Рона

-1- Глубокая древность приписывала воде творческий божественный характер. Отсюда святость струй Ганга для индусов, Нила для Египтян, Рейна для древних германцев, Дуная для славян. Таинственную глубину вод поэзия выбрала обиталищем неяд и нереид, русалок и водяных и т.п. Из средства достижения чистоты тела вода сделалась символом внутреннего очищения души. Священные омовения предписывались Зороастром, Магометом и Моисеем. Христианство удержало символическое значение воды, получившим особое значение с установлением таинства крещения. Богоявленская или крещенская вода считается святыней, агиасмой. В народе существует поверье, что она всегда остаётся свежей. Это же свойство приписывается воде, взятой из живого [естественного – Ред.] источника в самую полночь на праздник Богоявления [на 19 января – Ред.] Обычай ходить в этот урочный час за водой на реку сохранился до сих пор во многих деревнях. Христианство. Энциклопедический словарь. Том I. Изд. «Большая российская энциклопедия» М., 1993г. стр. 369-370. Вода - хранитель и транслятор информации Зенин С.В. [1] Тысячи и тысячи исследователей, ученых и шарлатанов, представителей белой и черной магии, колдунов разной масти, жрецов и священнослужителей, а также одурманенные собственным величием экстрасенсы и просто маниакальные искатели таинственного неизменно обращались к воде. Тянуло что-то непонятное в ней, и именно на основе этого необъяснимого возникали волшебства и магические действия, проявлялась живая и мертвая вода, святая и “осеребренная”, омагниченно-лечебная и “просто” заряженная биоэнергетикой оператора. Ни одно из известных состояний вещества на такое не способно. А называя воду жидкостью, причем самой распространенной, мы фактически признавали ее простейшим образцом жидкого состояния. И, в общем-то, исследователей не очень смущало, что характерное для жидкостей хаотическое движение молекул не проявляется в полной мере у воды. Наблюдаемое же некое упорядочение или отклонение от хаоса приписывалось аномальным свойствам, хотя стремление к провозг лашению хаоса, необходимого для статистики, становилось уже опасным для сохранения объективности суждений. Это все равно, что рассматривать действия людей, спешащих в разные стороны по своим делам (т.е. вполне обоснованно и закономерно), как бессмысленную толкотню, движение в которой полностью определяется случайными столкновениями. Вот и получалось по такой аналогии, что вполне закономерно происходящие движения в жидкости со стороны легко было принять за случайные. Все видят эти движения как проявление бессистемных тепловых флуктуаций и не видят те же движения частиц как происходящие по законам комбинаторики, т.е. с вполне закономерным многообразием. Понять, почему на фоне теплового движения могут существовать, образовываться и разрушаться некие закономерные образования или определенные структуры, означало открыть существование у жидкости особого состояния – информационно-фазового. Открытие информационной системы воды – этакой разумной гармонии на самых, казалось бы, простых образований из молекул, стало прикосновением к миру самих первооснов жизни. Каким образом вода вдруг оказалась почти готовым биокомпьютером, и удалось прояснить в последних исследованиях ученых.

Ученый из университета штата Флорида считает, что нашел объяснение одному из чудес, описанных в Евангелии, - хождению по водам Иисуса Христа, сообщает CNN. По мнению профессора океанологии Дорона Нофа (Doron Nof), Иисус Христос ходил не по воде Галилейского моря, а стоял на льдине. Ноф определил, что около 2000 лет назад погодные условия в районе Галилейского моря (современное Тивериадское озеро или озеро Кинерет) допускали образование льда в прибрежной полосе. Температура воздуха в районе Галилейского моря, указывает Ноф, 2,6 - 1,5 тысячи лет назад опускалась ниже нуля по Цельсию. При таких условиях по берегам озера могли образовываться льдины, способные выдержать вес взрослого человека, говорится в статье Нофа, опубликованной в апрельском номере Journal of Paleolimnology. Профессор океанологии подчеркивает, что лед на Галилейском море, является лишь "одним из возможных объяснений" чуда хождения по водам. "Я не верю в то, что кто-то ходил по воде. Я уверен, что подобный феномен должен иметь какое-то научное объяснение", - заявил Ноф, добавив, что предоставляет другим решать, объясняет ли гипотеза о льдине библейское чудо. Для Дорона Нофа это не первая попытка дать научное объяснение описанным в Ветхом и Новом заветах событиям. В середине 1990-х годов Ноф выдвинул гипотезу, что воды Красного моря расступились перед Моисеем и его спутниками из-за сильного ветра. Ветер привел к резкому понижению уровня воды и появлению широкого брода. Когда ветер стих, считает Ноф, вода вернулась и потопила преследовавших евреев египтян.

http://www.cbio.ru/modules/news/print.php?storyid=873 РАССЕЯННЫЙ СКЛЕРОЗ (эпидемиология, патогенез, диагностика) Л.И. Волкова ОКБ №1, зав. неврологическим отделением, кандидат медицинских наук “Рассеянный склероз - это загадка, окутанная тайной, внутри мистерии” Уинстон Черчиль, 1939 г http://vestnik.okb1.mplik.ru/02_02/010.html обновлено 13.04.2006 Рассеянный склероз. Избранные вопросы теории и практики http://www.neurology.ru/professional/b-zavalishin1.htm

http://www.nedug.ru/library/?ID=1825

Дворец графа Шереметева.

Жемчугова Прасковья Ивановна крепостная актриса, жена графа Шереметьева 31 июля 1768 - 7 марта 1803 http://www.2day.ru/11146-show.asp

Принципиальный поворот в судьбе Останкина связан с решением Н.П.Шереметева строить в Останкине театр. В отличие от большинства представителей просвещенного российского дворянства того времени, склонность к модной тогда забаве - театру, у Н.П.Шереметева превратилась из увлечения в дело всей его жизни. Имея прекрасно подготовленную труппу с обширным репертуаром и несколько театральных помещений, Шереметев задумал уникальный для России проект летней увеселительной резиденции. В духе эпохи Просвещения, склонной к идеям общности культур и единства цивилизациии, Останкино должно было стать Пантеоном искусств, дворцом, в котором царит театр. ринципиальная новизна замысла Шереметева заключались не только в том, что театр занимал во дворце центральное место. Влияние идей театральности ощущались во всем: в ориентации генеральной оси усадьбы на Кремль, в выборе главной видовой точки на дальнем берегу пруда со стороны Москвы, в оформлении парадного двора, напоминавшего сценическое пространство в окружении флигелей-кулис, в постепенном развертывании интерьеров, сменяющих друг друга как картины в спектакле, в выборе активных ярких цветов и изобилия зеркал и позолоты в интерьерах строго классицистического на вид здания, в соседстве подлинной роскоши с бутафорией, в реальной и иллюзорной трансформации пространства. роме того, наполненные высококачественными произведениями искусства, образующими галереи живописи, графики, скульптуры и т.п., парадные залы дворца, помимо фойе, становились своеобразным протомузеем. В центре дворца находится театр, к которому из Вестибюля ведут два пути. Левые сенцы вводили гостей в нижнее фойе - фойе партера. Оно занимало западное крыло дворца, главную часть которого составлял Итальянский павильон. Гармоничное соединение в планировке павильона парадности и уединенности очаровывало гостей, а обилие мраморной скульптуры на изысканном голубовато-зеленоватом фоне стен напоминало о парке. Через Правые сенцы гости поднимались в верхнее фойе. меняя друг друга залы его образуют анфиладу бельэтажа, в которой контрастные цвета, чередование объемов, игра света и тени, многочисленные "кунштюки" представляют гостям "новый вкус" хозяина дворца - самобытную театрализованную версию интерьера классицизма. Заканчивается фойе Картинной галереей, яркие образы сюжетной живописи в которой предваряли красочность театральных постановок. Во время приемов, проходивших в Останкине, после спектакля в том же зале давался бал, а затем следовал ужин в Египетском павильоне. Он выстроен в форме атриума и классицистические традиции оформления интерьеров отразились в нем наиболее полно. должен рассказать тебе о доме графа Шереметева, который третьего дня дал праздник королю польскому и избранной публике человек в пятьсот. Ни один немецкий владетель, едва ли кто-либо из курфюрстов имеет что-либо подобное... В нижнем этаже все блестит золотом, мраморами, статуями, вазами. Можно бы подумать, что этим ограничиваются владения хозяина, но поднимешься в бельэтаж и удивишься при виде нового, не менее королевского великолепия. Большой прекрасный театр. Труппа, актеры, танцовщики, капелла - все принадлежность хозяина", - записал очевидец. ысокий профессионализм труппы, насчитывавшей до 200 актеров, певцов и музыкантов, позволял ей успешно соперничать с императорским театром. Более сотни опер, комедий, балетов составлял ее репертуар, включавший произведения французских и итальянских композиторов - Гретри, Монсиньи, Паизиелло, Пиччини, русские комические оперы Фомина, Козловского, Пашкевича... На сцене Останкинского театра было представлено немногое. При открытии театра в 1795 году давали оперу И.Козловского на слова А.Потемкина "Взятие Измаила или Зельмира и Смелон". В день праздника, устроенного Шереметевым в 1797 году в честь императора Павла I была поставлена опера А.-Э.Гретри "Самнитские браки", повторенная чуть позже для польского короля Станислава Августа Понятовского. В этой опере главную роль исполняла блистательная Прасковья Жемчугова, крепостная актриса, лучшая певица труппы, ставшая впоследствии графиней Шереметевой. В 1801 году в Останкине состоялся последний при жизни Н.П.Шереметева праздник в честь императора Александра I. Расцвет Останкина был ярок, но краток. Вскоре труппа была распущена, а усадьба надолго оставлена владельцами. настоящее время Останкино - единственный в России театр XVIII века, сохранивший сцену, зрительный зал, гримировочные комнаты и часть механизмов машинного отделения. Великолепные акустические свойства этого театра, о которых специально заботились архитекторы и строители, делают его лучшим по акустике залом Москвы. Некогда обладавший возможностью трансформации, театр дошел до нас в виде бального зала "воксала", но до сих пор используется для постановки старинных опер и проведения камерных концертов. кружающие театр парадные залы не имеют себе равных в России по степени сохранности богатого резного декора и золоченой мебели XVIII века, а также наборного паркета, дошедшего до нас практически в первозданном состоянии. Бесценные собрания осветительных приборов, скульптуры, мебели, составляющие убранство дворца, размещены на своих первоначальных местах.

Усадьба Останкино - уникальный по сохранности памятник русской архитектуры XVIII века, расположенный в северной части Москвы. Когда-то подмосковная, эта усадьба располагается теперь в 20 минутах езды от Кремля и привлекает любителей прекрасного строгими формами классицистической архитектуры, изысканной красотой интерьеров дворца и уединенной тишиной старинного парка. Ансамбль усадьбы складывался на протяжении нескольких столетий. Первые сведения об Останкине относятся к середине XVI века. амый старый из ныне сохранившихся на территории усадьбы памятников - Церковь Живоначальной Троицы конца XVII века с девятиярусным резным иконостасом. Два его нижних яруса относятся ко времени постройки церкви, остальные - к концу XVIII века. Пятиглавый храм в стиле "московского узорочья" возведен из красного кирпича, отделанного белым резным камнем и полихромными изразцами. Церковь Живоначальной Троицы План усадьбы троилась церковь князьями Черкасскими, владевшими усадьбой с первой четверти XVI по середину XVIII века. При них Останкино представляло собой богатую княжескую резиденцию с красивым храмом, большим барским домом и обширным садом. Усадьба была в то время столь хороша и благоустроена, что здесь четыре раза подряд принимали императрицу Елизавету Петровну. уществующий ныне Останкинский дворец построен одним из самых богатых и знатных людей своего времени графом Николаем Петровичем Шереметевым в последнее десятилетие XVIII века. В род Шереметевых Останкино перешло в 1743 году в числе приданного за его матерью, урожденной княжной Черкасской. Родители Николая Петровича в качестве подмосковной резиденции избрали Кусково и потому до конца XVIII века Останкино имело преимущественно хозяйственное значение. Над проектом этого необычного дворца работали известные русские архитекторы Ф.Кампорези, В.Бренна и И.Старов. Воплощали его крепостные архитекторы графа - А.Миронов и П.Аргунов. Строительство длилось с 1792 по 1798 гг. Выстроен дворец целиком из дерева, но оштукатуренные стены его кажутся каменными. Воплощение незаурядной идеи было оценено по достоинству.

Любовь, не испугавшаяся преград Николай Петрович Шереметьев – сенатор, обер-камергер Двора, основатель Странноприимного дома в Москве, владелец одного из лучших крепостных театров, меценат (родился 28 июня 1751 года – скончался 2 января 1809 года). Прасковья Ивановна Ковалева (театральный псевдоним Жемчугова) – крепостная актриса шереметьевского театра, жена Н. П. Шереметьева (родилась 20 июня 1768 года – скончалась 23 февраля 1803 года). «Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные». Граф Н. П. Шереметьев Николай Петрович происходил из знатной семьи. Его отцом был граф Петр Борисович Шереметьев, а матерью – красавица Варвара Алексеевна, урожденная княгиня Черкасская. Крестили юного графа 1 июля в только что построенном, а сейчас знаменитом Фонтанном доме Санкт-Петербурга, в домовой церкви святой великомученицы Варвары. Николай Петрович получил прекрасное домашнее образование, завершившееся четырехлетним заграничным путешествием. Прасковья Ивановна родилась, когда молодому графу исполнилось семнадцать лет, в семье кузнецов, на графских землях в Ярославском уезде. Образование Параша получила в крепостном театре Шереметьева. Сохранилась легенда о том, что их первая встреча произошла в окрестностях села Вощажникова, принадлежавшего Шереметьевым с 1706 по 1917 год. Здесь, у редкого лиственного лесочка, они и повстречались. Позже на месте встречи Н. П. Шереметьевым была выстроена часовня, которая, к сожалению, не сохранилась, а в селе по заказу графа в 1805 году построена церковь Богоявления. О встрече Параши и Николая Петровича было сложено немало песен. Вот одна из них в сокращенном варианте: Вечор поздно, из лесочка Я коров домой гнала. Лишь спустилась к ручеечку Близ зеленого лужка: Вижу, едет барин с поля, Две собачки впереди. Лишь со мною поравнялся, Бросил взор свой на меня: «Ты откудова, красотка, Из которого села?» «Вашей светлости красотка», – Отвечала ему я. «Не тебя ли, моя радость, Егор за сына просил? Его сын тебя не стоит, Не к тому ты рождена: Завтра, милая, узнаешь, Какова судьба твоя!» Так юная Параша вскоре превратилась в Прасковью Ивановну и была помещена во флигель, где жили актрисы. Так наступили перемены в ее девичьей жизни, сулившие… а кто и мог знать в то время, что же сулило внимание графа к крепостной девушке, кто мог предполагать, что внезапное внимание обернется подлинной страстью и долгими, до конца дней длившимися, отношениями. Она любила графа и молилась. О чем? Можно только догадываться. И еще… пела. Пятьдесят оперных партий было исполнено ею на сцене театра. В 1788 году Николай Петрович Шереметьев совершил неординарный и непонятный для современников поступок – открыто поселился с Прасковьей Ивановной в Шереметьевском дворце. После смерти отца Николай Петрович унаследовал Фонтанный дом, и в 1795 году переехал с Прасковьей Ивановной в Петербург. На домашнем концерте в Фонтанном доме присутствовал Павел I, подаривший Жемчуговой драгоценный камень. В 1798 году Прасковья Ивановна получила вольную, еще через три года были отпущены все ее родственники, а отец записан в Московские купцы третьей гильдии. Но только в феврале 1801 года они обвенчались. Венчание состоялось в Москве, в приходе церкви Симеона Столпника, что на Поварской, а 3 февраля 1803 года у них родился сын Дмитрий, названный так в честь Дмитрия Ростовского, чей образ вместе с портретом отца Прасковья Ивановна хранила у себя в комнате. «Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные. Долгое время наблюдал я свойства и качества ее: и нашел украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность, нашел в ней привязанность к святой вере и усерднейшее Богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ее, ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки», – писал Н. П. Шереметьев в письме сыну. «Прасковья Ивановна Ковалева была одарена остротою ума, скромностью нрава и привлекательными свойствами душевных расположений. Склонность ее к музыке и превосходнейший дар пения привлекали приятное – удивление моих друзей». (Н. П. Шереметьев. «Поверенность сыну моему графу Дмитрию о его рождении») Сыну Дмитрию исполнилось три недели, когда Прасковья Ивановна скончалась от туберкулеза. Была и другая версия ее смерти. М. И. Пыляев в своей книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга» (1889) писал: «… Эта добродетельная женщина умерла от отравы: ее отравили дворовые люди после родов…» Но это были слухи, и слухи недоказанные. Умирая, Прасковья Ивановна просила свою подругу Татьяну Васильевну Шлыкову, бывшую танцовщицу шереметьевского театра, не покидать ее сына. И Татьяна Васильевна выполнила обещание, данное подруге, она всю свою жизнь посвятила воспитанию Дмитрия Николаевича. Прасковью Ивановну похоронили в Александро-Невской лавре. Стихи на ее памятнике были полны тоски и скорби: «Храм добродетели душа ее была, Мир, благочестие и вера в ней жила, В ней чистая любовь, в ней дружба обитала. Она и в смертный час, в преданности своей Всю чувствовала скорбь оставшихся по ней! Какая же судьба несчастного супруга, Сужденного влачить всю жизнь свою без друга? Бесплодны вздохи, плач, тоска и тяжкий стон…» Стихотворные строки переписаны мною из книги П. Бессонова «Прасковья Ивановна графиня Шереметьева. Ее народная песня и родное ее Кусково». (1872). Граф заказал также портрет любимой со словами: «Наказуя наказа мя, смерти же не предаде мя». Эти слова – девиз покойной – были вырезаны на ее печати. В письме к сестре – графине В. П. Разумовской – 26 февраля 1803 года Н. П. Шереметьев писал: «Пожалей о мне. Истинно я вне себя. Потеря моя непомерная. Потерял достойнейшую жену и в покойной графине Прасковье Ивановне имел я почтения достойную подругу и товарища. Кончу горестную речь. Остаюсь граф Шереметьев». После смерти супруги Николай Петрович Шереметьев, выполняя волю умершей, посвятил свою жизнь благотворительности. Согласно завещанию Прасковьи Ивановны он жертвует часть капитала на помощь бедным невестам и ремесленникам, а также устраивает в Москве Странноприимный дом. Предлагаю вашему вниманию краткую записку «Об учреждении в Москве Странноприимного дома»: «Предметы благотворительности оного Сто человек неимущих, обоего пола, престарелых и увечных, будут довольствуемы жилищем, пищею, платьем и всякими потребностями. Пятьдесят человек, обоего пола, бедных в больнице безденежно лечимы будут. Сверх того, ежегодно на общественные вспоможения по особенному распоряжению покойной графини Шереметьевой, супруги Учредителя, предназначаются следующие суммы: 1. На приданное двадцати беспомощным и осиротевшим девицам – 6000 рублей. 2. На вспоможение оскудевшим и лишенным необходимого для жизни продовольствия пятидесяти семействам – 500 рублей. 3. На поддержание и восстановление нуждающихся ремесленников с семьями чрез снабдение их потребными для работы инструментами и материалами – 400 рублей. 4. На вклады в обители и церкви Святые, на изкупление из темниц, на погребение убогих и на прочее сему подобное – 5000 рублей. В день открытия сего заведения единовременно раздано будет 50000 рублей на всякие богоугодные дела милосердия и обществу полезные». Николай Петрович скончался 2 января 1809 года в доме графини Потемкиной на Фонтанке. Его собственный дом в это время отделывали для праздника в честь приезда прусского короля. Он был похоронен в Александро-Невской лавре. По духовному завещанию похороны были скромными, а деньги, которые должны были пойти на погребение, приличное его званию, розданы нищим. Торжественное открытие Странноприимного дома состоялось через год после смерти Николая Петровича. По данным Русского библиографического словаря, «в течение первых шестидесяти лет существования Странноприимный дом в Москве оказывал большую помощь бедным: в нем лечились более 50 000 человек, несколько десятков тысяч человек получили пособия, причем несколько тысяч бедных невест получили приданое, кроме того, в богадельне ежегодно призревалось от 100 до 170 человек престарелых». (1911, с. 165) Попечителем Странноприимного дома стал Дмитрий Николаевич, сын Николая Петровича и Прасковьи Ивановны, меценат, ротмистр Кавалергардского полка, действительный статский советник, гофмейстер Двора. Дмитрий Николаевич скончался в 1871 году. Воспоминания о его кончине оставил его сын – Сергей Дмитриевич: «Он умер в то самое время, когда в своем кабинете, в Кусково, проходил от дивана к письменного столу – он упал и тут же скончался». С 1923 года Странноприимный дом стал Институтом скорой помощи им. Склифосовского, а затем научно-исследовательским центром «Медицинский музей». Странным образом все переплетается в этом мире. Интересно, что Анна Ахматова жила почти тридцать лет в Фонтанном доме и однажды, после того как ей привиделся силуэт крепостной актрисы и хозяйки дворца, написала: «Что бормочешь ты, полночь наша? Все равно умерла Параша. Молодая хозяйка дворца… Тянет ладаном из всех окон, Срезан самый любимый локон, И темный овал лица». Последним пристанищем Анны Ахматовой стал Институт скорой помощи им. Склифосовского (тот самый Странноприимный дом в Москве), откуда она отправилась в последний путь. Павел Сергеевич Шереметьев, правнук Николая Петровича и Прасковьи Ивановны, хранитель музея «Останкино», с горечью писал в 1925 году в поэме «Поездка в Баден-Баден» о людской неблагодарной забывчивости тех благородных душевных порывов, на которые способен далеко не каждый и которым лишний раз и поклониться не грех: «Кому теперь какое дело До вдаль умчавшихся теней? Нужда, забота всех заела, Полны презренной злобой дней; А кто над нами воцарился И властно силой укрепился, Тем ровным счетом дела нет…» В статье использованы материалы: П Бессонов. Прасковья Ивановна – графиня Шереметьева. М., 1872. Из бумаг графа Н. П. Шереметьева.//Русский архив.1896, т.8. Домашняя старина. 1900.

Статья: Два шага в сторону любви .Юра и Наташа. Чай в граненом стакане Я вошла в дом, надела тапочки, повесила пальто в прихожей, прошла на кухню с диваном, хранящую черты казенного ремонта, перешедшего в вечный, выслушала просьбу хозяина не описывать бедности и бытовых неудобств, энергично покивала головой: "Да у вас все хорошо, мне нравится", придвинула к себе чай в граненом стакане и судорожно поняла, что не соврала. Наташа лежала на диване в теплой кофте и смотрела перед собой: на столе стояли нафтизин и теплое молоко. Чай в граненом стакане был не хуже, чем в кружке хорошего дизайна. И я действительно люблю непрезентабельность. Но полутона я заготовила для чего-то обустроенного и мещански округленного. А тут жизнь зияла неустроенностью. При том что фантастической, невозможной устроенностью светилась изнутри. Знакомые, которые встречались с Юрой без цели написания статьи, рассказывали, что поначалу даже задавались вопросом, нормальный ли он. А поняв, что да, столь же прямо вели все к самому высокому - к вере, к добровольному несению креста. Но вот дом, и стол, и чай в граненом стакане, и Наташа лежит на диване и ничего не видит и не слышит, а Юра с некоторой демонстративностью и большой увлеченностью делает предварительные заявления - о том, что их семья больше всего ценит собственное достоинство, что кругом полно злых, завистливых и бездарных людей. Он полон буквального донкихотства. Кажется, против всего, с чем он сражается и будет сражаться в своей жизни и в своем воображении, боевые действия вовсе не обязательны. Уже чувствуешь характеры и еще не понимаешь ничего. Черная вода Наташа родилась в семье токаря черноморского судостроительного завода в городе Николаев: кроме нее, в семье было трое здоровых детей, а она почти не видела. Училась в Одессе, в школе для слепых, но заболела менингитом и оглохла. Из школы ее отчислили. Два года лежала дома в полной изоляции - "черной воде". - Царствие небесное моему тестю, - говорит Юра, - он заметил в руках дочери брайлевскую книжку для слепых, оставшуюся после школы. Пальцы в сотый раз бегали по одним и тем же буквам, это были "Рассказы о животных" Виталия Бианки. Отец пошел в местное отделение Всероссийского общества слепых и нагрузил тележку брайлевскими книжками. Мир для Наташи расширился. Но - книжный мир. - Чтобы вы понимали, что это такое - моя изоляция. Когда в космос полетел Гагарин и мне об этом "сказали", долго выводя на ладони текст крупными буквами, я нафантазировала, что это такой всемогущий сверхчеловек. А тем временем в подмосковной Малаховке брат Наташиной матери услышал от соседки, что один московский профессор занимается такими детьми. При первом же наезде в Москву дядя Петя стал искать этого уникального профессора. Их было всего четверо, слепоглухих детей из Загорского дома-интерната, с которыми работал известный педагог Александр Мещеряков при патронаже известного философа Эвальда Ильенкова, - трое мальчиков и одна девочка. Девочкой была Наташа. Этот эксперимент, не раз описанный в книгах и газетах, гремел по всей стране. Как достижение науки, как уникальное свидетельство мощи человеческого разума и как тайный аргумент идеализма: посмотрите, как может быть развито почти автономное от реального мира сознание. Шли оттепельные годы, восстанавливалась убитая философская традиция - ниоткуда "возникли" Зиновьев, Щедровицкий, Мамардашвили, Ильенков, Давыдов, крупные гуманитарные фигуры, известные тогда только в своем мире. Эксперимент Мещерякова-Ильенкова был частью этой гуманитарной оттепели. Из троих мальчиков и одной девочки более всех стал известен Александр Суворов - он защитил кандидатскую по философии, женился, не раз выступал по телевидению. Но все четверо учились в МГУ. Перед окончанием ими университета Мещеряков умер. Известный психолог, директор Института психологии РАН Василий Давыдов поклялся на его могиле, что не оставит "детей". После МГУ они все пришли в НИИ "мнс". Наташа до сих пор там числится. Луг под солнцем Спрашиваю, как она, занимаясь у Мещерякова, стала различать время, понимать реальный мир, узнавать, что Гагарин полетел в небо не на крыльях, а на космическом корабле, - на что это было похоже? Наташа говорит: "Это как выйти на залитый солнцем луг". В Загорском интернате, кроме этих четырех, никто не вышел на залитый солнцем луг. Остальных ничему толком не учили. Юра говорит: "одна видимость учебного заведения", "вечный собес". Наташа (без осуждения, констатирующе): "Это не школа, а, собственно, обыкновенный приют. Там учат пользоваться ложкой, одеваться, умываться. Иногда стараются научить чему-то большему". Так что же это: случайное счастье, везение - попадание Наташи к Мещерякову? Юра активно протестует против темы "везения" как основной во всех журналистских взглядах на ее и их общую историю. Во-первых, за девочкой, привезенной из Николаева, стояла жажда родных спасти ее. Во-вторых, попытка дактильного контакта с ней ассистентки Мещерякова, по словам Юры, с ходу дала хорошие результаты: читавшая по Брайлю 11-летняя девочка была развита. И еще она, видимо, понравилась. До сих пор глаза на ее симпатичном, без видимых дефектов лице светятся каким-то очень нежным, доверчивым и вдохновенно-любознательным чувством. Это чувство тоже могло стать ее конкурентным преимуществом на невидимом конкурсе судьбы. Но это был только первый конкурс. Лав стори в двух предложениях - То, что я могу читать, писать, говорить и у меня высшее образование, - это не моя заслуга, Я, конечно, старалась как могла - и только. Сама я в жизни сделала всего две вещи. Сумела понять, что зрячий и слышащий мужчина не меньше меня нуждается в заботе и любви. Это был мой первый шаг из слепоглухоты. А второй - воспитание детей. У меня две дочери, и я очень хотела с ними говорить: с пеленок начала общаться с ними дактильно. Юра в ее судьбе - что-то еще более невероятное, чем Мещеряков. Работал учителем в провинциальном Кременчуге, родом из Львова. (Заметив талант к некоторому красивому держанию себя, спрашиваю: "Вы поляк?" - "Нет, польскоязычный еврей".) Интересовался школами для слепых детей и брайлевской системой. Однажды в журнале "Советский школьник" прочитал статью Наташи, уже сотрудника НИИ, с просьбой к зрячим и слышащим не считать обращающихся к ним слепоглухих обузой (подоплека: лаборантки-переводчицы в НИИ на просьбу что-то перевести честно отвечали ей: "Как ты нам надоела!"). Написал Наташе письмо, предложил помощь в переводе. Началась переписка. Потом приехал в Москву, разыскал ее. "Попили чаю. Родилась дочка". Дочку назвали Хильдой. - Я всем вру, что так звали мою бабушку, - говорит Юра. На самом деле девочку назвали в честь героини "Песни о нибелунгах"; видимо, это имя - памятник Наташиной книжности и Юриному нежеланию ее разрушать. Вторую дочь назвали Эвальдиной (Диной), но это просто в честь Ильенкова. Они прожили вместе больше 20 лет. Характеры Если выдержать Юрино условие и исключить теорию везения (Наташе, конечно) из объяснения их жизни, то какие еще достоверные теории можно привлечь? Нигде так не хромает рациональность, как в объяснении человеческой судьбы, ее поворотов, симпатий, антипатий, выбора... И все-таки. Уже на трети разговора я поймала себя на мысли, что повезло и Юре. Юра, судя по долгому нашему общению, вечный "альтернативщик" по характеру. Бунтарь и ниспровергатель всего официального. Ну, например, школы. Старшую дочь он забрал из нее после первого класса. Говорит, по причине ее опережения других детей (она с 3,5 лет "говорила" с матерью при помощи букв, то есть уже была грамотной). У Наташи же промелькнуло в разговоре, что Юра забрал ребенка из школы после того, как там потребовали лыжи, а семья не смогла их купить и, кажется, была унижена за это. Что на самом деле присутствовало - эффективное образование по Юриной методике, обгоняющее школьную программу, или материальные и моральные трудности в воспитании детей и поддержке их школьного образования, я не знаю. Но семья, перемножив (внутри себя, как и положено семье) чью-то слабость на чье-то мужество, все преодолела: дети сдавали экзамены экстерном, Хильда после школы работала в газете "Первое сентября", сейчас медсестра, Дина завершает учебу. Юра рассказывает мне свою жизнь как цепь сражений с разными "драконами" - государственными, социальными, педагогическими - и убедительных побед над ними, а я при этом не могу представить себе самую возвышенно настроенную зрячую жену, у которой бы не возникло желания протереть Дон Кихоту очки. Наташа стократ снисходительнее к человеку, который стал для нее всем. Юра совершил поступок, близкий к подвигу. Плохо или хорошо он нес повседневность своего креста, я не знаю: всегда ли ходил в магазин, всегда ли вбивал нужный гвоздь. Но он долго и верно пронес сам этот брак и, кажется, ни разу в нем не засомневался. Потому что, если бы засомневался, я думаю, не выдержал бы. Но это все относится к сфере внутридушевных подвигов, которыми почти никогда не измеряется жизнь. Наша с вами. Работа и королева Возможно, без Юры Наташа защитила бы кандидатскую, наверняка не вышла бы из членов ВОС. Теперь она оценивает все это как вещи формальные, не суть важные - это его взгляд. У нее осталась научная тема "Психология грамотности", по-моему, искренне ей интересная. Я не знаю, насколько сильна и полезна одна из главных ее идей: занятия дактилологией (языком общения с глухими и слепоглухонемыми) способны дать высокие показатели грамотности детей. Но вряд ли кто (кроме Юры, конечно) загорается вместе с ней этой идеей: на дворе все-таки не гуманитарная оттепель. А если и оттепель, то с какими-то непривычными "температурными" параметрами. Жить на зарплаты младшего научного сотрудника и его ассистента- переводчика очень трудно. Юра подрабатывает компьютерным набором. Подчеркивает, что щепетилен и в этом деле: никогда не набирает какой бы то ни было пропаганды и порнографии. Человеческие дрязги терпит, лишь набирая заявления в суд. Снисходителен к графоманам: пусть заблуждаются. В этом весь Юра: нет у него занятий, под которыми бы не было принципов. Например, еще один его принцип: брать за работу дорого ("презираю штрейкбрехеров"). На всякий случай я разведала его дороговизну: Юра гордо заявил, что берет 60 рублей за расшифровку одной кассеты. Я рассказала, что у меня за работу наполовину меньшую требовали 500. Работу подбрасывают знакомые журналисты, люди, когда-то встретившиеся с их семьей, но чаще просто звонят по объявлению. Однажды, когда к ним шел очередной заказчик, Наташа сказала, что он придет с тортиком. И действительно, пришел очень обаятельный грузин с тортиком. Среди их знакомых были знаменитости: на кухонном диване сидел как-то Леонид Утесов. Звонила Кристина Орбакайте, когда собиралась играть в спектакле Елену Келлер, знаменитую слепоглухонемую американку. А когда про них сняли фильм и показали его, позвонили от Ее Величества британской королевы, спросили, какие книги с брайлевским шрифтом прислать им в библиотеку. Юра отказывается от расширения этой темы. Королева и королева, ну и что. Много ли у вас друзей, спрашиваю я Наташу. Она отвечает: "Да, у нас есть друзья", но обрезает разговор. Кому нужна наша жизнь? Говорить с Наташей можно так: кладешь свою руку под ее как под крышу, под застреху и начинаешь сложенными пальцами-буквами изображать слово. Она по движениям мгновенно все считывает. Эту второстепенную азбуку для глухих и первостепенную для слепоглухих я случайно знаю, выучила в детстве с больным родственником. Кладу свою руку в ее. У Юры во время разговора пальцы дрожат как быстрый ручей, у меня рука поворачивается как сломавшаяся деталь. И все-таки мы говорим. Может быть, я единственная, кроме мужа, дочерей и педагогов, кто говорит с ней на ее языке. Она спрашивает у Юры, не та ли я женщина, что подходила к ней в храме, когда крестили внука Ярослава. Не та. Кажется, ей не хватает в жизни чего-то завязавшегося в сюжет, продлившегося, повторившегося, вернувшегося, замкнувшегося. Утесов, Орбакайте, английская королева, та женщина, что подходила к ним в храме, я - все мы проходим по касательной. И никогда не возвращаемся. Может, именно потому, когда мы с Юрой увлекаемся разговором, она берет в руки книгу: там все замкнуто, сложено в сюжет. Как объяснить ей, что в жизни и у нас с вами так же: все время кто-то открывает кавычки и не заканчивает предложения. Говорит, что больше всего любит читать американскую литературу, думает, что Россия похожа на Америку. И еще - жаждет прочитать все, связанное с последним десятилетием России, книги по Брайлю печатаются с большим опозданием. Представьте, что она не читала всю перестроечную литературу и публицистику, уж не говоря о постперестроечной. А ей хочется понять время. Я еще пока не возвращалась в дом Крылатовых. Но когда думала над мотивами возврата, поняла, что Наташа очень притягательна чистой и ответственной логичностью и рациональностью отношения ко всему. Даже свой поворот к вере она объяснила прагматично: родители теряют авторитет в глазах подрастающих детей, но последних нельзя оставить без системы авторитетов. Правда, из опыта она рассказала другое, не прагматичное: - Когда я была в изоляции, у меня был тяжелый момент: я задумалась, для чего мне жизнь. Я знала, что могу перетерпеть многое, но для чего?! Я не верила, что это бессмысленно: ребенок, оставшийся без слуха, зрения, перспективы на что-то. Я не хочу, чтобы это прозвучало как мистика, но откуда-то вдруг ко мне пришло решение: дожить до 20 лет, а потом будет видно. И так это было четко, ясно, я успокоилась. Почувствовала, что кому-то в итоге это надо. Но нужно соблюдать правила. Стараться преодолеть, когда кажется, что преодолеть нельзя. Не идти на компромиссы, облегчающие жизнь. Стараться идти к уровню нормальных людей.

душевных муках молодого государя тут говорить не стоит. Понимал он, что мать более всего печется о нем, любимом сыне своем, и если уж так сказала - глубоки и серьезны ее сомнения в царской невесте. Много думала, мучилась, что бы этакое сыну сказать. И как на сердце больно-то... И вот в ноябре 1623 года Михаил Романов подписал грамоту, по которой он - Великий государь - "не соизволял" брать в жены дочь Ивана Хлопова. А Ивану было предписано одному возращаться в Коломну, в родовую вотчину. Дочери же его Марии следовало и впредь оставаться в Нижнем Новгороде и там принять имение, "вымороченное некогда в казну владение покойного Кузьмы Минина, спасителя Руси". Дорого далась молодому государю сия грамота. Но еще горше потому, что его отец, неожиданно узнав у себя в патриаршем подворьи о сем богохульном деле, так разгневался, что чуть не отрекся от малодушного сына. Однако было уж поздно. Горькая грамота Марии была послана, и неправое дело - свершилось. Опять-таки взяла Марфа верх! А Марфа Иоанновна не только этим взяла. С подсказки Евникии в сентябре 1624 года, как раз на Рождество Богородицы, на Новый год (который праздновали тогда в сентябре), заставила сына жениться на Марии Долгорукой, дочери богатого и знатного князя Владимира Тимофеевича. (Только и радости было в этом для молодого царя, что его любимое имя - Мария.) Однако лишь только затихла спешная свадьба и молодые сочетались семейными узами, как на другой же день царица оказалась больной! Да так, что вдруг слегла без сознания. А спустя три месяца и вовсе почила. И опять поползли слухи, что "испортили деву", что это опять злодеяние. Закричал, заплакал, забился юродивый на площади возле Кремля, мол, это Романовым наказание за Хлопову, за предательство. А иные считали даже, что это проклятье отца патриарха Филарета... Ну да мало ли что темные люди скажут!.. И опять потянулось для Михаила Федоровича странное безвременье. И длилось оно почти два года. Пока в 1626 году его вновь, но уже буквально скоропостижно, не женили. Уже под приглядом людей Филарета. Всего за три дня до пышной и не очень веселой свадьбы ввели новую, третью, царскую невесту Евдокию Стрешневу (дочь незнатных дворян) "наверх", в царский терем. За три дня - во избежание черных козней, уже постигших прежних невест государя. Такими невеселыми событиями в семейной жизни началось для Романовых их трехсотлетнее правление на русском престоле. Да и что скажешь-то... Бог - есть Любовь. А любовь, как известно, предавать нельзя.

Мария Хлопова и Михаил Романов Mariya Hlopova & Mihail Romanov Счастью молодого государя не было предела! Есть, думал он, есть она - справедливость! Он уж и депешу собрался посылать в Новгород к Маше, как вечером без стука в его покои черной тенью явилась мать. Она долго молчала, стояла посреди слабо освещенной палаты - лишь виднелся светлый овал лица под черным клобуком да глаза, сверкающие решимостью. Наконец сказала тихо и страшно, до дрожи: коли Хлопова станет на Москве царицей, то он, Михаил Романов, тотчас же пойдет провожать гроб своей матери на погост. В лучшем же случае она покинет Русь навсегда, и он, сын единородный, уж более никогда не увидит своей матери. И проклят будет - и на земле, и на небесах. Сказала, как отрезала, и, развернувшись, словно махнув черным саваном, твердо вышла... Любовь негасимая...

Вера и Владимир Алентова и Меньшов Vera & Vladimir Alentova & Menshov Есть такие звездные пары, чьи фотографии не мелькают в газетах с поражающей регулярностью, а все их помнят, любят и знают — из поколения в поколение. Режиссер Владимир Меньшов и актриса Вера Алентова — как раз такая пара. Только что по экранам страны прокатился блокбастер Тимура Бекмамбетова «Дневной дозор», где Владимир Меньшов сыграл начальника «Горсвета», предводителя светлых сил Гессера. А Вера Алентова до слез хорошо сыграла главную героиню Винни в спектакле Михаила Бычкова «Счастливые дни» по Беккету на сцене филиала театра имени Пушкина. О том, что общего у Винни с Гессером и какие силы представляют любимые актриса и режиссер, Владимир МЕНЬШОВ и Вера АЛЕНТОВА рассказали нашему корреспонденту. В ТЕАТРЕ ИНТЕРЕСНЕЕ Фотогалерея [2] Photo motorcycle Lamborghini Предоставление услуг по обеспечению кредитных карточек Автор: Екатерина Васенина Сайт: Новая Газета Статья: В ТЕАТРЕ ИНТЕРЕСНЕЕ — Владимир Валентинович после премьеры «Счастливых дней» смахивал слезы. А вы после просмотра «Дневного дозора» что ощутили? АЛЕНТОВА: Я не плакала. Подумала, что это большой успех для кинематографа как такового, что это прорыв, — наш зритель вернулся в кино. — Владимир Валентинович, вы часто ходите на спектакли с участием жены и видите роскошную женщину, которая хрустит осколками сердец под каблуками. МЕНЬШОВ: Во мне слабо развит орган, отвечающий за ревность. В актерской профессии это победа — когда хрустят сердца под каблуками. И даже в таком отчаянно смелом для супругов фильме, как «Зависть богов», где моя жена несколько раз оказывается с другим человеком, я думаю только о том, чтобы все было хорошо видно, чтобы все получалось. Вера за всю жизнь не особенно давала поводы для ревности. — То есть вопросов, по-настоящему Вера Валентиновна целуется или понарошку, не возникает? МЕНЬШОВ: Не возникает. — Как вам удается сочетать внешний голливудский шик и неброское аристократическое достоинство с очень точным природным ощущением русского, русской почвы, о чем, собственно, ваши фильмы «Любовь и голуби» и «Ширли-мырли»? МЕНЬШОВ: Я часто наблюдаю людей, которые, приехав в Москву, пытаются забыть свои корни, вырвать их из сердца, играть в плейбоев, людей, живущих только сегодня. Мы с Верой никогда этим не увлекались и друг друга, слава богу, в этом поддерживаем. Мои предки были совсем не далеки от земли, я первый интеллигент в своем роду. А что до голливудского шика, это приятный комплимент. Созданием имиджа надо заниматься, и этим у нас занимается Вера. В чем выйти, как себя вести, — раньше я не придавал этому значения, плевал на все это, а теперь понимаю, что нельзя. Что до народного начала, есть тяга к этому, есть воспоминания, от которых я никогда не откажусь. Мне очень понятно, что такое русская природа, русская порода, русский человек. — У каждого из вас — серьезный авторитет в своей области. Вы как-то влияете на киношную и театральную ситуацию изнутри? АЛЕНТОВА: При Союзе театральных деятелей недолго существовал фонд помощи неработающим актерам, я была его президентом. Мы помогали деньгами актерам, не работающим по старости или по здоровью. СТД, раньше Всероссийское театральное общество, изначально создавался для помощи тем, кто в беде. Потом возникло много других функций, а эта изначальная деятельность как-то отошла на задний план. Я никогда не была членом партии. Была в свое время депутатом и была с радостью, работа эта не очень благодарная, никак не оплачиваемая, по крайней мере была, не знаю, как сейчас. Когда меня выбирали, помогала людям, как могла. С тех пор больше ничего не возглавляла. Хотя наш театр имени Пушкина поддерживает своих, у меня и мысли нет надеяться на кого-то в театре. Я рассчитываю только на себя и на семью. МЕНЬШОВ: Время от времени меня втягивали в политические игры. В поисках новых ощущений часто соглашался и входил в разные блоки, даже участвовал в выборах в Думу. Мне любопытно наблюдать за всем этим, по ТВ столько не увидишь. Может, когда-нибудь это знание перельется в фильм. Разглядев эту жизнь, я разочаровался в ней очень сильно. Политика — тот же театр, труппа в него набрана, роли распределены, и надолго. Надо или разогнать всю труппу, или смотреть их спектакли. В саму труппу уже не пробиться. Все показательные на телеэкранах дебаты заканчиваются общим чаепитием, актеры труппы обедают в одной столовой, паркуются на одной стоянке. Вся наша политика такова, и мировая, думаю, тоже. — Вы возглавляете российский комитет по выдвижению на «Оскар». Какими критериями вы пользуетесь? МЕНЬШОВ: Свой фильм на «Оскар» могут представить все. В комитет входят: Никита Михалков, Андрон Кончаловский, Геннадий Полока, Николай Лебедев, Кирилл Разлогов, Владилен Арсеньев, Владимир Наумов… На нынешний «Оскар» послали картину «Итальянец», но, судя по тому, что она не попала в список «Золотого глобуса», больших шансов у нее нет. Но сама по себе картина очень достойная, совсем не стыдно было ее послать. Если нет очевидного лидера, то рассуждение идет в русле: «А что бы могло им понравиться? Что им понятнее и ближе?». В прошлый раз мы рассуждали: «Может быть, «Ночной дозор», если его купила «XX Century Fox», она его пролоббирует?». Но не угадали. «Оскар» — крайне политкорректная премия, которая награждает не только фильм, но и страну согласно ситуации. — «Дневной дозор» — насколько политкорректная картина! Кремль, Госдума остаются целыми в разрушенном городе, даже ни разу не появляются в кадре, только чертово колесо из парка отдыха на улицах людей давит… МЕНЬШОВ: Мы не выдвинули «Дневной дозор». — Какие прорывы в кино и театре случались, на ваш взгляд, в последнее время? АЛЕНТОВА: На чеховском фестивале «Пьеса без слов» Саймона МакБерни нам очень понравилась. «Лес» Серебренникова, поставленный в МХТ имени Чехова. МЕНЬШОВ: Бог театра долго жил у Фоменко. Серьезный, смелый, изящный, настоящий русский театр, который очень люблю, я там всегда находил. Петр Наумович работал без осечек. Но вот спектакль «Три сестры» меня разочаровал. Останется ли бог театра у Фоменко или перейдет в другие театры, думаю, скоро выяснится. Жизнь в театре вообще, на мой взгляд, более интересная, чем в кино, там всегда есть поиск, всегда есть форма. Что в кино значительно реже встречается. Там теперь только технические фокусы правят бал, а мне этого мало. — После «Зависти богов» вы не снимали. Как насчет нового фильма? МЕНЬШОВ: Снял часть новой картины, но пока говорить об этом рано. Более подробно не спрашивайте. — Что вы делаете, когда не снимаете и не снимаетесь? МЕНЬШОВ: Я всегда нахожусь на съемочной площадке, если не режиссером, то актером. Был большой промежуток между «Любовь и голуби» и «Ширли-мырли», но съемок как у артиста было немало и тогда. Было руководство студией «Жанр», помогал режиссерам заканчивать картины, дорабатывал сценарии без указания своей фамилии в титрах — работа найдется. Кроме того, у меня есть такая давняя мечта: написать что-то в жанре мемуаров, оставить память о людях, с которыми я встречался. Дело это для меня непростое — на письменное поздравление с днем рождения у меня уходит день, а уж на серьезный текст — можете себе представить. — Хорошо себя ощущали в роли Гессера, нигде не топорщило, не жало, комфортно игралось? МЕНЬШОВ: Слово «комфортно» здесь не подходит. Сценарий много раз переделывался, переписывался «с колес». Часто было трудно понять, какой эпизод я сейчас играю, было много досъемок. «Дозор» — насквозь режиссерское кино. Мы довольно быстро договорились, что никакую мистическую линию вытягивать мы не будем, и Гессер, и Завулон — обычные люди. Гессер — просто начальник, обычный человек, который отвечает за то, чтобы в городе было светло. Это мне и помогло держать некую линию в течение фильма. Я играл такого… замминистра СССР. — Было так у вас в доме, что на одной прикроватной тумбочке лежит Лукьяненко, а на другой Беккет? МЕНЬШОВ: Меня увлечение фантастикой миновало уже в юношеские годы, только в детстве читал фантастику взахлеб. Фантастика как литературный жанр заряжена на результат. Мне нравится получать удовольствие от текста. Скажем, о рассказе Брэдбери о раздавленной бабочке, из-за которой выбрали другого президента Америки, мне достаточно аннотации. — Героиня «Счастливых дней» Винни славит в своем монологе пусть последние, но счастливые дни, стоя по горло в земле. Гессер по фильму попадает в очень похожие крайние обстоятельства... Если без релятивизма, вы «по жизни» и на сцене — защитники света? АЛЕНТОВА: Нельзя сравнивать Лукьяненко и Беккета. Дело не в том, что я такая умная и люблю Беккета, а вы такие глупые и любите Лукьяненко. Единственное, что может объединять спектакль «Счастливые дни» и фильм «Дневной дозор», — что это вещи нескучные. Хотя «Счастливые дни» — это двухчасовой монолог закопанной в земле женщины, а «Дозор» — это экшн. Я с большим уважением отношусь к любой популярности, меня к этому приучил мой муж. К тому, что выбирают люди, надо относиться с уважением. Надо разобраться, почему они выбрали это, несмотря на все огрехи. У меня нет задранного носа по отношению к Лукьяненко, тем более что я его не читала. — Спрошу иначе. Вы участвуете в проектах, фильмах, спектаклях, которые делают человека лучше? АЛЕНТОВА: Убеждена в этом. Когда моя дочь сказала, что она уходит из профессии актрисы, потому что она из нее выросла, я удивилась, потому что всегда считала, что нет лучше профессии актрисы. Актриса может сделать кого-то немножко лучше, кого-то хоть на чуть-чуть счастливее именно в этот день, когда человек пришел в театр. Поэтому я думаю, что это профессия божья. Хотя я не всегда играла хороших. Я играла учительницу в «Завтра была война»... МЕНЬШОВ: В свое время я был поражен, когда впервые услышал весьма распространенное мнение среди московской элиты о том, что искусство ни на что не влияет, никого не меняет, вообще ничего не делает. Что это такая «вещь в себе». Я приехал в Москву из провинции, где воспитывался в значительной степени на книгах и фильмах. Домашнее воспитание. Получал ли я его? В самых общих формах. Понимание жизни приносило искусство. До сих пор я не понимаю, какой смысл люди вкладывают в мысль о бесполезности искусства. Да, релятивистское начало сильно распространено в мире, и все истины имеют оборотную сторону. Но человеку в искусстве надо быть уверенным, что он влияет на жизнь, что он меняет ее в лучшую сторону. — В современном мире разнонаправленных правил и амбивалентных норм человек должен сам выстраивать свою систему самоограничений. В чем ваша система самоограничений, если она есть? МЕНЬШОВ: Грех нетерпимости очень мешал мне всю жизнь. А теперь постепенно рождается другой взгляд на жизнь и понимание, что жизнь — система самоорганизующаяся. В патерналистском государстве, в котором мы долго жили, люди мало заботились о самовоспитании. Теперь мы сами должны вырабатывать все необходимые индивидууму барьеры — каждый сам для себя. Бог мой, на какие провокации мы покупались лет 15, 10 назад, как легко, как просто было нами манипулировать! И как теперь вырабатывается иммунитет ко всякого рода манипуляциям. — Насколько вы сегодня впускаете в свой мир газеты, журналы? МЕНЬШОВ: Раньше в огромной степени. Очень много времени было на это потрачено. До утра смотрели съезды народных депутатов. Многому научились за это время, нужно было все эти самообольщения пройти. Новое ощущение жизни обрушилось на нас, и оно оказалось по большому счету полезным. Сейчас не придаю всему этому большого значения. Не придаю значения политике. Слово «народ» больше не кажется волшебным и чарующим. «Народ понимает, народ разберется»… Столько было сказано глупостей за 20 лет, столько ошибок совершено. — Как выглядит идеально проведенный день Веры Алентовой и Владимира Меньшова? МЕНЬШОВ: Наверное, идеально проведенные дни были, когда я вел программу «Последний герой» и Вера была на берегу океана. Она могла весь день там находиться. Вера роется в ракушках, находит что-то, приносит. А я провел передачу, приехал, читаю, учу английский. Но то все-таки отдых. А идеальный день в рабочем варианте: утром проснулся в ужасе от того, что сегодня снимать, а все не готово, актеры опаздывают, декорация не достроена… Когда съемочный день закончен и все снято, конечно, не так, как хотелось, но снято, и завтра будем снимать следующий кусок. Это мой идеальный день, но это не жизнь, это война. И у Веры, я думаю, так же. АЛЕНТОВА: Только у меня это не война. Это подарок. Ты идешь на репетицию — и тебе туда хочется. Ты идешь на съемку — и тебе туда хочется. Это твоя жизнь, ты этому ее посвятил. Много подводных камней тебя поджидает, сложных вещей, но это не война, а подарок. МЕНЬШОВ: А у меня война. АЛЕНТОВА: А у меня подарок. МЕНЬШОВ: Ну вот и договорились.

На другой день вечером княгиня приняла Веневитинова с той благородной простотой, которая ему так нравилась в ней. К его удивлению, так же просто, без обиняков она заговорила о том, что есть препятствия, и он знает какие, не допускающие их соединения. - Общество могущественно, его влияние огромно, оно привносит слишком много горечи в ту любовь, которая им не признана. Ошеломленный таким поворотом, взволнованный, он не заметил, с каким трудом дались ей эти слова. Убеждая себя, она настаивала: - Ни вы, ни я - мы не сможем переделать свет. Он попытался было возразить: мол, надо слушаться своей души, следовать влечению сердца и не думать о пересудах. Но княгиня продолжала: - Вы молоды, Дмитрий, - она впервые назвала его так. - Время лучший врачеватель. Оно залечит ваши раны, наилучший в мире друг мой. Вам следует уехать, - услышал он по-матерински нежный голос Волконской. - Почему бы вам не перейти на службу в Петербург, к Нессельроде? - Есть разные лекарства от любви, но нет ни одного надежного, - ответил он словами известного афоризма. - Хотите, я помогу вам? Он показал жестом, что ему все равно. Она расценила это как согласие. - Вот и прекрасно. Я похлопочу, - с облегчением сказала она. - А сейчас... как знак моей дружбы и... залог сострадания, возьмите этот перстень, отрытый в пепле Геркуланума. Пусть он будет вашим талисманом. Храни вас Бог. Спустя некоторое время родятся строки его знаменитого стихотворения, обращенного к перстню: Ты был отрыт в могиле пыльной, Любви глашатай вековой, И снова пыли ты могильной Завещан будешь, перстень мой... Неожиданно ночами вернулись морозы, но днем воздух оставался по-весеннему сырым и промозглым. 7 марта у Ланских, где он жил, состоялся бал с танцами. В одной из дам, как ему показалось, он узнал Волконскую. "Неужто она здесь, в Петербурге?" - но тут же понял, что обознался. Не помня себя, он бросился к выходу, выбежал на крыльцо. Холод объял его. Не замечая стужи, подставил грудь сырому, колючему ветру. В голове вихрем пронеслось: "Зачем она врезалась в мое сердце, живет в памяти?! Зачем отравила все наслаждения жизни? И тот поцелуй, первый и последний, - зачем? Зачем питал надежды? Все пустое! Лучше умереть разом, как Вертер!" Кто-то заботливо набросил на его плечи шинель. Он обернулся. Рядом стоял Федор Хомяков. На другой день Веневитинов занемог жестокой простудой. Явился Егор Иванович Раух, доктор из Обуховской больницы. Поставил диагноз: воспалительная горячка. Прописал капли и положительно удостоверил, что пациент скоро поправится. Болезнь, однако, быстро прогрессировала. С каждым днем состояние Веневитинова делалось все хуже. Друзья не отходили от него, дежурили у постели. На шестой день был назначен консилиум. Собрались светила тогдашней медицины. Заключение врачей повергло всех в ужас: "Больному жить осталось день-два". 8 ночь на 15 марта около больного дежурил Хомяков. В соседней комнате находились близкие друзья. Мерцала свеча на столике у кровати. Тусклый свет падал на пузырьки и флаконы. Пахло лекарствами, лампадным маслом. Под утро началась агония. Дмитрий сделал усилие и, стараясь говорить внятно, попросил похоронить его в Симоновом монастыре. Это были последние его слова.

Дмитрий Веневитинов и Зинаида Волконская Venevit-Volkon По московским гостиным начал блуждать злорадный шепоток, что-де у не первой молодости княгини объявился юный воздыхатель, давно в нее влюбленный, которому она оказывает нежную приязнь. ...Она показалась Дмитрию прекрасной и таинственной. Трудно было оторвать от нее взор. Она прошла мимо него, и Дмитрий, завороженный, не отрываясь, следил за ней глазами. - Кто эта дама с незабудками? - вырвалось у него тихо, словно спросил он самого себя. В ответ услышал от товарища по архиву: - Княгиня Зинаида Волконская. Блистая красотой и грацией, ученостью и образованностью, сотканная из гармонии и тонких чувств, Волконская, несомненно, имела все права на пальму первенства среди русских женщин той эпохи. Коронованная вдохновением гениев - своих современников, она осталась жить в их стихах. Пушкин напишет о ней: Среди рассеянной Москвы, При толках виста и бостона, При бальном лепете молвы Ты любишь игры Аполлона. Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И под задумчивым челом, Двойным увенчанным венком, И вьется и пылает гений... Ее образ запечатлен в воспоминаниях, в портретах, исполненных с натуры, в звуках старинных клавесинов, в грезах романтического XIX века. Сердце Дмитрия было полно чувством к княгине, а уста будто сковала печать молчания. Продолжая встречаться в свете, у нее в салоне, он, однако, не решался открыться. Только глаза, вопреки его воле, не могли скрыть того, что творилось в душе "архивного юноши". "Счастье в том, - мечтал он, - чтобы в других очах прочитать следы тех же чувств, подслушать сердце, бьющееся согласно с твоим сердцем". Поначалу она заметно смущалась под обжигающим его взглядом, тень смятения и тревоги появлялась на ее лице. Возможно, это и останавливало Дмитрия от признания. Разница в возрасте его не смущала. Он даже не задумывался об этом. А она? Ей казалось, что полтора десятка лет, разделяющие их, служат надежным барьером от опасного с его стороны шага. Веневитинов же начал замечать, что от встречи к встрече у него все больше и больше возникает, если можно так сказать, созвучие ума с княгиней, что они все лучше понимают друг друга. Оставалось лишь мечтать о созвучии чувств. Но в душе он уже знал, что отныне его муза может иметь лишь один облик - облик княгини Зинаиды; что именно она будет его вдохновительницей, единственной, кому он посвятит свой поэтический дар. Однажды он пригласил княгиню на прогулку в Симонов монастырь. Тверскую. Волконская, предупрежденная накануне, тотчас появилась, повергнув его в изумление: она была как никогда хороша и ослепительна. Темно-коричневое платье, отделанное тесьмой, удачно вписывалось в золотые краски осени и выгодно оттеняло ее каштановые локоны, выбивавшиеся из-под модной шляпки - "гаитской розы" в виде бледно-зеленого атласного чепца с ниспадающими черными страусовыми перьями. А плечи прикрывала огромная кашемировая шаль (на случай, если погода начнет хмуриться и похолодает). Ее прекрасные синие глаза излучали небесный свет, движения были грациозно-женственны, и вся она казалась какой-то неземной, улыбающейся феей, которая вот-вот улетит. У Дмитрия перехватило дыхание, и он почувствовал, что краснеет то ли от счастья, то ли от испытываемой неловкости: ему впервые довелось быть с княгиней тет-а-тет, а может быть, от мелькнувшей тщеславной мыслишки, что радом с ним сидит самая красивая женщина Москвы. Пока ехали, Дмитрий начал рассказывать о своем замысле написать роман о молодом поэте и философе Владимире Паренском - так будут звать его героя. Она слушала, наблюдая за ним и невольно проникаясь восхищением. Ее приводил в восторг сам рассказчик, его проникновенный, музыкальный, чуть томный голос, громадные, опущенные длинные ресницы, сияющие умом глаза. В них угадывалась пылкая натура искателя истины, чутко-нежная душа, возлюбившая все прекрасное. Она понимала: этот молодой Адонис, наделенный незаурядным умом и многими талантами, давно уже сделался близким ей по духу; мужская же его стать, делавшая Дмитрия подобием изваянного из мрамора греческого бога, вызывала в ней какое-то неясное чувство. Подчеркнуто не придавая особого значения пылким взглядам, которыми поэт одаривал ее, княгиня все же не могла не отмечать их, но принимала как знак поклонения юноши красивой женщине - не более. Однако сейчас, в коляске, княгиня женским чутьем поняла, что приближается момент, когда долее не замечать этих пламенных взглядов станет невозможным. Припомнилось, как недавно кто-то в шутку, а может быть и нет, пытался ее предупредить, услужливо сообщив о злорадном шепотке, блуждавшем по московским гостиным, что-де у не первой молодости княгини объявился юный воздыхатель, нечто вроде Андре Шенье, давно в нее влюбленный, которому она оказывает нежную приязнь. Было ясно, что поведение Веневитинова, его пылкие взгляды не остались не замеченными в свете. ...Кругом простирались луга, засеянные поля, вдали темнел сосновый бор, и за ним на горизонте виднелась колокольня села Коломенского. По ту сторону реки на лугах паслись стада и доносились голоса пастушеских свирелей. Открывшаяся панорама сельской идиллии захватила восприимчивую к красотам природы Волконскую. И хотя этот северный пейзаж разительно отличался от обожаемого ею южного, итальянского ландшафта, лучезарно-волшебного, душа ее, склонная к романтической мечтательности, с восторгом созерцала открывшийся перед ней живописный вид. Уловив ее настроение и сам очарованный картиной райских кущ и полей, взволнованный близостью обожаемой женщины, Дмитрий продекламировал: ...Люблю я цвет лазури ясный; Он часто томностью пленял Мои задумчивые вежды И в сердце робкое вливал Отрадный луч благой надежды... Это было все равно что признание, и княгиня прекрасно поняла его. Тем более что, произнося эти когда-то сочиненные строки, он смотрел ей в глаза взором, исполненным чистой любви. Не выдержав этого взгляда, она в замешательстве потупилась, а он, счастливый, готов был видеть в этом робкий ответ на его порыв и даже, быть может, обещание большего.

4 апреля 1947 года…» ОНИ встречались. Свидания были то долгими и наполненными разговорами, то короткими, в которых едва успевали уместиться нежный взгляд и пара слов. Но одно свидание Ивинская запомнила на всю жизнь. Борис Леонидович позвонил ей в редакцию и просил «срочно прийти» к памятнику Пушкину. Там он, не глядя ей в глаза, произнес: «Я выражу вам свою просьбу: я хочу, чтобы вы мне говорили «ты», потому что «вы» — уже ложь». Она отказывалась, он уговаривал, но до конца свидания так и не смог заставить ее произнести это «ты»… А вечером Пастернак позвонил и сказал, что любит ее и что в этом теперь вся его жизнь. Ивинская никогда не была недотрогой, но Пастернаку и не была нужна недотрога, ему нужна была женщина, в которой решительно все было так не похоже на его жену — Зинаиду Николаевну. Когда он впервые остался ночевать у Ольги (оба они запомнили эту дату — 4 апреля 1947 года), жена ничего не сказала ему. Позже она молчаливо приняла и его решение: отныне, заявил Борис Леонидович, он будет жить там, где ему нравится, захочет — дома, захочет — у Ольги. А Ивинской он тем же утром написал на своем сборнике: «Жизнь моя, ангел мой, я крепко люблю тебя. 4 апр. 1947 г.» Когда Ивинскую арестовали, ему пришлось вырвать эту запись, но она была так возмущена, что Пастернак повторил ее слово в слово и прибавил: «Надпись вечная и бессрочная. И только возрастающая». Роман на двоих И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день, И не кончается объятье. Параллельно с романом Ольги и Бориса Леонидовича развивался еще один роман — «Доктор Живаго». Конечно, в главных героях — Юрии Живаго и Ларе Пастернак вывел себя и свою возлюбленную. Хотя роман задумывался еще до встречи с Ольгой, писатель словно предвидел, что в его жизни произойдет нечто такое, что перевернет ее… В пятьдесят восьмом году за «Доктора Живаго» Пастернаку была присуждена Нобелевская премия, и тут же его начали травить в советской печати, угрожая «выгнать «в капиталистический рай». Всю антипастернаковскую пропаганду Ивинская в мемуарах позже назовет одной хлесткой фразой, взятой из газеты того времени: «Я Пастернака не читал, но…» И перечислит, как «знатные трактористы» и «начальники цехов» признавались в собственной безграмотности, но не забывали клеймить Пастернака. В разгар травли Борис Леонидович пришел к ней с упаковкой намбутала. «Давай покончим с собой! Я знаю, что смертельная доза — одиннадцать таблеток. У меня двадцать две. Представляешь, какой поднимется крик?» Ольга же не разделила его желания уйти из жизни и сообщила секретарю ЦК Поликарпову, что Пастернак задумал самоубийство и ее склоняет к нему. Только после этого давление в прессе стало ослабевать. Единственной возможностью полностью прекратить эту травлю для Бориса Леонидовича было покаянное письмо Хрущеву, в котором он должен был сообщить, что отказался от премии и считает выезд за пределы Родины для себя равносильным смерти. Это письмо написала Ольга и поехала к Пастернаку в Переделкино за подписью. Он подписал — ему хотелось, чтобы «все это» поскорее закончилось. Перед ним стоял жесткий выбор — или премия, или Россия. Он выбрал второе. Цена любви ОСЕНЬЮ сорок девятого Ольгу Ивинскую арестовали. Причиной была ее связь с Пастернаком, «английским шпионом». Ее все спрашивали — какие отношения у нее с Пастернаком? И получали в ответ: «Я люблю его». Больше ничего не могли добиться. Она в то время была беременна, но потеряла ребенка после того, как однажды после пыток очнулась и обнаружила, что находится в морге… Потом говорили, что ошиблись — не туда привезли. Но какое это теперь имело значение? Пастернака тоже вызывали на Лубянку, и в один из таких визитов он потребовал выдать ему ребенка Ольги, которого, как он считал, она родила. Борис Леонидович готов был даже вырастить его вместе с женой, пока Ольга будет в тюрьме. «Должен же и я как-то страдать, пока она страдает за меня», — говорил он. Ребенка ему, конечно, не выдали, зато вернули пачку его писем к Ольге и книги с дарственными надписями. Он не хотел брать, говорил: «Я ей это писал, вот ей и отдайте!» Но потом все же забрал, уничтожив большинство автографов. Ивинская вспоминала: «Наступил день, когда какой-то прыщавый лейтенант объявил мне заочный приговор «тройки»: пять лет общих лагерей «за близость к лицам, подозреваемым в шпионаже». Ее отправили в Потьму, где она пробыла три с половиной года, изредка получая письма от Пастернака. После она говорила, что только ожидание этих писем помогло ей выжить там, среди унижений, в сорокаградусную жару. Однажды ночью ее вызвали к начальнику и дали читать двенадцатистраничное письмо и сборник стихов — на руки их выдать не разрешалось. И женщина сидела всю ночь и читала: Засыплет снег дороги, Завалит скаты крыш… Пойду размять я ноги, — За дверью ты стоишь… …А наутро опять шла на развод, и уже не так тяжело было ждать… Когда в пятьдесят третьем она вернулась, Пастернак сначала не решался к ней идти — боялся, что она слишком изменилась. Но увидел ее почти прежнюю, она только похудела, но осталась его прежней Лелюшей… Последняя строка В МАЕ шестидесятого года, когда Пастернак уже тяжело болел и понимал, что дни его сочтены, он просил не пускать Ивинскую к дому — не хотел ссор между ней и Зинаидой Николаевной, только писал записки своей Лелюше. А она сидела на скамеечке неподалеку и тихо плакала. Но не попрощаться с ним она не могла… «…У этой женщины были какие-то свои, совсем особые права на скончавшегося…» — описание последнего свидания Лары и Юрия Живаго было так похоже на прощание Поэта со своей Ольгой!

Борис и Ольга Пастернак и Ивинская Boris & Olga Pasternak & Ivinskay …ОНА вошла в редакцию «Нового мира», ежась от холода, — было начало осени и помещение еще не успело прогреться. Торопливо пробралась к своему столу и обнаружила на нем сверток, в котором угадывались книги. Развернув газету, она чуть не вскрикнула от радости — там было целых пять книг Пастернака! Небывалая редкость — и стихи, и переводы, а главное, что это Он Сам принес для нее …ШЕЛ сорок шестой год. Год знакомства Бориса Пастернака и Ольги Ивинской, женщины, которой предстояло стать прототипом Лары из «Доктора Живаго», потерять ребенка, провести годы в тюрьме и испытать безмерное счастье оттого, что она любит Великого и любима Великим… Ей было 34, ему — 56, она — младший редактор «Нового мира», он — известнейший поэт. Она — дважды вдова и мать двоих детей: семилетней Иры и совсем еще малыша Мити, он — женат вторым браком на Зинаиде Николаевне Нейгауз, бывшей жене своего друга Генриха Нейгауза. Никто и не говорил, что им будет легко. Не сразу и не все, но окружение Пастернака приняло ее. Они относились к ней по-разному. Одни утверждали, что она неприятна и бесцеремонна, другие восхищались ею, но все сходились в одном — Ольга была необычайно мягкой и женственной. Невысокая — около 160, с золотистыми волосами, огромными глазами, нежным голосом и ножкой Золушки (она носила 35-й размер), Ивинская не могла не привлекать мужчин. А для Пастернака намного важней было другое — она любила его не только как поэта, но и просто за то, что он был.

«Дамасская роза для одной струны». Новелла – каприччио. Всему, что называется мною « Александрия», посвящаю… 20 октября 1780 года – Корсика. – 9 июня 1825.Турин. Италия. Предисловие автора. Об этой пылкой любви не осталось никаких иных свидетельств, кроме нескольких обрывков предсмертного бреда Музыканта и… неизбывного Волшебства семи негромких нот, собранных воединно в чарующей магии звуков, в подвижном плаче маленькой скрипки, которую нам услышать не дано. Уже никогда. Обмолвлюсь: все же скрипка Паганини в двадцатом веке еще изредка звучала -таки на фестивалях в Кремоне из строгих музейных залов: десять минут, пятнадцать… Сама помню отчетливо изумившую меня, странную приглушенность такого «фестивального» звучания в руках Леонида Когана. То ли музыкант излишне волновался, то ли скрипка была уже слишком стара, но то глухое дребежжание струн никак не вызвало во мне восторга причастности к Чуду, именуемому: «Паганини».. Я, бессильно разочаровавшись, сидела у приемника, тогда еще не понимая теперь уже слишком Очевидного: чудо звучания инструмента никак неотделимо от Души композитора и музыканта! И вот потому то – нам и не будет дано никогда в полной мере понять, что такое: магия исполнения Маэстро… Ну а уж что такое Магия его любви, могли и вовсе, сказать лишь те, что когда то прикасались к ней, этой магии, отпивали глоток из волшебной Чаши или, осмелясь, осушали наполовину, как это сделала она, Княгиня Боргезе, ослепительная, неувядающая Полина, «Венера» Кановы, искусительница сердец, любимая сестра всемогущего Властителя Европы и - просто - средняя дочь бледной , сдержанной и гордой корсиканки - Летиции Рамолино – Буонапарте... http://www.allabout.ru/a13170.html

Полина Бонапарт, княгиня Боргезе , и Николло Паганини Polina Bonapart & Nikollo Paganini С тех пор, как они познакомились в Турине, он не хотел и знать больше никого кроме своей Паолетты, чем частенько раздражал и бесил своего лучшего друга - Феличио Бланджини, придворного музыканта и поэта «принцессы Туринской, Дамасской розы», - так звали многие в городе свою обворожительную, непредсказуемую, любяшую празднества и феерверки, Властительницу. Но Николо не спорил, какое ему дело до нелепой ревности Феличио, когда рядом – Парисовская Елена, Галатея?! К ее облику трудно было подобрать слова. Если только – ноты?!..

Статья: Иоганн Штраус и Ольга Смирнитская Молодой, но уже необычайно популярный в Вене композитор впервые приезжает в Россию в 1856 году. По контракту, подписанному им на довольно выгодных условиях с Дирекцией Царско-Сельской железной дороги, Штраусу предстояло в течение летнего сезона дирижировать своим оркестром шесть раз в неделю в павловском павильоне "Воксал". Одиннадцать сезонов в общей сложности Штраус был ангажирован в Павловске. "Живут лишь в России!" - так пишет Штраус на родину из яркого нарядного Павловска. Композитор был восторженно принят русской публикой и стал украшением короткого северного лета. Темпераментная фигура молодого музыканта, его манера дирижировать, его внешность - все заставляло говорить о нем, обсуждать, критиковать, восторгаться... "Северная пчела", "Отечественные записки", "Искра", "Голос" и другие издания публиковали статьи, карикатуры, фельетоны о молодом маэстро. Музыкальные магазины Петербурга наполнились нотами "очаровательных", "изящных", "мелодичных" произведений полюбившегося композитора. Штрауса приглашают ко двору играть на балах его величества, его хвалят и одаривают высочайшие особы. Восторженный композитор посвящал членам русской императорской фамилии марши и вальсы. "Но была еще одна причина преклонения перед Россией и имя ей - Ольга. Ольга Смирнитская", - говорит Томас Айгнер. Точно сказать, когда именно познакомились Ольга и Иоганн - невозможно. Но в конце сезона 1858 года Ольга попросила Штрауса исполнить ее романсы в Павловске. Смирнитская (одна из первых русских женщин-композиторов) писала музыку на стихи Лермонтова, Пушкина, Фета. Штраус позже аранжировал ее вещи - утерянную Польку-мазурку и дошедший до наших дней романс на стихи Кольцова "Так и рвется душа". И рождается чувство такой силы, что и спустя столетие не может не волновать, когда читаешь письма Штрауса, сумбурные, пылающие страстью и отчаянием. Письма эти считались утерянными безвозвратно. Но... В 1992 году Международный институт творчества Иоганна Штрауса затеял каталог, посвященный русскому периоду в творчестве Штрауса, и заказал эту работу доктору Томасу Айгнеру. "Я зарылся с головой в фонды городской библиотеки Вены и совершенно неожиданно обнаружил карточки с аннотациями "Письма Иоганна Штрауса к Ольге Смирнитской". Представляете, что было со мной?! Я не верю глазам, верю самому себе и заказываю эти письма. И мне выдают стопку, весьма внушительную стопку, пожелтевших листов. В моих руках оказались подлинные свидетели прекрасной и трагичной любви Иоганна Штрауса и Ольги Смирнитской". "1859 г. 13 июня. Суббота. Итак, судьба моя решена. Простите мои нескромные надежды и примите уверения, что Вы не услышите больше ни одного звука жалобы. Я не сержусь на Вас, просто я удивлен Вами: защити Вас Господь. После того, как два дня назад я был лишен счастья разговаривать с Вами, я последовал звуку моего сердца общаться с Вами мысленно, для чего Ваши любезные строки дали мне достаточно материала. Я не могу не признать, что смысл Ваших слов, высказываний противоречив и, как Вы сами уверяли, может привести лишь к болезненным заблуждениям для меня, так как я человек слабый и не должен путать Симпатию с Любовью... Ваш благой совет - реже разговаривать с Вами, один-единственный, не был оставлен без внимания. Мое сердце кровоточит, но оно предается сомнениям и подчиняется Вашему совету. Сохраните же Вашу дружбу, о которой я прошу Вас, в глубоком почтении". Строгость Ольги была не совсем искренней, скорее всего, - дань политесу, и сердце ее не осталось равнодушным. "Кобальт" - так звали Ольгу домашние и друзья - переходит с Иоганном на "ты". Штраус счастлив, окрылен, он полон радужных надежд. "14 июля. Утро. Возможно ли найти слова, чтобы описать Тебе мои чувства, когда я читал Твои одухотворившие меня строки! Уверяю Тебя, что это был счастливейший момент в моей жизни... Так возьми же мое сердце, чтобы оно могло доказать Тебе, как любит Тебя, чтобы оно без остатка отдало то, что ниспослано ему Самим Создателем! Ольга! С сегодняшнего дня я живу только одной надеждой: не покидать Тебя никогда, принадлежать Тебе. И если надо будет преодолевать трудности, они должны быть побеждены, в противном случае я положу конец своей жизни. И клянусь свято быть Твоим, и пусть накажет меня Господь, если я не сдержу своего слова". На пути в Вену Штраус пишет одно из самых трагических писем в своей жизни. "10 октября. Ольга, дитя мое, вот хочу открыть тебе мое сердце, что я тебя безумно люблю. Ты уже знаешь, что мне невозможно жить без Тебя. Сами Твои дорогие мне письма в силах утешить меня только в тот момент, когда я их читаю, потому что лишение возможности Тебя видеть делает меня нежизнеспособным; я могу жить, только обладая тобой, ангел, только чувствуя Твое дыхание, я могу сохранить свою жизнь. Моя боль с каждой минутой быть все дальше от тебя столь велика, что я предпочитаю умереть, чем выносить эту муку. У меня нет сил, я слишком люблю Тебя, жизнь без обладания Тобой подобна смерти для меня, - и лучше будет для нас обоих, если меня больше не будет. Я вне себя, и если даже беру в руки Твои письма, чтобы скорее немного успокоиться, то чувствую, несчастный, что все дальше пароход отдаляет меня от Тебя, так что и сами Твои письма не приносят мне больше утешения. Я не могу больше мыслить, - я близок к безумию, я чувствую это. Небо, дай мне умереть, - нет у меня больше радости жизни, у меня нет больше надежды, мне не остается больше ничего, кроме смерти. На корабле люди смотрят на меня, как на сумасшедшего, я замечаю, что вызываю содрогание; скоро люди будут совсем избегать меня, и меня запрут в желтый дом, где я сдохну, как зверь. Спасибо за Твои утешительные письма, но для меня нет утешения. Моя страсть съедает меня. Прощай, ангел, я не могу больше писать. Бог знает, что со мной произойдет. Вечно Твой, Жан". В 1860 году Штраус возвращается в Павловск и решительно просит руки Ольги, но, - увы! - и Ольга, несчастная и окаменевшая от горя, все-таки... отказывает Штраусу окончательно - она не смеет противиться воле родителей. Штраус немедленно уезжает. Он шлет бесконечные письма, полные отчаяния, предлагает бежать. Снова возвращается в Павловск, но... для Ольги он более не существует. Не любила? Не нам судить. Ольга Смирнитская вскоре вышла замуж за Александра Лозинского, военного юриста... и, разумеется, дворянина. Благополучно прожила с ним 60 лет, родив четырех детей, и умерла через восемь дней после кончины мужа. Иоганн Штраус был женат не одним браком, но счастья и спокойствия они ему, кажется, не принесли. Что сталось с письмами Ольги возлюбленному - неизвестно. Возможно, Штраус выполнил обещание - унес с собой в могилу или сжег их, а возможно, они бережно хранятся потомками, кто знает? Их, переживших страдания любви, давно уже нет среди нас, людей земных. А музыка - жива.

Улыбнитесь!

После "Шербурских зонтиков" французы признали Катрин Денев эталоном женственности, но при этом в ней угадывалась какая-то целомудренная стеснительность, странная для женщины, у которой позади немалое количество романов. Если бы она обладала, к примеру, внешностью Греты Гарбо, легче было бы заподозрить надменный и неприступный нрав. Но эти теплые лучистые глаза с бронзовым отливом, длинные и мягкие белокурые волосы, застенчивая полуулыбка - казалось, холодности здесь просто негде прятаться. Контраст ее внешности и подчеркнуто сдержанной манеры поведения казался Марчелло очень эротичным. "Ничего, мы ее растопим", - поклялся опытный искуситель женских сердец и решил слегка приударить за Катрин. Он живет в Риме, она - в Париже. Он каждый день звонит, придумывает тысячи ласковых имен на смешном французском, добивается встреч, требуя, чтобы она отменила съемки. "Я ежедневно покупал букетики цветов, - вспоминал Мастроянни, - все равно каких - ромашек, нарциссов, астр, и, отрывая лепестки, гадал: любит - не любит". В Риме при виде этого зрелища прохожие останавливались - их кумир Мастроянни рассеянно бредет по улице, обрывая лепестки с безумным, мечтательным видом. А она, его собранная и сдержанная Катрин, ровным голосом говорит по телефону: "Встретиться завтра? Приедешь специальным поездом? Не могу. У меня съемки. Когда освобожусь? Через неделю. Марчелло, почему ты молчишь? Тебе плохо?" "Мне хорошо. Я умер", - после трехминутной паузы отвечает он. По ночам Марчелло оставалось опрыскивать ее любимыми духами подушку и сдаваться на милость разыгравшемуся воображению: нечастые свидания и скупые ласки Катрин делали ее еще желаннее, никогда раньше Мастроянни не приходилось иметь дело с подобной женщиной. Его предыдущие любовницы - все как одна дамы темпераментные, подобно Фэй Данауэй, выставляли свою чувственность напоказ. Скрытая, недоступная чужому взгляду страстность Катрин разожгла настоящий пожар в его сердце. После того как Денев и Мастроянни расстались, жизнь каждого из них вернулась на круги своя - Марчелло приняла обратно верная Флора, а Катрин так одна и растила двоих детей. Пока Кьяра была маленькой, Мастроянни часто тайком наведывался в Париж. Стараясь, чтобы его не увидели, часами следил за подъездом, поджидая, когда из него выйдут, держась за руки и оживленно болтая, мать и дочь. Он еще раз хотел взглянуть на женщину, которая отвергла его любовь.

Марчелло и Катрин Мастроянни и Денев Mastroyany & Deneuve ( .... ) Франция (france) "Флора, она мне отказала! - услышала горестный вопль мужа синьора Мастроянни. - И это при том, что ты разрешила! Я хочу умереть!" - кричал в трубку Марчелло, игнорируя резонный совет жены: вместо того чтобы переводить деньги на международные звонки из Парижа, побыстрее возвращаться домой в Рим.

Лариса Шепитько и Элем Климов В конце октября ушел из жизни режиссер Элем Климов. В последние годы он ничего не снимал. После прогремевшего "Иди и смотри" был только короткий документальный фильм "Лариса" -- о любимой женщине, покинувшей его так непоправимо рано. Это была удивительная пара. Лариса Шепитько, одна из самых сильных режиссеров страны, погибла в автокатастрофе летом 1979 года. Только-только был запущен в производство фильм "Матера", Лариса успела снять всего один план -- Древо Жизни. И все... Оборвалось все резко и очень трагически. Говорят, ее предупреждала сама Ванга. Нельзя было играть с огнем, сжигать вековое дерево? Или же нельзя было тревожить призрак Гришки Распутина? Какие именно запреты судьбы переступили эти два человека, сейчас уже не так важно. Давайте просто вспомним, какими они были, Лариса и Элем. Сам Элем Климов после гибели жены сделал фильм "Иди и смотри", снял самый трудный для него двадцатиминутный документальный фильм "Лариса" и все. Больше он не снимал. Вот такой парадокс: при советской власти, которой он противостоял как мог, которую рушил, Элем Климов работал много и продуктивно, когда же цель была достигнута -- враги повергнуты и наказаны, не стало ненавистного Госкино, свобода творчества безграничная, даже в деньгах на постановку ему бы никто не отказал, Климов не снял ни одного фильма, ни разу не появился на съемочной площадке. Правда, в душе никогда не оставлял надежду поставить "Мастера и Маргариту". Еще он писал стихи. После Ларисы он больше не женился. "Когда друзья меня укоряют, что я давно ничего не снимаю, я им объясняю, что для вдохновения мне просто надо влюбиться. Но не думаю, что это уже произойдет. Большая любовь всей жизни у меня уже была"... Луга, леса, Лариса... Льют листья легкий свет... Я в отлетевшей мысли Ищу твой ломкий след...

"Ольга Хохлова - мадам Пикассо" Пабло Пикассо познакомился с балериной Ольгой Хохловой в Риме весной 1917 года. К тому времени она уже пять лет находилась в знаменитой труппе "Русского балета" Сергея Дягилева, танцовщицей была старательной и дисциплинированной, имела хорошую технику, неплохо "смотрелась" на сцене, но никогда не была примой и, не считая нескольких сольных партий, выступала обычно в кордебалете. Ольга родилась 17 июня 1891 года в украинском городе Нежине в семье полковника русской императорской армии. Она пошла в балет вопреки запретам родителей. К ней хорошо относился Дягилев, который любил, чтобы в его труппе были девушки из "хороших семей". Внешность она имела приятную, черты правильные, хотя, судя по фотографиям, настоящей красавицей не была. Однако Ольга была изящного сложения, отличалась хорошими манерами и особым русским "шармом", который всегда так нравился в Европе. При этом характер она имела твердый, решительный, отвергавший компромиссы, и страдала упрямством. Пикассо к этому времени был знаменитым на всю Европу художником. В числе самых первых по-настоящему оценили творчество Пикассо русские философы, критики и коллекционеры. Еще в 1914 году блестящий анализ его работ сделал Николай Бердяев. В том же году один из наиболее проницательных наших искусствоведов Яков Тугендхольд отмечал трагическое начало, присущее творчеству Пикассо, этого бесстрашного Дон Кихота, странствующего рыцаря, занятого поиском абсолюта. В самом начале нынешнего столетия картины тогда неизвестного художника стали приобретать Сергей Щукин и Иван Морозов,- это полотна, которые сейчас находятся в Эрмитаже и в Пушкинском музее. Серж Дягилев, умевший привлечь к работе над своими балетами для Русских сезонов самые громкие имена, впервые пригласил Пикассо оформить балет "Парад" на музыку Эрика Сати в постановке Леонида Мясина. "У меня 60 танцовщиц,- сообщал не без гордости художник американской писательнице Гертруде Стайн.- Ложусь спать поздно. Я знаю всех женщин Рима". Но об Ольге Пикассо до поры до времени умалчивал. Как же случилось, недоумевали его друзья, что Пикассо влюбился в балерину, которая, по их мнению, ни в каких отношениях не была личностью примечательной? Художнику, который пользовался в Париже шумной и порой скандальной известностью, было тогда 36 лет. Возможно, что пресыщенному в любви и не слишком разборчивому в связях живописцу именно определенная ординарность, обыденность Ольги казались "экзотикой". К тому же он устал от бесконечных творческих терзаний, от внутреннего одиночества. В ту пору он искал в Ольге оазис спокойствия, пристанище, где он мог бы отдохнуть от вечного горения страстей и решения сверхзадач, которые ставил перед собой в живописи. Немаловажное значение имело и то, что Ольга была русской. В те годы Пикассо, великого революционера в искусстве, чрезвычайно интересовало все русское. Он даже собирался учить язык этой загадочной для него страны. Жадно читая газеты, он внимательно следил за развитием событий в России, Февральской революцией. Видимо, все это придавало в его глазах балерине особый романтически-революционный флер. Наконец, влияла и сама атмосфера русских балетов, отличавшаяся особой чувственностью, его дружба с Дягилевым, Бакстом и особенно со Стравинским, которым он тогда восхищался,- в частности, его манерой одеваться как настоящий денди. Пикассо утверждал, что он презирает всякую музыку, за исключением фламенко, но был потрясен "Весной священной". Пикассо вскоре увлекся Ольгой, со всем присущим ему темпераментом. "Осторожно,- предупреждал его с усмешкой Дягилев,- на русских девушках надо жениться". "Вы шутите",- отвечал художник, который утверждал, что он остается хозяином в любой ситуации.