Рона

Андрей Вознесенский МАСТЕРА Первое посвящение Колокола, гудошники... Звон. Звон... Вам, Художники Всех времен! Вам, Микеланджело, Барма, Дант! Вас молниею заживо Испепелял талант. Ваш молот не колонны И статуи тесал — Сбивал со лбов короны И троны сотрясал. Художник первородный Всегда трибун. В нем дух переворота И вечно — бунт. Вас в стены муровали. Сжигали на кострах. Монахи муравьями Плясали на костях. Искусство воскресало Из казней и из пыток И било, как кресало, О камни Моабитов. Кровавые мозоли. Зола и пот, И Музу, точно Зою, Вели на эшафот. Но нет противоядия Ее святым словам — Воители, ваятели, Слава вам! Осип Мандельштам ИМПРЕССИОНИЗМ Художник нам изобразил Глубокий обморок сирени И красок звучные ступени На холст, как струпья, положил. Он понял масла густоту -- Его запекшееся лето Лиловым мозгом разогрето, Расширенное в духоту. А тень-то, тень все лиловей, Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет,-- Ты скажешь: повара на кухне Готовят жирных голубей. Угадывается качель, Недомалеваны вуали, И в этом солнечном развале Уже хозяйничает шмель. ( Р. Рождественский "Марк Шагал" Он стар, он похож на свое одиночество, ему рассуждать о погоде не хочется. Он сразу - с вопроса: - А вы не из Витебска?.. Пиджак старомодный на лацканах вытерся... Нет, я не из Витебска... Долгая пауза. А после - слова монотонно и пасмурно: - Тружусь и хвораю... В Венеции - выставка... Так вы не из Витебска?... - Нет, я не из Витебска... Он в сторону смотрит. Не слышит, не слышит. Какой-то нездешней далекостью дышит, пытаясь до детства дотронуться бережно... И нету ни Канн, ни Лазурного берега, ни нынешней славы... Светло и растерянно он тянется к Витебску, словно растение... Тот Витебск его - пропыленный и жаркий - приколот к земле каланчою пожарной. Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки, там зреют особенно крупные яблоки и сонный извозчик по площади катит... - Так вы не из Витебска?.. Деревья стоят вдоль дороги навытяжку. Темнеет... ...И жалко, что я не из Витебска. Жил да был художник Пауль Клее Где-то за горами, над лугами. Он сидел себе один в аллее С разноцветными карандашами, Рисовал квадраты и крючочки, Африку, ребенка на перроне, Дьяволенка в голубой сорочке, Звезды и зверей на небосклоне. Не хотел он, чтоб его рисунки Были честным паспортом природы, Где послушно строятся по струнке Люди, кони, города и воды, Он хотел, чтоб линии и пятна, Как кузнечики в июльском звоне, Говорили слитно и понятно. И однажды утром на картоне Проступили крылышки и темя: Ангел смерти стал обозначаться. Понял Клее, что настало время С музой и знакомыми прощаться. Попрощался и скончался Клее. Ничего не может быть печальней! Если б Клее был намного злее, Ангел смерти был бы натуральней, И тогда с художником все вместе Мы бы тоже сгинули со света, Порастряс бы ангел наши кости! Но скажите мне: на что нам это? На погосте хуже, чем в музее, Где порой вы бродите, живые, И висят рядком картины Клее - Голубые, желтые, блажные... (Арсений Тарковский) (

Николай Заболоцкий ПОРТРЕТ Любите живопись, поэты! Лишь ей, единственной, дано Души изменчивой приметы Переносить на полотно. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Ее глаза - как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Ее глаза - как два обмана, Покрытых мглою неудач. Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг, Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук. Когда потемки наступают И приближается гроза, Со дна души моей мерцают Ее прекрасные глаза Уистен Хью Оден В МУЗЕЕ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ На страданья у них был наметанный глаз. Старые мастера! Как зорко они замечали, Как кто-то страдает, а в этот же час Кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали, Как рядом со старцами, которые почтительно ждут Чудесного рождения, всегда есть дети, Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд У самой опушки, - художники эти Знали - страшные муки идут своим чередом В каком-нибудь закоулке, а рядом Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом, А лошадь истязателя спокойно трется о дерево задом. В "Икаре" Брейгеля, в гибельный миг, Все равнодушны, пахарь - словно незрячий: Наверное, он слышал всплеск и отчаянный крик, Но для него это не было смертельною неудачей, - Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно Воды, а легкий корабль, с которого не могли Не видеть, как мальчик падает с небосклона, Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли... Андрей Вознесенский ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА Лик ваш серебряный, как алебарда. Жесты легки. В вашей гостинице аляповатой в банке спрессованы васильки. Милый, вот что вы действительно любите! С Витебска ими раним и любим. Дикорастущие сорные тюбики с дьявольски выдавленным голубым! Сирый цветок из породы репейников, но его синий не знает соперников. Марка Шагала, загадка Шагала — рупь у Савеловского вокзала! Это росло у Бориса и Глеба, в хохоте нэпа и чебурек. Во поле хлеба — чуточку неба. Небом единым жив человек. Их витражей голубые зазубрины — с чисто готической тягою вверх. Поле любимо, но небо возлюблено. Небом единым жив человек. В небе коровы парят и ундины. Зонтик раскройте, идя на проспект. Родины разны, но небо едино. Небом единым жив человек. Как занесло васильковое семя на Елисейские, на поля? Как заплетали венок Вы на темя Гранд Опера, Гранд Опера! В век ширпотреба нет его, неба. Доля художников хуже калек. Давать им сребреники нелепо — небом единым жив человек. Ваши холсты из фашистского бреда от изуверов свершали побег. Свернуто в трубку запретное небо, но только небом жив человек. Не протрубили трубы господни над катастрофою мировой — в трубочку свернутые полотна воют архангельскою трубой! Кто целовал твое поле, Россия, пока не выступят васильки? Твои сорняки всемирно красивы, хоть экспортируй их, сорняки. С поезда выйдешь — как окликают! По полю дрожь. Поле пришпорено васильками, как ни уходишь — все не уйдешь... Выйдешь ли вечером — будто захварываешь, во поле углические зрачки. Ах, Марк Захарович, Марк Захарович, все васильки, все васильки... Не Иегова, не Иисусе, ах, Марк Захарович, нарисуйте непобедимо синий завет — Небом Единым Жив Человек.

Гумилев АНДРЕЙ РУБЛЕВ Я твердо, я так сладко знаю, С искусством иноков знаком, Что лик жены подобен раю, Обетованному Творцом. Нос - это древа ствол высокий; Две тонкие дуги бровей Над ним раскинулись, широки, Изгибом пальмовых ветвей. Два вещих сирина, два глаза, Под ними сладостно поют, Велеречивостью рассказа Все тайны духа выдают. Открытый лоб - как свод небесный, И кудри - облака над ним; Их, верно, с робостью прелестной Касался нежный серафим. И тут же, у подножья древа, Уста - как некий райский цвет, Из-за какого матерь Ева Благой нарушила завет. Все это кистью достохвальной Андрей Рублев мне начертал, И этой жизни труд печальный Благословеньем Божьим стал *** Бывают крылья у художников, Портных и железнодорожников, Но лишь художники открыли, Как прорастают эти крылья. А прорастают они так, Из ничего, из ниоткуда. Нет объяснения у чуда, И я на это не мастак. Геннадий Шпаликов. Художник нам изобразил Глубокий обморок сирени И красок звучные ступени На холст, как струпья положил. Он понял масла густоту - Его запекшееся лето Лиловым мозгом разогрето, Расширенное в духоту. А тень-то, тень все лиловей, Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет. Ты скажешь: повара на кухне Готовят жирных голубей. Угадывается качель, Недомалеваны вуали, И в этом сумрачном развале Уже хозяйничает шмель. Осип Мандельштам

Леонид Губанов Малевич Я — красный круг. Я — красный круг. Вокруг меня тревожней снега Неурожай простывших рук Да суховей слепого смеха. К мольбе мольберты неладны. Затылок ночи оглушив, Сбегаю на перекладных Своей растерянной души. Сирень, ты вожжи мне давай, Я вижу, вижу в белых салочках, Как бродит чья-то киноварь Спокойной к людям Красной Шапочкой. Природа, что ушла в себя, Как старый палисад, набрякла, Она позирует, сопя, А кисти плавают, как кряква. Сеанс проходит ни за грош. По мне слышней, чем саду в сенце, Как заколачивает ложь Покорную усадьбу сердца. Мой стыд широколиц, как луг, Под маковым платком основы. Он требует белила рук На гениальный холст озноба. Сегодня мне тепло, как мальчику. На акварель слезу проливший, Я славил Русь худым карманщиком, И пал до мастерских Парижа. 1964 Леонид Губанов Ван Гог Опять ему дожди выслушивать И ждать Иисуса на коленях. А вы его так верно сушите, Как бред, как жар и как холера. Его, как пса чужого, били вы, Не зная, что ему позволено - Замазать Мир белилом Библии И сотворить его по-своему. Он утопал, из дома выселясь, Мысль нагорчили, ополчили. Судьба в подтяжках, словно виселица, Чтобы штаны не соскочили. Ах, ей ни капельки не стыдно — Ведь в ночь, когда убийство холила, Морщинистое сердце стыло — И мямлило в крови — ох, холодно! Эх, осень-сенюшка-осенюшка, В какое горбшко осели мы? Где нам любить? Где нам висеть? Винсент? Когда зарю накрыла изморозь, Когда на юг уплыли лебеди, Надежда приходила издали С веселыми словами лекаря. Казалось — что и боль подсована И поднимается, как в градуснике, А сердце — как большой подсолнух, Где выскребли все семя радости. Он был холодный и голодный. Но в белом Лувре, в черной зале, Он на вопрос: "Как вы свободны?" — "На вечность целую я занят", — Ответил, чтоб не промахнуться, С такой улыбкой на лице, ...Как после выстрела, в конце. Великие не продаются! 1964 Художник Словно волшебнику радужной сказки, Бог дал Художнику кисти и краски, Чудо – палитру, мольберт и холстину, Чтоб сотворил он такую картину, Где будут горы, восход и закаты, Синее море и злые пираты, Желтый песок, белоснежные льдины… Все, что в душе – то на этой картине. Молча, Художник стоит у мольберта, Кисти мелькают, как птицы под ветром. Лучик от солнца и брызги прибоя, Горсть янтаря, что прибило волною, Гроздья рябины, как капельки крови, Зелень травы, хмурость тучи над морем, Нежность любимой, улыбку ребенка – Все написал своей кисточкой тонкой. В это творенье вложил он всю душу, Сердце свое беспокойное слушал. Глянул Всевышний, слегка удивился – На полотне целый мир уместился! Песенка о художнике Пиросмани Николаю Грицюку Что происходит с нами, когда мы смотрим сны? Художник Пиросмани выходит из стены, из рамок примитивных, из всякой суеты и продает картины за порцию еды. Худы его колени и насторожен взгляд, но сытые олени с картин его глядят, >красотка Маргарита в траве густой лежит, а грудь ее открыта -- там родинка дрожит. И вся земля ликует, пирует и поет, и он ее рисует и Маргариту ждет. Он жизнь любил не скупо, как видно по всему... Но не хватило супа на всей земле ему. 1964 Песня о художниках Музыка В.Пака Стихи Ю.Левитанского Всего и дела, что вчитаться, - Боже мой, Всего и дела, что помедлить над строкою - Не пролистнуть нетерпеливою рукою, А задержаться, прочитать и перечесть. Всего и дела, что вглядеться, - Боже мой, Всего и дела, что внимательно вглядеться, - И не уйти, и никуда уже не деться От этих глаз, от их внезапной глубины. Мне тем и горек мой теперешний удел - Покуда мнил себя судьей, в пророки метил, Каких сокровищ под ногами не приметил, Каких созвездий в небесах не разглядел. Мне жаль не узнанной до времени строки. И все ж строка - она со временем прочтется, И перечтется много раз и ей зачтется, И все, что было в ней, останется при ней. Но вот глаза - они уходят навсегда, Как некий мир, который так и не открыли, Как некий Рим, который так и не отрыли, И не отрыть уже и в этом вся беда. Мне тем и горек мой теперешний удел - Покуда мнил себя судьей, в пророки метил, Каких сокровищ под ногами не приметил, Каких созвездий в небесах не разглядел. Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас За то, что суетно так жили, так спешили, Что и не знаете, чего себя лишили, И не узнаете и в этом вся печаль. А впрочем я вам не судья. Я жил как все. Вначале слово безраздельно мной владело - А дело после было, после было дело, И в этом дело все и в этом вся печаль. Мне тем и горек мой теперешний удел - Покуда мнил себя судьей, в пророки метил, Каких сокровищ под ногами не приметил, Каких созвездий в небесах не разглядел.

Игорь Даньшин Эхо в подсолнухах Печаль будет длиться вечно. (последние слова Винсента Ван Гога) Словно от ветра прогнулись проспекты и улицы. В воздухе запах абсента, в душе - эманация. Солнце зависло, печет, издевается, щурится. В кольте снотворное, в тюбиках - галлюцинация Краской ложится на холст и бунтует фантазия. [где-то в Голландии мельницы с крыльями быстрыми] Жизнь не похожа на жизнь, как итог эвтаназия В авторской версии вместо инъекции выстрелом - Громкое эхо упало туманом в подсолнухи. Над кипарисами звёзды, луна стали вечностью. Лето с шестнадцатью солнцами замерло в воздухе... Он, умирая, предвидел печаль бесконечную... Лариса Луканева В темноте... В темноте - отсутствие теней, Света, цвета, контуров предметов; Оттого становится родней Ожиданье скорого рассвета. Как искусный, мастерский покрой Не стесняет лёгкости движенья, Так во тьме всё полнится игрой Воспалённого воображенья, Пятен разноцветных кружева Разбегутся вмиг перед глазами: Отражает жадно голова Мир, что мы придумывали сами. Сердце апреля (Марина Колосова) Джоконда Джоконда или Мона Лиза С картины смотрит… Кто она? То тень лукавства, то каприза, То грех, то святость в ней видна. С улыбкой дивной, несравненной Ты кажешься опять живой… Полупечальной иль надменной, С ума сводящей шар земной! Александр Кожейкин Нарисую Тебя Нарисую улыбку, дыханьем цветка жизнь вдохну, не успев на портрет наглядеться. Мне покажется: ты улыбнёшься слегка, моя кисть - продолжение линии сердца, что рисует глаза и морщинки твои, успевая закончить как раз до рассвета. Но спросите у грозной, бессонной змеи, что печалью зовётся, возможно ли это? На мгновение только прервусь. Как во сне пролечу сотни вёрст, но тебя не покину. Я усталый мольберт прислоню к тишине, а потом с новой силой закончу картину. Александр Кожейкин Незаконченное полотно Из итальянского блокнота Он – художник из Милана, говорящий по-английски, и на пляж выходит рано, благо до отеля близко. Кисть к броску на холст готова, напружинясь, словно кошка, только ускользает снова мелкозвёздная дорожка. Вот нацелился Чезаре на рассвет природы бурный, только розовые дали поменяли цвет в лазурный. На картине волны те же, тот же берег, солнце то же. Отчего же он рассержен, беспокоится, похоже? Мимолётен миг, не вечен, Может, не выходит это: как земля себе на плечи зябко тянет шаль рассвета?

Ван-Гог Posted by admin on 15 Август 2010 Твои неумолимые глаза Прозрели все безбрежности момента. Попытку дерзкого эксперимента Венчали золото и бирюза. Но станет кровью ясная слеза, Завязанная разовьется лента. Борьба неимоверного Винцента, Над нами ты нависшая гроза. Перегоревший красочностью гений, Ты зарево нездешних достижений, Небывшее замысливший Ван-Гог. Самоубийца будет верен часу, Но встретит на лице твоем гримасу Тобой владевший сумасшедший бог. Брюллов Posted by admin on 11 Август 2010 Среди пустынных северных степей Твоя палитра пламенная астра. Рыдай, прекрасная Инес де Кастро, Рассыпся в прах, Последний день Помпей. Бахчисарайский ключ склонись и пей, Колени женщин глаже алебастра. Бессмысленно per aspera ad astra 1 Влюбленным в мишуру дневных цепей. Какие мы к тебе приложим мерки? Твои блистательные фейерверки Пьянят, как замороженный моэт. Твоя судьба коварная Гитана, Брюллов, обворожительный поэт, В кривляющейся маске шарлатана. 1 Через тернии к звездам (лат.) иках Рубенс Posted by admin on 8 Август 2010 Художник пишет. Властная рука Вселенную окутывает дымом. Круговоротом невообразимым Свивайся, красок яркая река. Недаром твой патрон, святой Лука, Сжигаемый огнем неугасимым, Божественным, животным херувимом Ты нам рисуешься издалека. Ты возлюбил тщету земного тлена, Твоя полуодетая Елена Властительнее райских королев. Тебе ли правила писал Ветрувий? О Рубенс, огнедышащий Везувий, Великолепный белокурый лев Греко Posted by admin on 7 Август 2010 Не знал тебя старательный рассказ Минувшего забывчивого века, Но нам твое сияет имя, Греко, Как многогранно жалящий алмаз. Едва блеснет необычайный глаз Из-под полуопущенного века И перед ликом Богочеловека Колено склонит голый граф Оргаз, И вот обетованная победа! Корона молний взбросит над Толедо, Теотокопули, тебе венец! Тебе звучит художников Осанна! И наши дни, предчувствуя конец, Тебя приветствуют звездой Сезанна. Художник Словно волшебнику радужной сказки, Бог дал Художнику кисти и краски, Чудо – палитру, мольберт и холстину, Чтоб сотворил он такую картину, Где будут горы, восход и закаты, Синее море и злые пираты, Желтый песок, белоснежные льдины… Все, что в душе – то на этой картине. Молча, Художник стоит у мольберта, Кисти мелькают, как птицы под ветром. Лучик от солнца и брызги прибоя, Горсть янтаря, что прибило волною, Гроздья рябины, как капельки крови, Зелень травы, хмурость тучи над морем, Нежность любимой, улыбку ребенка – Все написал своей кисточкой тонкой. В это творенье вложил он всю душу, Сердце свое беспокойное слушал. Глянул Всевышний, слегка удивился – На полотне целый мир уместился! Татьяна Лаврова Художник Взлетает кисть, как в небо стриж. Пейзаж с луною мил и тих. "Какое чудо!" - говоришь, А он еще добавит штрих… На этом маленьком холсте, Где облака с луной плывут, Есть место только красоте, Есть место только волшебству! Художник, напиши, Что на душе лежит, - Ведь мир твоей души - Всем принадлежит! Художник, нарисуй, Что видишь ты вокруг, Отдай другим красу Замеченного вдруг! И снова за мольбертом он; Минуты гулкие летят; В картину новую влюблен, Как в первое свое дитя. И, повинуясь тишине, В которой он опять творит, Зима уступит вновь весне И вновь капель заговорит… Дмитрий Куликов Ах, как хочется в синий лес, ах, как хочется в черный бор, но мой транспорт сломался весь- я сижу и листаю альбом. Вот Синьяка оранжевый мыс, вот поля и дороги Оверна. Вдруг приходит счастливая мысль - не собрать ли мне старое вело? Подари мне, Анри Руссо, свое детское колесо! Подари, молодой Пикассо, треугольное колесо! Мой любимый, любимый Ван Гог, подари провансальский звонок! Раму мне одолжи, Сера. Остальное лежит в сарае. Вот и собран велосипед, не поехать ли в Сан-Мари - я уже не бывал сто лет в кафе "Тамбурин". Лучше я посажу на раму, постелив предварительно холст, Ренуара туманную даму и отправлюсь в далекий поход. Я проеду по желтым пейзажам Вдоль полей Агранжад, и сентябрьские листья адажио надо мной закружат. Мне не хочется в синий лес, в черный бор не хочется мне, я во власти гогеновых "Грез", Меня манит Мане. А. Дольский

Художнику Мне все твоя мерещится работа, Твои благословенные труды: Лип, навсегда осенних, позолота И синь сегодня созданной воды. Подумай, и тончайшая дремота Уже ведет меня в твои сады, Где, каждого пугаясь поворота, В беспамятстве ищу твои следы. Войду ли я под свод преображенный, Твоей рукою в небо превращенный, Чтоб остудился мой постылый жар?.. Там стану я блаженною навеки И, раскаленные смежая веки, Там снова обрету я слезный дар. 1924 А.Ахматова Рисует художник дождь. В мольберт – подарок от богини, Бросает отблески гроза, На полотне, из неба сини, С дождинкой смешана слеза, Пусть получился грустный дождик, Быть может, на душе печаль, Нарисовал любовь художник, И ливень, и морскую даль, И там, в дали, на грани мира, Где небо сходится с землей, Звучит божественная лира, Белеют мачты кораблей. Но кроме серой, грустной краски, Которой дождь нарисовал, В мольберте есть еще и сказки, Стихи, что милой сочинял. Абстрактная живопись «Черты и черточки сплелись в картину, но какую?» «Я думаю, что сон они рисуют.» «А может зверь какой там иль его зародыш?» «Или Пан?» «Быть может, натюрморт: поднос и фрукты, и цветы?» «О нет, уверен я, что здесь разоблачения черты теорий символов, как их толкует Фрейд.» «Все вздор! Пустоты прячет этот бред.» «Неправда! Посмотри получше и узришь пейзаж осенний, где древо – каждый штрих.» «А что тут за изгиб, река и этот жест создателя - рука?» «О Боже, слепы Вы! Здесь губы алые в средине, пониже грудь и бедра на вершине.» «О да, конечно, вижу все теперь и понимаю: бедро и губы, и пейзаж, и руки, и Фрейда символам внимаю, деревья, фрукты, Пан, моря, долины и миллион вопросов из-за этих линий.» Шагал В ночи на крыше Обнял он скрипку Дома оседлав как лунатик парит над ними Синеглазо глядит на тебя телок хрупкое счастье цветка Балкон из облаков в полете любит жених невесту Синева Синева это знамя чуду Чудо небо вечер Аскона Сезанн Мириады чудес в сновиденьях Нас губит их тяжесть и груз чудес Светлейшей синевы знамя густейшей синевы Сальвадор Дали Обмякший циферблат времени не знает все снова женщина во сне Дремлют предметы Лицо над ними прозрачно и чисто в реальном мире-мечте Новелла Матвеева Антология русской поэзии ХУДОЖНИКИ Кисть художника везде находит тропы. И, к соблазну полисменов постовых, Неизвестные художники Европы Пишут красками на хмурых мостовых. Под подошвами шагающей эпохи Спят картины, улыбаясь и грустя. Но и те, что хороши, и те, что плохи, Пропадают после первого дождя. Понапрасну горемыки живописцы Прислоняются к подножьям фонарей Близ отелей, где всегда живут туристы — Посетители картинных галерей; Равнодушно, как платил бы за квартиру, За хороший (иль плохой) водопровод, Кто-то платит живописцу за квартиру Либо просто подаянье подает. Может, кто-то улыбнется ей от сердца? Может, кто-то пожелает ей пути? Может, крикнет: «Эй, художник! Что расселся? Убери свою картинку! Дай пройти!» Но, как молнии пронзительную вспышку, Не сложить ее ни вдоль, ни поперек, Не поднять ее с земли, не взять под мышку,— Так покорно распростертую у ног! И ничьи ее ручищи не схватили, Хоть ножищи по ее лицу прошли... Много раз за ту картину заплатили, Но купить ее ни разу не смогли.

Вирява Лоджии Рафаэля Лоджии Рафаэля в Эрмитаже - копия знаменитой галереи, cооруженной в начале 16 века в Ватикане Скользить вдоль Лоджий Рафаэля, В божественной голубизне, Многоголосым a cappella Аккомпанировать весне. Разглядывать узоров дымку И тёплой охры простоту - Средневековый воздух зыбко Наполнил сводов высоту. Орнамент росписи затейлив: От жаворонка до сурка, Связует стеблями растений, Искусству верная, рука. Двенадцать арок галереи, Не повторяясь, вдаль влекут, Фантазиями Рафаэля Причудливый рисунок ткут. Джон Ричардс Рерих. Канченджунга Лиловые волны воздуха, Растянувшиеся ветхим туманом На изломах пунцовых гор. Согревающая пустота. Облака узкоглазой россыпью В бездне пьяного Вдохновенья тектонических плит. И сапфиром горит Живая вода Души. Тишина заморожена Благословеньем. Ни единого лишнего звука От линий-струн Горизонта. Только небесные соты Падают в руки Художника. Александр Балтин. Стихотворения о Тициане Александр Балтин - член Союза писателей Москвы, автор 25-ти поэтических книг, свыше 1000 публикаций в 90 изданиях России, Украины, Беларуси, Башкирии, Казахстана, Италии, Польши, Словакии, Израиля, Эстонии, США, лауреат международных поэтических конкурсов. Стихи А.Балтина переведены на итальянский и польский языки. С любезного разрешения автора публикуем здесь его стихотворения о герое нашего сайта - художнике Тициане Вечеллио. 1 Любовь земная и небесная – А между ними – вижу бездну я, Но живописные сады Стирают между ними разницу. Я вижу, значит сердцем радуюсь – Холста питательны плоды... 2 Любой портрет – король иль папа – Лицо дано как сумма сумм, Как сумма состояний – Лапа, Так нежно дочке скажет; ум Замглится яростью от вести – Всё свёрнуто в одном лице. Вы будни собственные взвесьте, Чтоб не отчаяться в конце. 3 У Беллини учился с Джорджоне, С кем ещё? Не припомню уже. Биография каждая – то не Суть работы, суть скрыта в душе. Веницийская нежность блистает, Но библейский влечёт колорит. Белый ангел посланцем летит, И отец сына не убивает. И Христос на вопрос отвечает, И динарий так тускло блестит. Тициан тайну тайн раскрывает Живописною силой молитв. 4 Взгляд инквизитора стальной, Седая борода блистает. А папа Юлий подкупает Своей усталостью сквозной. Узнал столь много, что теперь Стремиться некуда, как будто. И мудрость – вроде атрибута Того, кто отворяет дверь Познанья. Юлия портрет – Здесь тихие как будто краски. Вот Павел Третий – без опаски Глядящий на окрестный свет. О, выявленность этих лиц, Их вписанность в "навечно", сила... Откроет лестницу могила, Стерев значение границ. © Александр Балтин http://titian.ru/poetry.php

Сердце апреля (Марина Колосова) Амедео Модильяни (написано после просмотра к/ф «Моди») О, Модильяни, Модильяни, Безумный шут или герой? Твои картины звали дрянью, Ты сам их не ценил порой. За грош, за мелкую монету Готов отдать ты свой талант, Толпа не ценит дар поэта, О, Модильяни, ты гигант. Великой силою искусства Рисуешь Жанну вновь и вновь, И хоть в кармане твоем пусто, Ты славишь вечную любовь. Твои картины так прекрасны, В них, кажется, поет душа… Тебя ж спасала ежечасно Твоя Жаннет… С тобой ушла В твой путь последний. В миг ужасный Она покончила с собой… И только лик ее прекрасный, Воспетый на холсте – живой! О, Модильяни, Модильяни, Безумный шут или герой? Твои картины звали дрянью, Ты сам их не ценил порой! Джон Ричардс Наедине с Куинджи Медитация белых холмов молочным пухом ложится на пустошь души. Воздух искрится холодной зарей. Сон небесных долов чистым спокойствием тишины поедает тревогу мою, да печальную проповедь сердца. Александр Кожейкин Бенвенуто Челлини Говорили: хулиган, даже: бестия в трёх старинных городах, как в созвездии. То в Болонье суета, то в Сиене спор: гений дерзкого холста, или наглый вор? Смелый малый и порой до безумия. А характер-то взрывной – от Везувия, То сам чёрт ему не брат - покоряет Рим, то плачевный результат - как огнём горит! Колдовал и ворожил в изваяниях, (Микеланджело вложил дарования) гений Фонтенбло, эстет, - были мнения, - ювелир, и близких нет в этом времени. Узник, что свершил побег - точно чёрт помог! То монашеский обет – будто рядом Бог. Сколько раз летел на дно – и на новый пик! Подтверждается одно: человек – велик! 7.02.2005 г. Бенвенуто Челлини (1500 – 1571 гг.)– итальянский скульптор, художник, ученик Микеланджело, ювелир и писатель, личность талантливая, загадочная и противоречивая. Прожил бурную жизнь, сидел в тюрьме за кражу, постригался в монахи, за особые заслуги в области искусства лично от Козимо Медичи был пожалован дворянским титулом. В 1540-1545 годах работал в Париже по заказам Франциска I, который пожаловал ему французское подданство и привилегии, но Челлини отказался и вернулся на родину.

Опять шопен не ищет выгод, Опять Шопен не ищет выгод, Ио, окрыляясь на лету, Один прокладывает выход Из вероятья в правоту. Задворки с выломанным лазом, Хибарки с паклей по бортам. Два клена в ряд, за третьим, разом - Соседней Рейтарской квартал. Весь день внимают клены детям, Когда ж мы ночью лампу жжем И листья, как салфетки, метим, Крошатся огненным дождем. Тогда, насквозь проколобродив Штыками белых пирамид, В шатрах каштановых напротив Из окон музыка гремит. Гремит Шопен, из окон грянув, А снизу, под его эффект Прямя подсвечники каштанов, На звезды смотрит прошлый век. Как бьют тогда в его сонате, Качая маятник громад, Часы разъездов и занятий, И снов без смерти и фермат! Итак, опять из-под акаций Под экипажи парижан? Опять бежать и спотыкаться, Как жизни тряский дилижанс? Опять трубить, и гнать, и звякать, И, мякоть в кровь поря, - опять Рождать рыданье, но не плакать, Не умирать, не умирать? Опять в сырую ночь в мальпосте Проездом в гости из гостей Подслушать пенье на погосте Колес, и листьев, и костей. В конце ж, как женщина, отпрянув И чудом сдерживая прыть Впотьмах приставших горлопанов, Распятьем фортепьян застыть? А век спустя, в самозащите Задев за белые цветы, Разбить о плиты общежитий Плиту крылатой правоты. Опять? И, посвятив соцветьям Рояля гулкий ритуал, Всем девятнадцатым столетьем Упасть на старый тротуар. 1931 Б.Пастернак

Юрий Визбор Наполним музыкой сердца! Посвящается А.Межирову Наполним музыкой сердца! Устроим праздники из буден. Своих мучителей забудем, Вот сквер - пройдемся ж до конца. Найдем любимейшую дверь, За ней - ряд кресел золоченых, Куда с восторгом увлеченных, Внесем мы тихий груз своих потерь, Внесем мы тихий груз своих потерь. "Какая музыка была, Какая музыка звучала!" Она совсем не поучала, А лишь тихонечно звала. Звала добро считать добром, И хлеб считать благодеяньем, Страданье вылечить страданьем, А душу греть вином или огнем. И светел полуночный зал. Нас гений издали заметил, И, разглядев, кивком ответил, И даль иную показал. Там было очень хорошо И все вселяло там надежды, Что сменит жизнь свои одежды, Наполним музыкой сердца Всё глуше музыка души, всё звонче музыка атаки. Но ты об этом не спеши, не обмануться бы во мраке: что звонче музыка атаки, что глуше музыка души. Чем громче музыка атаки, тем слаще мёд огней домашних. И это было только так в моих скитаниях вчерашних: тем слаще мёд огней домашних, чем громче музыка атак. Из глубины ушедших лет ещё вернее, чем когда-то: чем громче музыка побед, тем горше каждая утрата. Ещё вернее, чем когда-то, из глубины ушедших лет. И это всё у нас в крови, хоть этому не обучались: чем чище музыка любви, тем громче музыка печали. Чем громче музыка печали, тем выше музыка любви. Б. Окуджава Слушая Баха М.Ростроповичу На стене прозвенела гитара, Зацвели на обоях цветы. Одиночество Божьего дара - Как прекрасно И горестно ты! Есть ли в мире волшебней, Чем это (Всей докуме земной вопреки), - Одиночество звука и цвета , И паденья последней строки? Отправляется небыль в дорогу И становится былью потом. Кто же смеет указывать Богу И заведовать Божьим путем?! Но к словам,ограненным строкою, Но к холсту,превращенному в дым, - Так легко прикоснуться рукою, И соблазн этот так нестерпим! И не знают вельможные карты, Что не всякая близость близка, И что в храм ре-минорной токкаты Недействительны их пропуска! А.Галич,1971 В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа, Нам пели Шуберта — родная колыбель. Шумела мельница, и в песнях урагана Смеялся музыки голубоглазый хмель. Старинной песни мир — коричневый, зеленый, Но только вечно молодой, Где соловьиных лип рокочущие кроны С безумной яростью качает царь лесной. И сила страшная ночного возвращенья — Та песня дикая, как черное вино: Это двойник, пустое привиденье, Бессмысленно глядит в холодное окно!(О.Мандельштам)

Есть в музыке такая неземная, как бы не здесь рожденная печаль, которую ни скрипка, ни рояль до основанья вычерпать не могут. И арфы сладкозвучная струна или органа трепетные трубы для той печали слишком, что ли, грубы для той безмерной скорби неземной. Но вот они сошлись, соединясь в могучее сообщество оркестра, и палочка всесильного маэстро, как перст судьбы, указывает ввысь. Туда, туда, где звездные миры, и нету им числа и нет предела. О, этот дирижер - он знает дело. Он их в такие выси вознесет! Туда, туда, все выше, все быстрей, где звездная неистовствует фуга... Метет метель. Неистовствует вьюга. Они уже дрожат. Как их трясет! Как в шторм девятибальная волна, в беспамятстве их кружит и мотает, и капельки всего лишь не хватает, чтоб сердце, наконец, разорвалось. Но что-то остается там на дне, и плещется в таинственном сосуде, остаток, тот осадок самой сути, ее безмерной скорби неземной. И вот тогда, с подоблачных высот, той капельки владетель и хранитель, нисходит инопланетянин Моцарт и нам бокал с улыбкой подает: и можно до последнего глотка испить ее, всю горечь той печали, чтоб чуя уже холод за плечами, вдруг удивиться - как она сладка! © Юрий Давидович Левитанский Pано опустело всё в осеннем Стаpом паpке гоpодском Встpетились случайно мы под чёpтовым Счастливым колесом Музыка негpомкая знакомая Летит со всех стоpон Только вот судьба у нас с тобою Hе смешной аттpакцион А музыка звучит Как pазлуки стон Это стаpый вальс Осенний сон Сквозь года даже сквозь года Сеpдце обжигает гpустью он А музыка звучит музыка звучит Слёзы за улыбкой пpячешь ты Hе гpусти и за всё пpости Hа кpаю несбывшейся мечты Где-то в одиночестве колдует Pепpодуктоp вдалеке Вновь как пpежде сеpдце моё Тянется отчаянно к тебе Стихла отгуляла листопада канитель Hо не откpужилась нашей жизни и надежды каpусель А музыка звучит Как pазлуки стон Это стаpый вальс Осенний сон Сквозь года даже сквозь года Сеpдце обжигает гpустью он А музыка звучит музыка звучит Слёзы за улыбкой пpячешь ты Hе гpусти и за всё пpости Hа кpаю несбывшейся мечты А музыка звучит Как pазлуки стон Это стаpый вальс Осенний сон Сквозь года даже сквозь года Сеpдце обжигает гpустью он А музыка звучит музыка звучит Слёзы за улыбкой пpячешь ты Hе гpусти и за всё пpости Hа кpаю несбывшейся мечты ЛИСТУ П.Вяземский Когда в груди твоей — созвучий Забьет таинственный родник И на чело твое из тучи Снисходит огненный язык; Когда, исполнясь вдохновенья, Поэт и выспренний посол! Теснишь души своей виденья Ты в гармонический глагол, — Молниеносными перстами Ты отверзаешь новый мир, И громкозвучными волнами Кипит, как море, твой клавир; И в этих звуках скоротечных, На землю брошенных тобой, Души бессмертной, таинств вечных Есть отголосок неземной. М.Скребцова Божественную музыку небес Орган неустающий зажигает. Он растворяет мглу немых завес, И струны душ Незримое ласкает. О, эти звуки, я вас узнаю, Безумна и прозрачна ваша сладость, За что, за что, скупой, ничтожной мне Такая незаслуженная радость? Моя душа, как пленница земли, Из круга опостылого взовьется В свои края, дворцы, мечты свои, И яркий свет на нищий день прольется. Органа плачь всесильною волной Заполнит пустоту уставших глаз, Он все простит, заметив сразу в нас Мир наших душ, мир хрупкий, мир родной. ШАЛЯПИН Распахнул окно в закат. Повеяло прохладой и печалью. И вспомнился безумный Петроград, Где столько дней душа была в опале. Ему казалось – жизнь обречена, Как навсегда обречена Россия. Его тоске внимала тишина, Как будто бы о музыке просила. И он запел – сначала для себя. Сначала, чтоб развеяться немного. И песня, по минувшему скорбя, Ему гадала скорую дорогу. Он чувствовал, что так тому и быть, Что ждет его печальная разлука. Ах, если б можно было все забыть, Что в нем болело горестно и глухо. Шаляпин пел, как будто усмирял В самом себе неясную тревогу… А город возле дома обмирал От голоса, ниспосланного Богом. Был тот концерт предчувствием беды. Всю жизнь он будет в чьих – то душах длиться. Последний луч с заоблачной гряды Скользнул по взглядам, по слезам, по лицам. Андрей Дементьев

Шопен (Северянин, Игорь) Кто в кружева вспененные Шопена, Благоуханные, не погружал Своей души? Кто слаже не дрожал, Когда кипит в отливе лунном пена? Кто не склонял колени — и колена! — Пред той, кто выглядит, как идеал, Чей непостижный облик трепетал В сетях его приманчивого плена? То воздуха не самого ли вздох? Из всех богов наибожайший бог — Бог музыки — в его вселился opus, Где все и вся почти из ничего, Где все объемны промельки его, Как на оси вращающийся глобус! 1926 Это было у моря (Северянин, Игорь) Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж- Королева играла—в башне замка—Шопена, И, внимая Шопену, полюбил её паж. Было всё очень просто, было всё очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа... Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа. Кармен (Северянин, Игорь) Кармен! какая в ней бравада! Вулкан оркестра! Луч во тьме! О, Гвадиана! О, Гренада! О, Жорж Бизэ! О, Меримэ! Кокетливая хабанера, И пламя пляски на столе, Навахи, тальмы и сомбреро, И Аликант в цветном стекле!.. Застенчивая Микаэла И бесшабашный Дон-Хозэ... О ты, певучая новелла! О, Меримэ! О, Жорж Бизэ! И он, бравурный Эскамильо, Восторженный тореадор; И ты, гитанная Севилья, И контрабанда в сердце гор... Кармен! И вот — Медея Фигнер, И Зигрид Арнольдсон, и Гай... Пускай навеки май их сгинул, - Но он ведь был, их звучный май! Пусть время тленно, и сквозь сито Его просеяны лета,— Она бессмертна, Карменсита, И несказанно золота! Дюма и Верди (Северянин, Игорь) Дюма и Верди воедино Слились, как два родных ручья. Блистает солнце. Тает льдина. Чья драма? музыка к ней чья? Она дороже амулета И для души, и для ума. О, Маргарита — Виолетта, В тебе и Верди, и Дюма! Душа элегией объята, В ней музыкальное саше: То вкрадчивая Травиата, Прильнувшая к моей душе. Элементарна? Устарела? Сладка? опошлена? бледна? Но раз душа на ней горела, Она душе моей родна! Наивны сморщенные книги Прадедушек, но аромат, Как бы ни спорил Каратыгин, Неподражаемый хранят. Он, кстати, как-то в разговоре, Пусть — полном едкого ума, Поверг меня в большое горе, Назвав "водицею"... Тома! Неразгаданные звуки (Северянин, Игорь) В детстве слышал я ночами Звуки странного мотива. Инструмент, мне неизвестный, Издавал их так красиво. Кто играл? на чем? – не знаю; Все покрыто тайною мглою; Только помню, что те звуки Власть имели надо мною. Их мотив был так чарующ, Так возвышен, полон ласок; Вместе с тем печален, страшен – Описать его нет красок. Я боялся этих звуков, Их таинственного свойства, Но когда я их не слышал, Я был полон беспокойства. Я любил, когда незримый Музыкант играл ночами; Я лежал в оцепененьи С удивленными очами; Я лежал в своей кроватке, Щуря глазки и, дыханье Затаив, ловил так жадно Их гармонию рыданья. Звуков больше я не слышу. Что они мне предвещали? Счастье ль в мире равнодушья Или горе и печали? Не нашел себе я счастья, - Звуки горе мне напели: Я боялся их недаром С безмятежной колыбели. А любил я их, мне мнится, Потому, что эти звуки Мне сулили счастье в смерти, На земле напев лишь муки. Знает кто? быть может, струны Пели мне слова Завета: «Кто страдает в царстве мрака, Насладится в царстве света». О чём поёт (Северянин, Игорь) О чем поет? поет о боли Больного старика-отца, Поет о яркой жажде воли, О солнце юного лица. О чем поет? о крае смутном, Утерянном в былые дни, О сне прекрасном и минутном, О апельсиновой тени... О чем поет? о вероломстве Филины, хрупкой как газель, О нежном с Мейстером знакомстве, О хмеле сладостных недель... О чем поет мотив крылатый, Огнём бегущий по крови? О страстной ревности Сператы, О торжестве ее любви! О чем поет? о многом, многом, Нам близком, нужном и родном, О легкомысленном, о строгом, Но вечно юном и живом! Сияла ночь... (Фет, Афанасий) Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, Как и сердца у нас за песнею твоей. Ты пела до зари, в слезах изнемогая, Что ты одна—любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить, обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна—вся жизнь, что ты одна—любовь. Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Жил Александр Герцович (Мандельштам, Осип) Жил Александр Герцович, Еврейский музыкант,- Он Шуберта наверчивал, Как чистый бриллиант. И всласть, с утра до вечера, Заученную вхруст, Одну сонату вечную Играл он наизусть... Что, Александр Герцович, На улице темно? Брось, Александр Герцович, Чего там?.. Всё равно... Пускай там нтальяночка, Покуда снег хрустит, На узеньких на саночках За Шубертом летит. Нам с музыкой-голубою Не страшно умереть, А там - вороньей шубою На вешалке висеть... Все, Александр Герцович, Заверчено давно, Брось, Александр Скерцович, Чего там?.. Всё равно... За Паганини длиннопалым (Мандельштам, Осип) За Паганини длиннопалым Бегут цыганскою гурьбой - Кто с чохом чех, кто с польским балом, А кто с венгерской немчурой. Девчонка, выскочка, гордячка, Чей звук широк, как Енисей,- Утешь меня игрой своей: На голове твоей, полячка, Марины Мнишек холм кудрей, Смычок твой мнителен, скрипачка. Утешь меня Шопеном чалым, Серьезным Брамсом, нет, постой: Парижем мощно-одичалым, Мучным и потным карнавалом Иль брагой Вены молодой - Вертлявой, в дирижерских фрачках. В дунайских фейерверках, скачках И вальс из гроба в колыбель Переливающей, как хмель. Играй же на разрыв аорты С кошачьей головой во рту, Три чорта было - ты четвертый, Последний чудный чорт в цвету. Концерт на вокзале (Мандельштам, Осип) Нельзя дышать, и твердь кишит червями, И ни одна звезда не говорит, Но, видит бог, есть музыка над нами, - Дрожит вокзал от пенья аонид, И снова, паровозными свистками Разорванный, скрипичный воздух слит. Огромный парк. Bокзала шар стеклянный. Железный мир опять заворожен. На звучный пир в элизиум туманный Торжественно уносится вагон. Павлиний крик и рокот фортепьянный. Я опоздал. Мне страшно. Это сон. И я вхожу в стеклянный лес вокзала, Скрипичный строй в смятеньи и слезах. Ночного хора дикое начало И запах роз в гниющих парниках, Где под стеклянным небом ночевала Родная тень в кочующих толпах. И мнится мне: весь в музыке и пене Железный мир так нищенски дрожит. B стеклянные я упираюсь сени. Куда же ты? На тризне милой тени В последний раз нам музыка звучит. Происхождение арфы (Мур, Томас) Знаешь, арфа моя, что звенит под рукой, В незабвенные дни была Девой Морской, И вечерней порой, беспредельно нежна, В молодого скитальца влюбилась она. Но, увы, не пленился певец, в свой черёд, Тщетно плакала дева всю ночь напролёт, И пришлось, чтоб' терзанья ее прекратить, В сладкозвучную арфу ее превратить. Вот как сжалились древле над ней небеса: Стали струнами арфы ее волоса, Но ещё воздымалась блаженная грудь, Чтобы чары любви в перезвоны вдохнуть. Так любовью и скорбью звенит под рукой Арфа в образе дивном наяды морской: Ты о ласках любви ей вещать повели И о муках разлуки, когда я вдали! Reverie (Надсон, Семен) Затих блестящий зал и ждёт, как онемелый... Вот прозвучал аккорд под опытной рукой, И вслед за ним, дрожа, неясный и несмелый, Раздался струнный звук— и замер над толпой. То был родной мне звук: душа моя узнала В нем отзвук струн своих,—и из моих очей, Как отлетевший сон, исчезли стены зала, И пестрота толпы, и яркий блеск огней! Широко и светло объятья распахнувший Иной, прекрасный мир открылся предо мной, И только видел я смычок, к струнам прильнувший, Да бледное лицо артистки молодой. Как чудотворный жезл волшебницы могучей, Он, этот трепетный и вкрадчивый смычок, За каждой нотою, и нежной, и певучей, Ответных грез будил в груди моей поток: И шли передо мной в лучах воспоминанья, Под звуки reverie, бежавшей, как ручей, И светлая любовь, и яркие мечтанья, И тихая печаль минувших, юных дней. "Вот музыка та, под которую..." (Окуджава, Булат) Вот музыка та, под которую Мне хочется плакать и петь. Возьмите себе оратории, И дробь барабанов, и медь. Возьмите себе их в союзники Легко, до скончания дней... Меня же оставьте с той музыкой: Мы будем беседовать с ней. Ленинградская музыка (Окуджава, Булат) Пока еще звезды последние не отгорели, вы встаньте, вы встаньте с постели, сойдите к дворам, туда, где - дрова, где пестреют мазки акварели... И звонкая скрипка Растрелли послышится вам. Неправда, неправда, все - враки, что будто бы старят старанья и годы! Едва вы очутитесь тут, как в колокола купола золотые ударят, колонны горластые трубы свои задерут. Веселую полночь люби - да на утро надейся... Когда ни грехов и ни горестей не отмолить, качаясь, игла опрокинется с Адмиралтейства и в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить. О вовсе не ради парада, не ради награды, а просто для нас, выходящих с зарей из ворот, гремят барабаны гранита, кларнеты ограды свистят менуэты... И улица Росси поет! Музыка (Олейник, Борис) Я приду, уже увенчанный сединами, Отягченный положением и узами, В переулочек с прохладой тополиною, Что остался в моем сердце, словно музыка. У ворот, где и следов не сыщешь прежнего, О печаль свою споткнусь, никем не узнанный, И плеснет в мое лицо волною нежною Твоих пальцев удивительная музыка. Я приду из детства, росами омытого, Залихватским пареньком в смешном картузике, И растает сизый иней пережитого В переулочке, журчащем, словно музыка. Ни с годами не считается, ни с разумом Та девчонка, что бежала тропкой узенькой... А единственное слово и не сказано... А зачем слова, коль тихо плачет музыка? Арфа (Рождественский, Всеволод) В симфонической буре оркестра Наступает порой тишина, И тогда после страстного presto, Чуть вздыхая, рокочет она. Длится звук, то далекий, то близкий, И под плеск задремавших лагун Лебединые руки арфистки Бродят в роще серебряных струн. Затихая и вновь нарастая, Покидая таинственный грот, Белокрылая лунная стая Проплывает в сиянии вод... Так сплетается струнная фраза, Вспоминая о чем-то сквозь сон, С переливчатой тканью рассказа Из давно отшумевших времен. И, в свои забирая тенёта, Рассыпает сверкающий дождь От тенистых дубов Вальтер Скотта До славянских раскидистых рощ. Но литавр нарастающий трепет, Грохот меди в накатах волны Заглушают младенческий лепет Пробужденной на' миг старины. И, мужая в разросшейся теме, Где со скрипками спорит металл, Грозным рокотом бурное Время Оглушительно рушится в зал. И несется в безумном разгоне Водопадом, сорвавшимся с гор, В круговерти и вихре симфоний На разодранный в клочья простор. В минуты музыки (Рубцов, Николай) В минуты музыки печальной Я представляю желтый плес И голос женщины прощальный, И туй порывистых берез. И первый снег под небом серым Среди погаснувших полей, И путь без солнца, путь без веры Гонимых снегом журавлей... Давно душа блуждать устала В бЫлой любви, в былом хмелю, Давно понять пора настала, Что слишком призраки люблю. Но всё равно в жилищах зыбких— Попробуй их останова— Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви. И всё равно под небом низким Я вижу явственно, до слез, И желтый плес, и голос близкий, И шум порывистых берез. Как будто вечен час прощальный, Как будто время ни при чем... В минуты музыки печальной Не говорите ни о чем.

Труба Армстронга (Евтушенко, Евгений) Великий Сачмо был в поту. Летела со лба Ниагара, но, взвитая в высоту, рычала труба, налегала. Он миру трубил, как любил. Украден у мира могилой, Еще до рожденья он был украден у Африки милой. И скрытою местью раба за цепи невольничьи предков всех в рабство, как малолетков, захватывала труба. Он скорбно белками мерцал, глобально трубя и горланя, — детдомовский бывший пацан из города Нью-Орлеана. Великий Сачмо был в поту, и ноздри дымились, как жерла, и зубы сверкали во рту, как тридцать два белых прожектора. И был так естественней пот, как будто бы вылез прекрасный, могущественный бегемот, пыхтя, из реки африканской. Записки топча каблуком и ливень с лица вытирая, бросал он платок за платком в раскрытое чрево рояля. И вновь к микрофону он шел эстраду вминая до хруста, и каждый платок был тяжел как тяжкое знамя искусства. Искусство весьма далеко от дамы по имени Поза, и если ему не легко, оно не стесняется пота. Искусство — не шарм трепача, а, полный движений нелегких, трагический труд трубача, где музыка — с клочьями легких. Искусство пускают в размен, но, пусть не по главной задаче, поэт и великий джазмен, как братья, равны по отдаче. Сачмо, попадешь ли ты в рай? Навряд ли, но если удастся, тряхни стариной и сыграй, встряхни ангелков государство. И чтоб не журились в аду, чтоб грешников смерть подбодрила, отдайте Армстронгу трубу архангела Гавриила! Звуки (Лермонтов, Михаил) Что за звуки! неподвижен, внемлю Сладким звукам я: Забываю вечность, небо, землю, Самого себя. Всемогущий! что за звуки! жадно Сердце ловит их, Как в пустыне путник безотрадной Каплю вод живых! И в душе опять они рождают Сны веселых лет И в одежду жизни одевают Всё, чего уж нет. Принимают образ эти звуки, Образ, милый мне: Мнится, слышу тихий плач разлуки, И душа в огне. И опять безумно упиваюсь Ядом прежних дней, И опята я в мыслях полагаюсь На слова людей. Я помню вальса звук прелестный (Листов, Николай) Я помню вальса звук прелестный— Весенней ночью, в поздний час, Его пел голос неизвестный, И песня чудная лилась. Да, то был вальс, прелестный, томный, Да, то был дивный вальс. Теперь зима, и те же ели, Покрыты сумраком, стоят, А под окном шумят метели, И звуки вальса не звучат... Где ж этот вальс, старинный, томный, Где ж этот дивный вальс?! В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа... (Мандельштам, Осип) В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа, Нам пели Шуберта,—родная колыбель, Шумела мельница, и в песнях урагана Смеялся музыки голубоглазый хмель. Старинной песни мир, коричневый, зеленый, Но только вечно молодой, Где соловьиных лип рокочущие кроны С безумной яростью качает царь лесной. И сила страшная ночного возвращенья Та песня дикая, как черное вино: Это двойник, пустое привиденье, Бессмысленно глядит в холодное окно!

Сумасшедший шарманщик (Вертинский, Александр) Каждый день под окошком он заводит шарманку. Монотонно и сонно он поет об одном. Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку, Пожилую актрису с утомленным лицом. Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик, С обнаженной душой ты не знаешь стыда. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда! Мчится бешеный шар и летит в бесконечность, И смешные букашки облепили его, Бьются, вьются, жужжат, и с расчетом на вечность Исчезают, как дым, не узнав ничего. А высоко вверху Время—старый обманщик, Как пылинки с цветов, с них сдувает года... Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Этой песни нам лучше не знать никогда, никогда! Мы—осенние листья, нас бурей сорвало. Нас всё гонят и гонят ветров табуны. Кто же нас успокоит, бесконечно усталых, Кто укажет нам путь в это царство весны? Будет это пророк или просто обманщик, И в какой только рай нас погонят тогда?.. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Эту песнь мы не сможем забыть никогда, никогда! Оркестр (Винокуров, Евгений) Копну могучей шевелюры На струны скрипки уронив, Скрипач пилил из увертюры Какой-то сбивчивый мотив. Флейтист был робок. Словно флягу, Поднявши флейту в вышину, Как в зной по капле цедят влагу, Он ноту пробовал одну. Но, вскинув пару тощих прядок, Встал дирижёр и подал знак, И тотчас же обрел порядок Оркестра шумный бивуак. В молчании пред дирижером Оркестр в колонне по пяти Застыл, готовый по просторам На смерть и подвиги идти. И вздрогнул мир, и пали стены, И даль темна и глубока, И свет пожаров вместо сцены, И звёзды вместо потолка. Из книги «ВСЕ СТРУНЫ ЛИРЫ» (Гюго, Виктор) В напевах струн и труб есть радостные тайны, Люблю в ночном лесу я рога зов случайный, Люблю орган: он—гром и лира, ночь и блеск, Он—дрожь и бронза, он волны безмерной всплеск, Он—горн гармонии, встающей в туче черной; Люблю я контрабас, что плачется упорно; И, под трепещущим смычком, люблю душой Я скрипку страшную: в себя вместив гобой, Шум леса, аквилон, лет мушки, систр, фанфары, Льет полусвет её мучительные чары... Баллада о пианисте (Евтушенко, Евгений) Когда его били фашисты в концлагере и ухмылялись: «Попался...» — он прятал одно — свои руки костлявые, только бы не по пальцам. Потом его вызвал к себе вертухай — фашистик розовый, чистый: «Дадим инструмент... для начальства сыграй...» — а он процедил: «Разучился...». И он выступал с лопатой в руках в изысканном обществе мусора, но в пальцах его — в десяти тайниках пряталась музыка, музыка. И ночью, когда прорезался сквозь мглу лунный крамольный краешек, углём он грубо чертил на полу клавиши, клавиши, клавиши. В ком-то урчала гнилая фасоль, кто-то вышёптывал имя зазнобы, а от неструганых «фа» и «соль» в пальцы вонзались занозы. И он играл до рассвета, как мог, — срывался, мучился, пробовал, хотя получить он только и мог — букет из колючей проволоки. Было не страшно ему, что убьют, — в гибели нету позора, было страшнее, что слаб этюд, особенно в части мажора, И он, возвратившись, не пил, не рыдал, Весь, как сплошное оттуда, он от холстины продрогший рояль, словно ребенка, откутал. И старец со скрепками в бороде — владыка консерватории, прослушав, спросил озадаченно: «Где вы так хорошо подготовились?» ...Играй, пианист! Отплывает барак — ковчег твоей музыки Ноев, но, криком крича, проступает сквозь фрак невидимый лагерный номер... Вальс о вальсе (Евтушенко, Евгений) Вальс устарел,— Говорит кое-кто, смеясь. Век усмотрел В нем отсталость и старость. Робок, несмел, Наплывает мой первый вальс... Почему не могу Я забыть этот вальс? Твист и чарльстон, Вы заполнили шар земной. Вальс оттеснен, Без вины виноватый. Но, затаен, Он всегда и везде со мной, И несет он меня. И качает меня, Как туманной волной. Смеется вальс Над всеми модами века, И с нами вновь Танцует старая Вена. И Штраус где-то тут Сидит, наверно, И кружкой в такт стучит, На нас не ворчит, Не ворчит... Вальс воевал, Он в шинели шел. запылен, Вальс напевал Про Маньчжурские сопки, Вальс навевал Нам на фронте осенний сон. И, как друг фронтовой, Не забудется он. Вальс у костра Где-то снова в тайге сейчас. И Ангара Подпевает, волнуясь. И до утра С нами солнце танцует вальс. Пусть проходят года, Все равно никогда Не состарится вальс. Поет гармонь, Поет в ночном полумраке. Он с нами, вальс, В ковбойке, а не во фраке. Давай за вальс Поднимем наши фляги! И мы ему нальем, Нальем и споем, И споем... Робок, несмел, Наплывает мой первый вальс. Никогда не смогу, Никогда не смогу Я забыть этот вальс... Он любил тебя, жизнь (Евтушенко, Евгений) Он лежал, Марк Бернес, Шли солдаты с ткачихами Пресни, но ни смерть, ни болезнь не смогли отобрать его песни. И артист, и таксист понимали, что плакать не стыдно. «Я люблю тебя, жизнь»,— Тихо пела над гробом пластинка. Песни жили внутри тех, кто к гробу цветы приносили, песни, как фонари, освещали дороги России. Эти песни щемят до сих пор у Балкан и Камчатки, и на мачты шаланд песни тихо садятся, как чайки. Всем стараясь помочь, он поёт и поёт, чуть усталый, и про тёмную ночь, и про парня за Нарвской заставой. В чём Бернеса секрет? Отчего его помнит планета? В том, что, в сущности, нет У него никакого секрета. Пел Бернес, не спеша, пел негромко, но добро и гордо. Голос – это душа, а не просто лужёное горло. Лишь тогда мы певцы, если жизнь – наша вечная тема, и шагают бойцы с нашей песней за правое дело. Вновь, пластинки, кружись, настоящее прошлым наполни! Он любил тебя, жизнь. Ты люби его тоже и помни.

Целует клавиши прелестная рука... (Верлен, Поль) Целует клавиши прелестная рука; И в сером сумраке, немного розоватом, Они блестят; напев на крыльях мотылька, (О песня милая, любимая когда-то!) Плывет застенчиво, испуганно слегка,— И всё полно её пьянящим ароматом. И вот я чувствую, как будто колыбель Баюкает мой дух, усталый и скорбящий. Что хочешь от меня ты, песни нежный хмель? И ты, её припев, неясный и манящий, Ты, замирающий, как дальняя свирель, В окне, растворенном на сад вечерний, спящий?

В столетнем мраке черной ели... (Бунин, Иван) В столетнем мраке черной ели Краснела темная заря, И светляки в кустах горели Зеленым дымом янтаря. И ты играла в тёмной зале С открытой дверью нйсбалкон, И пела грусть твоей рояли Про невозвратный небосклон, Что был над парком,—бледный, ровный, Ночной, июньский,—там, где след Души счастливой и любовной, Души моих далеких лет.

Смычок и струны (Анненский, Иннокентий) Какой тяжелый, темный бред! Как эти выси мутно-лунны! Касаться скрипки столько лет И не узнать при свете струны! Кому ж нас надо? Кто зажег Два желтых лика, два унылых... И вдруг почувствовал смычок, Что кто-то взял и кто-то слил их. «О, как давно! Сквозь эту тьму Скажи одно: ты та ли, та ли?» И струны ластились к нему, Звеня, но, ластясь, трепетали. «Не правда ль, больше никогда Мы не расстанемся? довольно?..» И скрипка отвечала «да», Но сердцу скрипки было больно. Смычок всё понял, он затих, А в скрипке эхо всё держалось... И было мукою для них, Что людям музыкой казалось. Но человек не погасил До утра свеч.... И струны пели... Лишь солнце их нашло без сил На черном бархате постели. Без музыки жизнь была бы ошибкой. Вильгельм Фридрих Ницше Музыка – это самый сильный вид магии. Мэрилин Мэнсон Музыка… Тончайшая материя, говорящая напрямую с душой человека, чувство в чистом, почти материальном виде, музыка – это когда слова больше не нужны, потому что язык её универсален, музыка – это когда слова не так уж и важны, потому что они появятся после. Появятся сами собой, сложатся в рифмованные строки, заживут своей собственной жизнью, вдохновят кого-то… И всё-таки поэты находят слова, прислушиваясь к эоловой арфе своей души, находят, отвлекаясь от всего суетного и возносясь ввысь с хороводом звуков, находят этим звукам имена – и тогда Музыка идёт под руку с Поэзией. Её Величество Музыка никогда не фальшивит, равно как и душа настоящего Поэта, вот почему они – одно целое.

Николай Рубцов В минуты музыки печальной Я вспоминаю желтый плес, И голос женщины прощальный, И шум порывистых берез, И первый снег под небом серым Среди умолкнувших полей, И путь без солнца, путь без веры Гонимых снегом журавлей. Давно душа блуждать устала В чужой любви, в чужом хмелю. Давно пора понять настала, Что слишком призраки люблю. Но все равно в жилищах зыбких - Попробуй их останови! - Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви... Но все равно под небом низким Я вижу явственно до слез И желтый плес, и голос близкий, И шум порывистых берез. Как будто вечен час прощанья, Как будто время ни при чем... В минуты музыки печальной Не говорите ни о чем.

Полевые цветы В блеске огней, за зеркальными стеклами, Пышно цветут дорогие цветы, Нежны и сладки их тонкие запахи, Листья и стебли полны красоты. Их возрастили в теплицах заботливо, Их привезли из-за синих морей; Их не пугают метели холодные, Бурные грозы и свежесть ночей... Есть на полях моей родины скромные Сестры и братья заморских цветов: Их возрастила весна благовонная В зелени майской лесов и лугов. Видят они не теплицы зеркальные, А небосклона простор голубой, Видят они не огни, а таинственный Вечных созвездий узор золотой. Веет от них красотою стыдливою, Сердцу и взору родные они И говорят про давно позабытые Светлые дни. И.Бунин

Самуил Маршак ЛАНДЫШ Чернеет лес, теплом разбуженный, Весенней сыростью объят. А уж на ниточках жемчужины От ветра каждого дрожат. Бутонов круглые бубенчики Еще закрыты и плотны, Но солнце раскрывает венчики У колокольчиков весны. Природой бережно спеленатый, Завернутый в широкий лист, Растет цветок в глуши нетронутой, Прохладен, хрупок и душист. Томится лес весною раннею, И всю счастливую тоску, И все свое благоухание Он отдал горькому цветку. Рубцов, он особенный. ЗЕЛЕНЫЕ ЦВЕТЫ Светлеет грусть, когда цветут цветы, Когда брожу я многоцветным лугом Один или с хорошим давним другом, Который сам не терпит суеты. За нами шум и пыльные хвосты — Все улеглось! Одно осталось ясно — Что мир устроен грозно и прекрасно, Что легче там, где поле и цветы. Остановившись в медленном пути, Смотрю, как день, играя, расцветает. Но даже здесь.. чего-то не хватает.. Недостает того, что не найти. Как не найти погаснувшей звезды, Как никогда, бродя цветущей степью, Меж белых листьев и на белых стеблях Мне не найти зеленые цветы... <1967> УЛЕТЕЛИ ЛИСТЬЯ Улетели листья с тополей - Повторилась в мире неизбежность... Не жалей ты листья, не жалей, А жалей любовь мою и нежность! Пусть деревья голые стоят, Не кляни ты шумные метели! Разве в этом кто-то виноват, Что с деревьев листья улетели? * * * ГЕОРГИНЫ Вчера - уж солнце рдело низко - Средь георгин я шел твоих, И как живая одалиска Стояла каждая из них. Как много пылких или томных, С наклоном бархатных ресниц, Веселых, грустных и нескромных Отвсюду улыбалось лиц! Казалось, нет конца их грезам На мягком лоне тишины,- А нынче утренним морозом Они стоят опалены. Но прежним тайным обаяньем От них повеяло опять, И над безмолвным увяданьем Мне как-то совестно роптать. Афанасий Фет

Анатолий Жигулин ПОЛЯРНЫЕ ЦВЕТЫ 1961 Сползла машина с перевала. И в падях, Что всегда пусты, Нас будто всех околдовало — Мы вдруг увидели Цветы! И разом ахнули ребята, Нажал водитель на педаль: Была светла и розовата От тех цветов глухая даль. И через каменные глыбы, По чахлым ивовым кустам, Не в силах потушить улыбок, Мы побежали к тем цветам. Студент-геолог, умный парень, Заспорить с кем-то был готов, Что, дескать, только в Заполярье Известен этот вид цветов. Но порешили, кто постарше, На спор поставив сразу крест, Что те цветы, конечно, наши — Из тульских и рязанских мест. Что просто здесь, В сторонке дальней, В просторах вечной мерзлоты, Они немножечко печальней И чуть суровей, те цветы. И под нависшим серым небом С колымским талым ветерком Дохнуло вдруг соломой, хлебом, Коровьим теплым молоком... Цветы, цветы... Они — как люди: Им легче, если много их. Где мы еще теперь побудем, Каких путей хлебнем земных?.. Уж пятый час трясется кузов, И склоны гор опять пусты, А мы в ладонях заскорузлых Все держим нежные цветы...

БЕЛАЯ РОЗА Со всеми ждала, Сторожила тепло, Потом зацвела, Когда все зацвело. Белели купины, Как взлет лебединый: Терновники, Яблони, Вишни, Рябины. Раскрыла бутон, Красоты не тая, И белая-белая Роза моя. Пчелы отпели. Шмели отгудели, С веселых деревьев Цветы облетели. Уже и плодам Наступил свой черед, А белая роза Цветет и цветет. Росла, Наливаясь, Зеленая завязь, Округлились вишни, На зорях румянясь, А роза моя В первозданной чести Еще продолжала Цвести и цвести. Над нею, Некрасной, И время не властно, Цвела она пышно, Цвела она праздно, Цвела все отчаянней День ото дня, Любимая Белая роза моя. К плодам, Будь лишь влага, У яблони тяга. Старался, работал Мой сад, работяга, Скрипел и вздыхал От тяжелых плодов И ей не прощал Ее белых цветов. Бутоны, Бутоны Стриги, как купоны. Она презирала Природы законы. Она оставалась Такой, как была, Она красовалась, Пышна и бела. И сад мой С досадой Желтел от надсады. Смеялась она Над усталостью сада. И я разлюбил, И уже не люблю Беспечную Белую розу мою Василий Федоров

(02:42 AM) vit123 - Но интерфероны палка о двух концах три года не колол начал колоть ноги стали как деревянные, потерял работу и в итоге три года болезнь стояла на месте после интерферонов стало всё ухудшатся сказал врачам, они сказали неизвестно что было бы без них вот и продолжаю колоть хотя становится хуже и хуже, колю уже 15 месяцев (Jan. 3, 2011) Antoni Просмотрел сообщения на форуме. Ужас. Впечатление что состояние нашей медицины плачевное. Кому то только через 5 лет диагноз поставили, хотя симптомы были. И за интерфероны оказывается битва, а моя отказывается даже если будет диагноз сказала нет. Надо будет её сюда направить почитать. Вот взбесится. А пока бесится - живет. Хуже когда безразлична. Не знаешь что делать. (Jan. 3, 2011) Antoni Рядом быть тяжело. То ей кажется что я ее жалею, считаю больной, ссоры по ерунде. Сейчас попросила уйти и приходить когда ее нет кормить кота. Смешно и грустно пишу письма ей по эл. почте. Она приходит читает. Бред. (Jan. 3, 2011) aliens - Просто поддерживайте ее, будьте рядом, это очень важно. Мне поставили диагноз достаточно быстро, в течении 3-х месяцев. (Jan. 3, 2011) aliens - В 11-ой принимают платно, я это знаю. Насчет ин-та Неврологии не знаю. Диагноз ставится не только по МРТ, врач должен провести осмотр (рефлексы и т.д.) В 11-ой и в ин-те Неврологии настоящие специалисты, именно по РС. (Jan. 3, 2011) Antoni Вопрос принимают ли там платно? Другой вопрос если врачу показть все 6 МРТ возникнут сомнения, назначат новую МРТ повторно месяцев через 3-6. Время. Опять ожидание. На первых МРТ были очаги, повторно с контрастом активные очаги, не знаю как правильно называть, но исходя из этого наверно ставили РС, плюс дополнитеьные обследования делали, шла речь еще о ликворе. На последних МРТ очаги есть, нарушения гематоэнцефалического барьера нет. Понятно врачи ставят нет РС, но кроме МРТ и анализов крови ничего не делали, первоначальные МРТ других клиник не видели. Я просмотрел материалы в Интернете психическое состояние при РС играет важную роль. Также достоверный РС определяют по прошествии времени. С момента нашего первого обращения прошел год. Может знаете сколько еще должно пройти времени когда на 100% станет ясно. Просмотрел разные публикации думаю что раз лечения нет нужно спасать психику и остановиться на том что РС нет.Важно как мне себя вести чтобы ей помочь а с диагнозами врачи должны разбираться или эксперты. (Jan. 3, 2011) aliens Если Вы в Москве, то попробуйте обратиться в 11-ю больницу (центр РС) или в ин-т Неврологии. Правда, нужно направление из районной п-ки. Мне заподозрили РС тоже в платной клинике. (Jan. 3, 2011) Antoni - Спасибо за отзывы и советы. Получилось так что пошли не по стандартному пути. Обратились сначала в платные клиники. Там ставили РС, направляли по месту жительства для наблюдения или снова кним через некоторое время. Она не хотела, потом решилась. Обратились еще раз к врачу в обычную больницу. Диагноз: нет РС. В общей сложности МРТ делали 6 раз. Последний раз рекомендовали сделать через 6 месяцев.Пункцию спинного мозга не брали. Вопрос: где правильный диагноз? Что думать? Или что за деньги найдут что угодно, или наоборот за бесплатно никто особо не старается. Я вижу, что чем больше мы пытаемся что-то выяснить, тем меньше остается у нее сил, страдает психика. Так может ничего не надо выяснять? Если РС и так будет когда-нибудь ясно точно и останется только это принять. А сейчас не нужно приближать это время раз у не такая реакция. Странно, что срыв произошел когда сказали что РС нет. Или искать другой диагноз. МРТ разного периода с разными заключениями, вдруг где-то ошиблись. Где гарантия что не ошибутся еще раз. Какой-то замкнутый круг получился. (Jan. 3, 2011) aliens -Я бы посоветовала, все-таки точно знать больна Ваша девушка или нет. С РС можно жить, просто нужно принять РС и научиться жить с ним. Сейчас есть препараты, принимая которые, можно жить нормальной жизнью и чем раньше начать их принимать, тем лучше. Не затягивайте. Принять РС сложно, но что делать. Я тоже долго рыдала, мне не хотелось жить, потом пила антидепресанты и постепенно приняла этот диагноз. Сейчас живу нормальной жизнью: работаю, езжу отдыхать, общаюсь с друзьями. (Jan. 3, 2011) Дмитрий Один раз ставится диагноз РС предположительно, т.к. есть много других заболеваний с похожими симптомами (в т.ч. и демиелинизирующих), а от РС они отличаются только тем, что в отличии от него не прогрессируют! А прогрессирование можно увидеть только в динамике! (Jan. 2, 2011) Elena0806 - [Мод] Для antoni . Диагноз ставится один раз и все..Сомнений быть не может или да или нет. Брали ли у нее пункцию спинного мозга? Делали ли мрт? а после этой комбинации сомнений нет. Знаю по себе - я плакала в подушку 2 года, а потом себе сказала - перестань истерить. Придет еще время плакать, а сейчас не гробь себя. Другое дело, что диагноз очень нужен правильный. И чем раньше тем лучше. Я 10 лет без видимых проблем беру лекарства . Ну да... Это иммунодепрессанты. Ну и что? Вот это точно можно пережить.. (Jan. 2, 2011) Elena0806 - [Мод] Беда с вами.. Церковь это очень все правильно, это помогает пережить этот диагноз. Это как спасение от страшной беды, которое идут люди. Если есть силы бороться и жить, а еще лучше жить нормально - живи!Цени все кругом и будь счатлив! В церковь успеешь, когда клюнет... (Jan. 2, 2011) Elena0806 - [Мод] Привет! (Jan. 2, 2011) Владислав - [Мод] Согласен...пусть будет в неведенье как можно больше...Церковь вообще советует как можно реже обращаться к врачам....На все Воля Божья!!! Советую сходить в храм и попробовать найти духовника и следовать его собетам….за упущенное время не беспокойтесь…рс тоже во власти Божьей…кто до 120 лет живет..а кто до до 100..:) (Jan. 2, 2011) Antoni - У психиатра мы лечим теперь последствия консультаций неврологов. Наблюдаться постоянно у невролога она уже не хочет, для неё это стресс, может страх. Я не знаю что делать, уговаривать обратиться к ещё одному неврологу или чтобы не тратить нервы свои и её пусть верит что РС нет, а там время покажет.