Наши любимые стихи.

[Vera]

Я не видел войны, я родился значительно позже
Я её проходил и читал про неё с детских лет
Сколько книг про войну, где как будто всё очень похоже
Есть и это и то, только самого главного нет

Я не верю певцам на эстрадах, украшенных светом
Сомневаюсь в кино − там, в кино, всё уж очень цветно
Кто всерьёз воевал, почему-то не любит об этом
Может быть, оттого, что об этом в словах не дано

Только слышишь − звучит, проступает из стен Ленинграда
Тихо-тихо поёт и в тебе, и во мне, и вокруг
Может быть, про войну слишком много и громко не надо
Чтобы рёвом фанфар не спугнуть, не убить этот звук

Сорок лет был январь, сорок лет праздник первого снега
Сорок раз таял снег, отступая с приходом весны
Сорок лет − это миг, это даже ещё не полвека
Как недолго пока удавалось прожить без войны...

1985

[Vera]

Семён Кирсанов 

ЭТИ ЛЕТНИЕ ДОЖДИ

Автор текста (слов): С. Кирсанов
Композитор (музыка): М. Минков


Эти летние дожди,
Эти радуги и тучи,
Мне от них как будто лучше,
Будто что-то впереди.

Будто будут острова,
Необычные поездки,
На цветах росы подвески,
Вечно свежая трава.

Будто будет жизнь как та,
Где давно уже я не был,
На душе, как в синем небе,
После ливня чистота.
После ливня
Чистота.

Но опомнись, рассуди,
Как непрочны, как летучи
Эти радуги и тучи,
Эти летние дожди.

Нет, не будет жизнь как та,
Та, в которой я и не был.
На душе, как в синем небе,
После ливня чистота.
После ливня
Чистота.

Эти летние дожди,
Эти радуги и тучи,
Мне от них как будто лучше,
Будто что-то впереди...

(это написано, когда он был тяжело болен).

Семён Кирсанов

ЧЕТЫРЕ СОНЕТА

1

Сад, где б я жил,- я б расцветил тобой,
дом, где б я спал,- тобою бы обставил,
созвездия б сиять тобой заставил
и листьям дал бы дальний голос твой.

Твою походку вделал бы в прибой
и в крылья птиц твои б ладони вправил,
и в небо я б лицо твое оправил,
когда бы правил звездною судьбой.

И жил бы тут, где всюду ты и ты:
ты - дом, ты - сад, ты - море, ты - кусты,
прибой и с неба машущая птица,

где слова нет, чтоб молвить: "Тебя нет",-
сомненья нет, что это может сбыться,
и все-таки - моей мечты сонет

2

не сбудется. Осенний, голый сад
с ней очень мало общего имеет,
и воздух голосом ее не веет,
и звезды неба ею не блестят,

и листья ее слов не шелестят,
и море шагу сделать не посмеет,
крыло воронье у трубы чернеет,
и с неба клочья тусклые висят.

Тут осень мне пустынная дана,
где дом, и куст, и море - не она,
где сделалось утратой расставанье,

где даже нет следа от слова "ты",
царапинки ее существованья,
и все-таки - сонет моей мечты

3

опять звенит. Возможно, что не тут,
а где-нибудь - она в спокойной дреме,
ее слова, ее дыханье в доме,
и к ней руками - фикусы растут,

Она живет. Ее с обедом ждут.
Приходит в дом. И нет лица знакомей.
Рука лежит на лермонтовском томе,
глаза, как прежде карие, живут.

Тут знает тишь о голосе твоем,
и всякий день тебя встречает дом,
не дом - так лес, не лес - так вроде луга.

С тобою часто ходит вдоль полей -
не я - так он, не он - твоя подруга,
и все-таки - сонет мечты моей

4

лишь вымысел. Найди я правду в нем,
я б кинул все - и жизнь и славу эту,
и странником я б зашагал по свету,
обшарить каждый луг, и лес, и дом.

Прошел бы я по снегу босиком,
без шапки по тропическому лету,
у окон ждать от сумерек к рассвету,
под солнцем, градом, снегом и дождем.

И если есть похожий дом такой,
я к старости б достал его рукой:
"Узнай меня, любимая, по стуку!.."

Пусть мне ответят: "В доме ее нет!"
К дверям прижму иссеченную руку
и допишу моей мечты сонет.

1938 год
(Написано после смерти любимой).


Семён Кирсанов

ЧУДО


Мой родной, мой земной,
мой кружащийся шар!
Солнце в жарких руках,
наклонясь, как гончар,

вертит влажную глину,
с любовью лепя,
округляя, лаская,
рождая тебя.

Керамической печью
космических бурь
обжигает бока
и наводит глазурь,

наливает в тебя
голубые моря,
и где надо,- закат,
и где надо,- заря,

И когда ты отделан
и весь обожжен,
солнце чудо свое
обмывает дождем

и отходит за воздух
и за облака
посмотреть на творение
издалека.

Ни отнять, ни прибавить
такая краса!
До чего ж этот шар
гончару удался!

Он, руками лучей
сквозь туманы светя,
дарит нам свое чудо:
— Бери, мол, дитя!

Дорожи, не разбей:
на гончарном кругу
я удачи такой
повторить не смогу!



Семён Кирсанов

ДОЖДЬ


Зашумел сад, и грибной дождь застучал в лист,
вскоре стал мир, как Эдем, свеж и опять чист.

И глядит луч из седых туч в зеркала луж -
как растет ель, как жужжит шмель, как блестит уж.

О, грибной дождь, протяни вниз хрусталя нить,
все кусты ждут - дай ветвям жить, дай цветам пить.

Приложи к ним, световой луч, миллион линз,
загляни в грунт, в корешки трав, разгляди жизнь.

Загляни, луч, и в мою глубь, объясни - как
смыть с души пыль, напоить сушь, прояснить мрак?

Но прошел дождь, и ушел в лес громыхать гром,
и, в слезах весь, из окна вдаль смотрит мой дом.

 

 

Семён Кирсанов. Смерти больше нет.

 

Смерти больше нет.
Смерти больше нет.
Больше нет.
Больше нет.
Нет. Нет.
Нет.

 

Смерти больше нет.
Есть рассветный воздух.
Узкая заря.
Есть роса на розах.

 

Струйки янтаря
на коре сосновой.
Камень на песке.
Есть начало новой
клетки в лепестке.
Смерти больше нет.

 

Смерти больше нет.
Будет жарким полдень,
сено - чтоб уснуть.
Солнцем будет пройден
половинный путь.

 

Будет из волокон
скручен узелок,-
лопнет белый кокон,
вспыхнет василек.
Смерти больше нет.

 

Смерти больше нет!
Родился кузнечик
пять минут назад -
странный человечек,
зелен и носат:
У него, как зуммер,
песенка своя,
оттого что я
пять минут как умер...
Смерти больше нет!

 

Смерти больше нет!
Больше нет!
Нет!

 

Семён Кирсанов
СОН ВО СНЕ

     1.
Кричал я всю ночь.
Никто не услышал,
никто не пришел.
И я умер.

     2.
Я умер.
Никто не услышал,
никто не пришел.
И кричал я всю ночь.

     3.
– Я умер! –
кричал я всю ночь.
Никто не услышал,
никто не пришел...

 

18 сентября 1906 года в Одессе родился Семён Исаакович Кирсанов (фамилия при рождении — Кортчик; 1906 — 1972) —  советский поэт, прозаик и журналист.

С 1914 по 1923 гг. он учился во второй Одесской классической гимназии, затем учился на филологическом факультете Одесского института народного образования.
В 1920 году Семен вступил в одесский «Коллектив поэтов», куда входили Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Вера Инбер, Илья Ильф.
В 1922 году Семен организовал Одесскую ассоциацию футуристов, участвовал (как автор пьес и актер) в создании авангардистского молодежного театра. Тогда же он начал публиковаться в городских газетах.
В 1922 г. стихотворения Кирсанова вызвали серьезный интерес у приехавшего в Одессу Владимира Маяковского. В 1925 г. Кирсанов переезжает в Москву...
На стихи Кирсанова написаны песни, в том числе широко известные:
— «Эти летние дожди…» (музыка М. Минкова);
— «У Чёрного моря…» (музыка М. Табачникова);
— «Жил-был я» (музыка Д. Тухманова).

 

Последняя - одна из самых моих любимых.
 

[Vera]

В круге чистой воды

Я раскрасил свой дом
В самый праздничный цвет,
Написал на небе своём
Бесконечный рассвет.

Мне на весь этот мир
Было красок не жаль,
Я любил и сказки творил
И забыл про печаль.

Но случилась беда
В ярком мире моём,
И все краски, что выдумал я
Были смыты дождём.

Мир недолго страдал
После этой беды,
И лишь только ветер небо качал
В круге чистой воды.

1973

 

Чёрно-белый цвет

 

Кто знал? Кто тебя таким создал?

Кто позволил быть тебе счастливей всех?

Кто мог на тебя надеть венок?

Самый средний в этом мире человек.

 

Стар мир, ты его затёр до дыр,

И весёлых красок в мире больше нет.

Ты сам, сам закрыл свои глаза

И весь мир раскрасил в чёрно-белый цвет.

 

Кто ты, скажи сам себе

Хотя бы в этот раз.

Кто ты? Куда ты идёшь

Не открывая глаз?

 

И кто позволил тебе

Раскрасить мир людей

В чёрно-белый цвет,

В чёрно-белый цвет,

В чёрно-белый цвет.

 

Стар мир, ты его затёр до дыр

И весёлых красок в мире больше нет.

Ты сам, сам закрыл свои глаза

И весь мир раскрасил в чёрно-белый цвет.

Кто ты, скажи сам себе

Хотя бы в этот раз.

 

Кто ты? Куда ты идёшь

Не открывая глаз?

И кто позволил тебе

Раскрасить мир людей

В чёрно-белый цвет,

В чёрно-белый цвет,

В чёрно-белый цвет.

1976

[Vera]

Наша жизнь не приемлет в себе постоянства.
И прощаться легко. Только некая грусть
Занимает в душе небольшое пространство,
Если сверху смотреть на отмеренный путь.

Ведь прощаемся мы не с людьми, не с местами,
И не в том, между нами, расставания суть.
Всякий раз мы прощаемся с нашими днями,
Что уже не вернуть ...

1984г

[Vera]

Сергей Есенин

 

Я усталым таким еще не был
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.

 

Много женщин меня любило.
Да и сам я любил не одну.
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.

 

Бесконечные пьяные ночи
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит
Словно синие листья червь?

 

Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет,

 

Превращается в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,
Ничего не хочу вернуть.

 

Я устал себя мучить бесцельно.
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.

 

И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку
Мы природу берем в бетон.

 

И во мне, вот по тем же законам,
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.

 

В те края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве, -
Шлю привет воробьям и воронам
И рыдающей в ночь сове.

 

Я кричу им в весенние дали:
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил, -
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».

 

1923

[Vera]

Сергей Есенин

 

Снова выплыли годы из мрака
И шумят, как ромашковый луг.
Мне припомнилась нынче собака,
Что была моей юности друг.

 

Нынче юность моя отшумела,
Как подгнивший под окнами клен,
Но припомнил я девушку в белом,
Для которой был пес почтальон.

 

Не у всякого есть свой близкий,
Но она мне как песня была,
Потому что мои записки
Из ошейника пса не брала.

 

Никогда она их не читала,
И мой почерк ей был незнаком,
Но о чем-то подолгу мечтала
У калины за желтым прудом.

 

Я страдал... Я хотел ответа...
Не дождался... уехал... И вот
Через годы... известным поэтом
Снова здесь, у родимых ворот.

 

Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ливисто ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.

 

Мать честная! И как же схожи!
Снова выплыла боль души.
С этой болью я будто моложе,
И хоть снова записки пиши.

 

Рад послушать я песню былую,
Но не лай ты! Не лай! Не лай!
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?

 

Поцелую, прижмусь к тебе телом
И, как друга, введу тебя в дом...
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом.

 

1924г

[Vera]

Александр Кочетков. Баллада о прокуренном вагоне

 

Баллада о прокуренном вагоне

 

– Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, –
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастёт на сердце рана –
Прольёмся чистыми слезами,
Не зарастёт на сердце рана –
Прольёмся пламенной смолой.

 

– Пока жива, с тобой я буду –
Душа и кровь нераздвоимы –
Пока жива, с тобой я буду –
Любовь и смерть всегда вдвоём.
Ты понесёшь с собой повсюду –
Не забывай меня, любимый, –
Ты понесёшь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

 

Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
– За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернёмся оба – я и ты.

 

– Но если я безвестно кану –
Короткий свет луча дневного, –
Но если я безвестно кану
За звёздный пояс, в млечный дым?
– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

 

Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колёса оторвал.

 

Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.

 

С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них –
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!

 

1932

[Vera]

Фёдор Сологуб

 

Я воскресенья не хочу,
И мне совсем не надо рая, —
Не опечалюсь, умирая,
И никуда я не взлечу.
Я погашу мои светила,
Я затворю уста мои,
И в несказанном бытии
Навек забуду всё, что было.

[Vera]

Константин Симонов

 

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слёзы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: -Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!»- говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!»- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

[Vera]

Владимир Высоцкий

 

Так случилось — мужчины ушли,
Побросали посевы до срока,
Вот их больше не видно из окон —
Растворились в дорожной пыли.

Вытекают из колоса зёрна —
Эти слёзы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.

Мы вас ждём — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины…
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Мы в высоких живём теремах —
Входа нет никому в эти зданья:
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселились в домах.

Потеряла и свежесть, и прелесть
Белизна ненадетых рубах.
Да и старые песни приелись
И навязли в зубах.

Мы вас ждём — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины…
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Всё единою болью болит,
И звучит с каждым днём непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.

Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомлённых, нецелых — любых,
Лишь бы не пустота похоронных,
Не предчувствие их!

Мы вас ждём — торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины…
А потом возвращайтесь скорей,
Ибо плачут по вас
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

1972г

[Vera]

Все меняется - так справедливо считается,
Набирает разгон перемен колесо.
И, конечно же, многое в мире меняется,
Но при этом, увы, безусловно, не все.

 

Пусть дороги давно как асфальтом покрытые,
Но лежат все по тем же, по древним местам -
Мимо храмов Господних, что ныне забытые,
Словно вечный поклон золоченым крестам.

 

Все меняется. Что ж сокрушаться и плакати?
И скалу пробивает зеленый росток,
Только солнце все так же садится на западе,
И пока никуда не сместился восток.

 

Да и люди, хоть видели мало хорошего,
Точно так же доверчивы, как в старину:
Точно так же беспечно взирают на прошлое
И считают последней любую войну.

 

Точно так же все верят в свою исключительность,
Удивляясь, что нет подтвержденья тому,
Без обмана все так же не мыслят действительность,
Точно так же идут под расстрел и в тюрьму.

 

Только время летит, от движенья от быстрого
Всех заносит порою, не только меня.
Но сильней отличается выстрел от выстрела,
Чем сегодняшний день от минувшего дня.

[Vera]

Так давно написано... Но по прежнему цепляет меня юмором.

Прямо скажу, облегчает бессонницу.

 

Владимир Высоцкий

Пародия на плохой детектив

Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
 Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек»,
 Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков,
 Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.

 Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
 Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный объектив.
 А потом в нормальном свете, представало в черном цвете
 То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.

 Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
 Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад.
 Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой.
 И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.

 Но работать без подручных может грустно, может скучно,
 Враг подумал, враг был дока, написал фиктивный чек,
 И, где-то в дебрях ресторана, гражданина Епифана
 Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.

 Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
 Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
 В общем, так: подручный Джона был находкой для шпиона.
 Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.

 Вот и первое заданье: в 3.15, возле бани,
 Может раньше, может позже остановится такси,
 Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора,
 А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си.

 И еще: оденьтесь свеже и на выставке в Манеже
 К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он:
 «Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно»
 Он вам даст батон с взрывчаткой, принесете мне батон.

 А за это, друг мой пьяный, – говорил он Епифану, –
 Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин..
 Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
 Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.

 Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер,
 Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек.
 Обезврежен он и даже он пострижен и посажен,
 А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.

 

[Vera]

Очень ценю юмор Высоцкого, особенно когда жизнь преподносит очередной "сюрприз".

 

Владимир Высоцкий

Кто за чем бежит

 

На дистанции — четвёрка первачей,
Каждый думает, что он-то побойчей,
Каждый думает, что меньше всех устал,
Каждый хочет на высокий пьедестал.

Кто-то кровью холодней, кто — горячей,
Все наслушались напутственных речей,
Каждый съел примерно поровну харчей,
Но судья не зафиксирует ничьей.

А борьба на всём пути —
В общем, равная почти.

«Э-э! Расскажите, как идут, бога ради, а?» —
«Не мешайте! Телевиденье тут вместе с радио!
Да нет особых новостей — всё равнёхонько,
Но зато накал страстей — о-хо-хо какой!»

Номер первый рвёт подмётки как герой,
Как под гору катит, хочет под горой
Он в победном ореоле и в пылу
Твёрдой поступью приблизиться к котлу.

А, почему высоких мыслей не имел?
Да потому что в детстве мало каши ел,
Ага, голодал он в этом детстве, не дерзал,
Он, вон, успевал переодеться — и в спортзал.

Ну что ж, идеи нам близки — первым лучшие куски,
А вторым — чего уж тут, он всё выверил —
В утешение дадут кости с ливером.

Номер два далёк от плотских тех утех,
Он из сытых, он из этих, он из тех.
Он надеется на славу, на успех —
И уж ноги задирает выше всех.

Ох, наклон на вираже — бетон у щёк!
Краше некуда уже, а он — ещё!
Он стратег, он даже тактик — словом, спец;
У него сила, воля плюс характер — молодец!

Он чёток, собран, напряжён
И не лезет на рожон!

Этот будет выступать на Салониках,
И детишков поучать в кинохрониках,
И соперничать с Пеле в закалённости,
И являть пример целе-устремлённости!

Номер третий убелён и умудрён,
Он всегда — второй, надёжный эшелон.
Вероятно, кто-то в первом заболел,
Ну, а может, его тренер пожалел.

И назойливо в ушах звенит струна:
У тебя последний шанс, эх, старина!
Он в азарте, как мальчишка, как шпана,
Нужен спурт — иначе крышка и хана:

Переходит сразу он в задний старенький вагон,
Где былые имена — предынфарктные,
Где местам одна цена — все плацкартные.

А четвёртый — тот, что крайний, боковой, —
Так бежит — ни для чего, ни для кого:
То приблизится — мол пятки оттопчу,
То отстанет, постоит — мол так хочу.

Не проглотит первый лакомый кусок,
Не надеть второму лавровый венок,
Ну, а третьему — ползти
На запасные пути…

Нет, товарищи, сколько всё-таки систем в беге нынешнем!
Он вдруг взял да сбавил темп перед финишем,
Майку сбросил — вот те на! — не противно ли?
Товарищи, поведенье бегуна — неспортивное!

На дистанции — четвёрка первачей,
Злых и добрых, бескорыстных и рвачей.
Кто из них что исповедует, кто чей?
Отделяются лопатки от плечей —
И летит, летит четвёрка первачей.

1974 г.

[Vera]

Эдуардас Межелайтис
Перевод: Б. Окуджава

 

ЗЕМЛЕ

Уж вечер близок. Лёд молчанья сломан.
Помиримся, обиды хороня...
И если я когда-нибудь хоть словом
тебя обидел -
ты прости меня.

Горит огонь зари. Берёза в поле
заламывает руки у огня...
И если иногда я руки с болью
заламывал -
то ты прости меня.

Вот робкий свет звезды какой-то ранней,
вот тишина спускается, звеня...
И если напоказ посмел я раны
твои нести -
то ты прости меня.

Вот девушки проходят по дороге,
парням на плечи головы клоня...
И если слишком часто мои строки
сочились кровью -
ты прости меня.

Всё ближе вечер. Даль в туман оделась.
Вот и погас последний лучик дня...
А мне всегда отдать тебе хотелось
лишь лучшее, что есть.
Прости меня.

И сходит вечер. Звёзды оживают,
льют тихий свет, покой земли храня...
И если я и в этот раз желаю
тебе добра лишь -
ты прости меня.

 

ПС. Это стихотворение посвящено планете, а не женщине.