь... http://tfile.ru/forum/viewtopic.php?t=194165

Паустовский и Ван-Гог По неистовой преданности своему делу у Мультатули был собрат, тоже голландец и его современник – художник Винсент Ван-Гог. Трудно найти пример большего отречения от себя во имя искусства, чем жизнь Ван-Гога. Он мечтал создать во Франции «братство художников» – своего рода коммуну, где ничто не отрывало бы их от служения живописи. Ван-Гог много перестрадал. Он опустился на самое дно человеческого отчаяния в своих «Едоках картофеля» и «Прогулке заключенных». Он считал, что дело художника – противостоять страданию всеми силами, всем талантом. Дело художника рождать радость. И он создавал ее теми средствами, какими владел сильнее всего, – красками. На своих холстах он преобразил землю. Он как бы промыл ее чудотворной водой, и она осветилась красками такой яркости и густоты, что каждое старое дерево превратилось в произведение скульптуры, а каждое клеверное поле – в солнечный свет, воплощенный во множестве скромных цветочных венчиков. Он остановил своей волей непрерывную смену красок, для того чтобы мы могли проникнуться их красотой. Разве можно утверждать после этого, что Ван-Гог был равнодушен к человеку? Он подарил ему лучшее, чем обладал, – свою способность жить на земле, сияющей всеми возможными цветами и всеми их тончайшими переливами. Он был нищ, горд и непрактичен. Он делился последним куском с бездомными и хорошо знал на собственной шкуре, что значит социальная несправедливость. Он пренебрегал дешевым успехом. Конечно, он не был борцом. Героизм его заключался в фанатической вере в прекрасное будущее людей труда – пахарей и рабочих, поэтов и ученых. Он не мог быть борцом, но он хотел внести и внес свою долю в сокровищницу будущего – свои картины, воспевающие землю. Из всех видов этой красоты Ван-Гог выбрал только один цвет. Его всегда поражало свойство природы к безошибочному соотношению красок, неисчислимое множество их переходов, та раскраска земли, которая все время меняется, но одинаково хороша во все времена года и под всеми широтами. Пора восстановить справедливость по отношению к Ван-Гогу, к таким художникам, как Врубель, Борисов-Мусатов, Гоген, и многим другим. Нам нужно все, что обогащает внутренний мир человека социалистического общества, все, что возвышает его эмоциональную жизнь. Неужели нужно доказывать эту прописную истину?!

http://bookz.ru/authors/paustovskii-konsta...lotaa-_115.html

Паустовский и Бунин И.Бунин Во Франции умер замечательный русский писатель - писатель классической силы и простоты - Иван Алексеевич Бунин. Он умер под чужим небом в ненужном и горьком изгнании, которое он сам создал для себя, в непереносимой тоске по России и своему народу. Кто знает, сколько отчаяния от этой разлуки перенес наедине с собой этот внешне спокойный и сдержанный человек. Не будем судить Бунина. Не стоит вспоминать его роковую ошибку. Не это важно сейчас. Важно то, что он наш, что мы вернули его нашему народу, нашей русской литературе, и отныне он займет в ней то высокое место, которое ему принадлежит по праву. Меня просили сказать вступительное слово на первом вечере памяти Бунина. Я начал готовиться к нему, но открыл наугад одну из книг Бунина - и все пропало! Я зачитался, и у меня почти не осталось времени, чтобы набросать на бумаге заметки о Бунине. Я забыл обо всем. Такова сила бунинского таланта, бунинского слова, сила его беспощадно-прекрасного и безукоризненного мастерства. Он был суров потому, что полагал художественную правду превыше всего. Как часто и глубоко мы ошибаемся в своих оценках писателей из-за неистребимой склонности приклеивать на каждого писателя ярлыки. Чехов почти всю жизнь прожил с ярлыком "пессимиста" и "певца сумерек", о Бунине всегда говорили как о "холодном мастере" и "бесстрастном парнасце". Какими жалкими кажутся все эти наклейки, когда читаешь книги Бунина и постепенно открываешь за этим внешним бесстрастием огромное человеческое сердце, впитавшее в себя еще недавнее черное горе русской деревни, ее сирую в то время и жестокую долю. Не дольше, как сегодня, я (не помню уже в который раз) перечитал рассказы Бунина "Худая трава" и "Илья-пророк". Каждый из этих рассказов, говоря словами самого Бунина, полосонул меня ледяной бритвой по сердцу. Мало найдется в нашей литературе таких щемящих рассказов, полных скрытой любви к простому человеку. И не только любви, но и полного понимания, полного проникновения в его мысли и сердце. Человек должен быть человечен не только в своей радости, но и в страдании. Это хорошо знал Бунин. Он мог бы повторить крик английского писателя Оскара Уайльда, раздавшийся из королевской каторжной тюрьмы: "Где страдание-там святая земля!" Сегодня же-тоже наугад-я прочел стихи Бунина "Плачь ночью". • По-моему, немногие стихи в мировой поэзии передают с такой томительной силой очистительную моральную силу страдания: Плакала ночью вдова. Нежно любила ребенка, но умер ребенок. Плакал и старец сосед, прижимая к глазам рукава. Звезды светили, и плакал в закуте козленок. Плакала мать по ночам. Плачущий ночью к слезам побуждает другого. Звезды слезами текут с небосклона ночного, Плачет господь, рукава прижимая к очам. Бунин дошел, особенно в своей автобиографической книге "Жизнь Арсеньева", до того предела в области прозы, о котором говорили Чехов и Лев Толстой - до предела, когда проза сливается в одно органическое неразделимое целое с поэзией, когда нельзя уже отличить поэзию от прозы и каждое слово ложится на душу, как раскаленная печать. Достаточно прочесть несколько строк Бунина о своей матери, о навсегда затерянной ее могиле, строк, написанных человеком, чьи дни на земле были уже по существу сочтены, чтобы понять силу любви, нашедшей единственно возможное и единственно нужное выражение. Что-то почти библейское по скупости и мощи слов заключено в этих строках. Бунина большинство знает главным образом как прозаика. Но как поэт он стоит на уровне своей прозы. У него много превосходных стихов. Стихи эти, равно как и проза Бунина, говорят о необыкновенной его способности перевоплощаться, если можно так выразиться, во все то, о чем он пишет. Почти мгновенно он схватывает и закрепляет в слове те черты людей и пейзажа, которые с особой точностью передают сущность того, о чем Бунин пишет. Да, Бунин суров, почти безжалостен. Но вместе с тем он пишет о любви с огромной силой. Для него любовь гораздо шире и богаче, чем обычное представление о ней. Для него любовь - это приобщение ко всей красоте и ко всем сложностям мира. Для него - это ночи, дни, небо, беспредельный шум океана, книги и размышления - одним словом, это все, что существует вокруг. Пейзаж Бунина так точен, богат, так географически разнообразен и вместе с тем так полон лирической силы, что говорить о нем вскользь нет возможности. Эта тема требует особого разговора. Бунин великолепно, с полным совершенством владел русским языком. Он его знал так, как может знать лишь человек, бесконечно любящий свою страну. Язык Бунина прост, даже временами скуп, очень точен, но вместе с тем живописен и богат в звуковом отношении,-от звенящей медью торжественное и до прозрачности льющейся родниковой воды, от размеренной чеканности до интонаций удивительной мягкости, от легкого напева до медленных раскатов грома В области языка Бунин мастер почти непревзойденный. Как каждый большой писатель, Бунин много думал о счастье. Ждал его, искал и когда находил, то щедро делился им с людьми. В этом смысле очень характерны две его строфы, которыми я и закончу свои слова о Бунине: О счастье мы всегда лишь вспоминаем А счастье всюду Может быть, оно - Вот этот сад осенний за сараем И чистый воздух, льющийся в окно В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако Давно Слежу за ним Мы мало видим, знаем, А счастье только знающим дано1956 Паустовский

Пастернак и Цвеаева Пастернак — большой поэт. Он сейчас больше всех: большинство из сущих были, некоторые есть, он один будет. Ибо, по-настоящему, его еще нет: лепет, щебет, дребезг, — весь в Завтра! — захлебывание младенца, — и этот младенец — Мир. Захлебывание. Пастернак не говорит, ему некогда договаривать, он весь разрывается, — точно грудь не вмещает: а — ах! Наших слов он еще не знает: что-то островитянски-ребячески-перворайски невразумительное — и опрокидывающее. В три года это привычно и называется: ребенок, в двадцать три года это непривычно и называется: поэт. (О, равенство, равенство! Скольких нужно было обокрасть Богу вплоть до седьмого колена, чтобы создать одного такого Пастернака!)

Паустовский и Левитан http://isaak-levitan.ru/paustovsky.php

Чехов и Левитан http://isaak-levitan.ru/chehov.php Чехов А.П. о Левитане: "Как мало ценят, как мало дорожат вещами Левитана. Ведь это же стыдно. Это такой огромный, самобытный, оригинальный талант. Это что-то такое свежее и сильное, что должно было бы переворот сделать. Да, рано, рано умер Левитан..."

Шопен-Пастернак Опять Шопен не ищет выгод, Но, окрыляясь на лету, Один прокладывает выход Из вероятья в правоту. Эти отрывки дают представление об отношениях двух художников, пианиста и поэта, отношениях, о которых Шекспир сказал: Коль музыка поэзии близка И как с сестрою с ней соединима, Любовь меж ними будет велика... В творческой жизни и Нейгауза, и Пастернака о собое место занимал Шопен.

Шопен-Пастернак http://www.kivi.kz/watch/7p80kc2cxuiv

Моне-Шопен http://video.mail.ru/mail/lalubov/1691/1863.html

Люблю скрипку очень,но ненавижу"у попа была собака..."Старая пластинка.Зачем?Мне очень нравится притча"Полуправда".Привыкла к правде,но мне сказали что я устарела-все разные.Кто боится?Прям не форум-бойня

Валерий делится.Никто никуда не уходит,мы разные.Научили.

СОГЛАСНА.УМНИЧНА

И химику это не понять,надо пробовать осторожно.Я химию учила,а что и как на здоровье человека влияет знать не знаю.Не врач я

Ирэна,я об этом писала:муж нашел БАД в инете,мне прислали его из Америки и что случилось?Я готовила,уборкой занималась..Через 2 недели с этим БАДом я телефон не могла удержать.Все пришло в норму когда я перестала БАДом пользоваться