Рона

Олег,я не знаю без Ириши и наших,можно ли дальше подсказывать.

Очень.

Олег Что мы имеем- художник, который не умел держать рюмку- либо больной(но художников было много и кто-то был больной, а нужен один). Либо это ребенок. 1-я команда- у кого какие идеи? Олег,не дети,художник.

Александр Солженицын родился в Кисловодске, через несколько месяцев после смерти отца. В 1924 семья переехала в Ростов-на-Дону; там в 1936 Солженицын поступил на физико-математический факультет университета (окончил в 1941). Тяга к умственной самостоятельности и обостренный интерес к дореволюционному прошлому семьи, в которой хранили память о прежней, непохожей на советскую, жизни, рано подвели Солженицына к замыслу большой книги (по образцу «Войны и мира» Л. Н. Толстого) о первой мировой войне и революции, одним из героев которой мыслился отец писателя. Литературные планы обусловили поступление Солженицына на заочное отделение Московского института философии, литературы, истории. В октябре 1941 Солженицын был мобилизован, прошел всю войну, был награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. 9 февраля 1945 Солженицына арестовали за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства Н. Виткевичу; 27 июля он был осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. С февраля 1953 Солженицын очутился на«вечном ссыльнопоселении» в ауле Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Дважды лечился в Ташкенте от рака. В феврале 1956 был реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что дало ему возможность вернуться в Россию: он поселился в Рязани и стал преподавать в школе. В 1959 году Солженицын за три недели написал рассказ «Щ-854 (Один день одного зэка)», который два года спустя попал в журнал «Новый мир» к А. Т. Твардовскому, и Твардовский добился разрешения на его публикацию непосредственно у Н. С.Хрущева. Так был опубликован знаменитый «Один день Ивана Денисовича» (»Новый мир», 1962, № 11). Вскоре этот рассказ был выдвинут на Ленинскую премию, однако встретил энергичное противодействие защитников коммунизма. После смещения Хрущева началась травля писателя: в сентябре 1965 года КГБ захватило архив Солженицына; возможности печататься практически не было, а в ноябре 1969 года Солженицына исключили из Союза писателей. В 1970 году Нобелевский комитет присудил Солженицыну свою премию за вклад в мировую литературу, что вызвало на родине новую волну нападок и преследований. В сентябре 1973 КГБ обнаружило тайник с рукописью «Архипелага ГУЛАГ», после чего Солженицын дал разрешение на публикацию текста парижскому издательству «ИМКА-Пресс». 12 февраля 1974 Солженицына арестовали, лишили гражданства и на следующий день выслали в ФРГ. В 1976 году Солженицын перебрался в США и поселился в уединении в усадьбе близ города Кавендиш в штате Вермонт( отсюда его прозвище «вермонтский затворник»). Вернуться в Россию он смог лишь после перестройки: 16 августа 1990 года указом президента СССР писателю было возвращено гражданство, а 27 мая 1994 года Солженицын вернулся домой, проехав по всей стране, от Дальнего Востока до Москвы. В 1997 году был избран в Российскую Академию наук. ©OZON.ru http://www.ladoshki.com/?books&id=983

Olega Если нужно, для пользы дела, можно создать - для переговоров внутри команды - два форума, но так, что права доступа будут только у членов команды. Т.е. будет форум "А" - в него могут попасть только члены команды "А" - для совещаний и обмена мнениями. И будет форум "Б" - в него естественно могут попасть только члены команды "Б" для тех же целей. Ну а отвечать они будут в форуме "Наш вариант "Что? Где?.." все вместе. Дмитрий Очень не плохое предложение на мой взгляд. А остальные форумчане? В оба форума попадут и смогут там писать?.. Olega нет, в форум могут попасть только члены команды - иначе теряется смысл этого мероприятия. Ulechka А к чему такая закрытость? Самое интересное для читателя (а за игрой следят многие)мы будем прятать… Стоит ли? Дмитрий Тогда имеет смысл, ИМХО, сделать и форум для обсуждающих, куда вход для игроков будет закрыт. Но, читать, наблюдать за ходом игры обсуждающие должны, а писать там - нет. Люба А мне кажется, что здорово. Можно обсудить и задаваемые вопросы. Олег Что мы имеем- художник, который не умел держать рюмку- либо больной(но художников было много и кто-то был больной, а нужен один). Либо это ребенок. 1-я команда- у кого какие идеи? Ulechka А к чему такая закрытость? Самое интересное для читателя (а за игрой следят многие)мы будем прятать… Стоит ли? Рона Олег,зачем?Что за тайны?Я против.Согласна с Уленькой. Если надо договориться о чем-нибудь,есть ЛС.Надо все обсудить с капитаном,тогда я пишу Ирише ЛС.

Не Ван-Гог.

Здорово,что вы вспомнили Петрова-Водкина,замечательный художник,но на вопрос не ответили. «Тобой создался я…» «Что бы ни случилось со мной, я прошу тебя обещать мне, что не оставишь на произвол судьбы мои работы, ты в силах хорошо позаботиться о них!» Эти слова были сказаны К.С. Петровым-Водкиным в последние дни его жизни любимой жене и верному другу – Марии Федоровне Петровой-Водкиной. Она, двадцати двухлетняя девушка, доверив свою судьбу русскому художнику, стоявшему в начале творческого пути, навсегда покинула свою родину – Францию и своих родных. Прожили Петровы-Водкины 32 года, пережили многие житейские тяготы и радости.

http://www.peoples.ru/love/

В вопросе можно найти ответ.Точно художник.Кто он?

Плеск форели в реке... Письмо незнакомки ВСЕ началось с обычного письма со штемпелем Ленинграда на конверте, подписанного женским именем, незнакомым ему. Чем взволновало оно известного прозаика? Спустя много лет она вспомнит: 'Лет с четырнадцати, когда я прочла 'Повесть о лесах', Паустовский как бы стал моим единственным советчиком и другом. Позднее, после очень тяжелых родов, когда все обошлось и мы с сыном остались живы, во мне стала бродить какая-то тяга к совершенно неведомому творчеству, но я сама никак не могла в себе разобраться... Ощущение возвращенной мне жизни, бесконечного удивления перед ней, вероятно, и было в моем первом письме. И еще - благодарность ему за то, что он своим творчеством помогает не огрубеть, не ожесточиться, помогает увидеть жизнь чуть-чуть не такой, может быть, какая она есть...' ...Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу ...И ВОТ она держит в руках присланную им фотографию с надписью: 'Леле Лыжиной - заочному другу - от благодарного писателя'. Константин Георгиевич будет писать ей из Москвы и Ялты, Тарусы и Севастополя. 'Леля, я давно не был в Москве - ездил надолго в Болгарию - и совсем не знаю, что с Вами. Напишите. Вас я не видел, но у меня такое ощущение, будто я Вас хорошо знаю, и потому хочу, чтобы Вы собрали все силы своего милого сердца и победили болезнь. Я верю Грину - он был глубоко убежден, что человек может делать чудеса. Весной, в мае, я, должно быть, буду в Ленинграде, и если Вы захотите и это будет возможно и Вы не будете стесняться меня (мое несчастье в том, что многие меня стесняются, и это меня приводит в отчаяние), то я приду к Вам и буду Вам рассказывать всякие удивительные истории. Сейчас я работаю, пишу пятую книгу (автобиографическую). Перечитываю Бунина. Скоро выйдет отдельным изданием четвертая книга из автобиографического цикла ('Время больших ожиданий'). Я пришлю ее Вам. Если Вы пришлете мне несколько слов - будет хорошо. Будьте спокойны, мужественны. Ваш К. Паустовский' *** Май 1960 г., Таруса '...Есть вещи, о которых очень трудно говорить и писать. Они лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса (хотя в них принято не верить). Одна из таких вещей - чувство родственности у людей, совершенно не знающих друг друга. Я совсем не знаю Вас, но между тем часто испытываю тревогу за Вас и ловлю себя на том, что Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу. Когда я работаю, я всегда думаю о людях, ради которых пишу. И теперь среди этих людей - Вы... До сих пор я еще не написал ни одной своей книги в полную силу. Мне кажется, что я смогу написать еще несколько хороших книг. И сознание даже отдаленного Вашего присутствия в этой жизни мне очень поможет. Так я чувствую - это не пустые слова'. Октябрь 1960 г., Таруса '...Как жаль, что Вы не были в моей деревенской избе. У меня над столом висит предсмертный портрет Блока - трагический и прекрасный. Я бы его Вам подарил на память о Тарусе... Я остался в Тарусе совершенно один и буду жить в этом одиночестве, вероятно, до Нового года. Сейчас стоит туманная, рыжая осень. В лесах горечь и тишина. Я много брожу по реке и лесам, думаю о всяческих событиях... На днях выходит (в десятом номере 'Октября') пятая автобиографическая повесть 'Бросок на юг'. Прочтите, пока критики не растерзали меня на части за эту книгу. ...Я уверен, что мы увидимся, и тогда я расскажу Вам кое-что в свое оправдание. Моя жизнь совсем не такая, как обычно ее представляют. Мне часто бывает очень трудно, почти невозможно трудно... В ноябре я, должно быть, приеду в Ленинград на 'Блоковские дни'. Я думаю о фантастической книге... ВСТРЕТЯТСЯ ли они и нужна ли эта встреча? Паустовский предупреждает Лелю о ее возможном разочаровании, во что она, конечно же, не верит. А писатель уже полон замыслом 'безумно свободной', как он говорит, книги, которая стала бы своеобразным продолжением 'Золотой розы'. Книга эта останется недописанной, а потом и вовсе исчезнет... Но не будем забегать вперед. Леля с трудом достала билет на вечер памяти Александра Блока в Пушкинском Доме. Паустовский в президиуме. Знает ли он, что она здесь, в зале? Перерыв. Сцена, где стоит покрытый чехлом рояль, мгновенно заполнилась любителями автографов. Леля тихонько поднялась и встала в стороне, за роялем. Константин Георгиевич поднял голову... '...Я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым Вы стояли, и два Ваших слова: 'Я - Леля'. В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить. Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля...' Это он скажет в письме потом, уже из Москвы. 'Все сбылось и свершилось, рядом со мной человек, который понимает меня не только с полуслова, но понимает лучше и вернее, чем я сама'. - Леля пытается вести дневник. 'Блоковские дни' в ее родном городе на Неве навсегда останутся для нее 'днями Паустовского'. Правда, они все время на виду, на людях, возможности остаться наедине почти нет. Писателя ждут в библиотеках и институтах, приглашают на спектакли, а он соскучился по Эрмитажу и Русскому музею, его тянет в Пушкин - Царское Село, и они едут туда вместе. В электричке Константин Георгиевич показывает Леле план, нарисованный им со слов Ольги Форш, на котором изображен путь к ней на дачу, расположенную между Пушкином и Павловском. Здесь Паустовский мечтает прожить следующее лето, работая над новой рукописью. 'Я думаю о фантастической книге - книге о жизни, какой бы она могла быть, если бы я строил ее по своим желаниям...' О, эта вечная власть несбывшегося!.. Нет, не сбудется мечта, писатель не увидит больше Северной столицы, и мы с вами никогда не прочтем книги, о которой он говорит Леле: 'Я пишу ее во внутреннем посвящении Блоку, Пастернаку и Вам'. Не будем говорить о любви... 'НЕ БУДЕМ говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое' - так, печально и загадочно, оканчивается рассказ Паустовского 'Ручьи, где плещется форель'. Почему? 'Когда я писал 'Ручьи, где плещется форель', я никого в то время не любил, - пишет он Леле из гостиницы 'Европейская' перед самым отъездом. - Было глухое время в моей жизни. Тогда я написал, что никто не знает, что такое любовь. Может быть, это плеск форели в реке, низкие звезды за окнами, печальный голос женщины. И вот, сейчас мне дорого все, что связано с Вами, даже каждый пустяк. Все - и сырой туманный воздух, налетающий с Финского залива, Пергамский зал Эрмитажа, Куинджи в Русском музее, тот вечер, когда падал медленный снег, и я пришел к Вам на 7-й этаж и впервые ощутил страшную тревогу перед будущим и какую-то глубокую сияющую прелесть Вашего существа. Это был рок, судьба, от нее не уйти. Очевидно, недаром Вы нашли меня в Москве и недаром я, не видя Вас, все время думал о Вас, где бы ни был... Почему-то после вчерашнего вечера я все думаю о том, как мы ехали в черной и тихой машине вдоль набережной Невы и как уходили вдаль речные ленинградские фонари. Я все люблю - каждый речной фонарь вблизи и вдали, каждое дерево, каждую вещь - все, на чем хотя бы на мгновение останавливался Ваш взгляд. Я ничего не знаю, кроме того, что сердце разрывается от нежности к Вам и от горечи неизбежной разлуки. Я продал бы за бесценок свою душу черту, лишь бы вернуть свою жизнь хотя бы на 30 лет назад - и для Вас, и для своей работы, - сколько бы я тогда смог написать. Если меня не будет, то я бы хотел одного - чтобы Вы хранили память обо мне не только как о писателе, а как о совершенно своем, близком и преданном Вам человеке. Берегите себя очень и очень. Вы должны жить ясно, хорошо, спокойно. У вас есть мальчик, научите его любить поэзию жизни и хорошие книги (в том числе и мои), научите его быть человеком мира, добра и благородства'. Власть несбывшегося ЧТО БЫЛО дальше? Страницы писем, достойные стать страницами книг. Встречи в Севастополе - городе, где, по словам Паустовского, особенно сильно ощущается то состояние, которое Грин называл 'властью несбывшегося'. 14 июля 1968 года, услышав по радио горькую весть, Леля - Елизавета Аркадьевна Лыжина - оставит в дневнике запись: 'Умер К. Г. Паустовский. Оборвалась последняя паутинка надежды увидеть его еще раз...' Зимой прошлого года внезапно оборвалась и ее жизнь. Тайну - был ли их роман чисто платоническим или нет - она унесла с собой. Но перечитайте 'Ручьи, где плещется форель': 'Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти...' И вдруг понимаешь, что духовное чувство, озарившее жизнь, способно пережить тех, кому оно было даровано, перетекая в иные времена - в дар другим. Быть может, и несбывшееся тоже не исчезает бесследно?..

Не Рембрандт

По ТВ сейчас смотрела Маска для волос ЧЕРНЫЙ ХЛЕБ МАЙОНЕЗ ПИВО КАСТОРОВОЕ МАСЛО Все смешать и на 20 мин. корица и шелуха лука настаивать на спирте и втирать

Спасибо громадное.

Аленька,шали!Для этого и игра,чтобы веселиться и было хорошее настроение.

Вопрос Кто держал в руке лучше кисти,чем рюмку и почему?

Спасибо,все правильно.

Вы первые вопрос задали.Мы ответили на 1 вопрос больше.Я молчу.Посчитай. Есть капитаны,они посчитают.

Спасибо Счет 4\6

Спасибо.

Ждем ребят и Иришу.

теперь счет 4:5в пользу 2 команды.Проверить можно. 2 команда ответила на все вопросы 1команда не ответила правильно на вопрос Любы.Считайте. В ответах нет?????????????Мы всегда"Один за всех,все за одного".

каблуки и туфли

Вспомним Константина Дмитриевича Воробьева (1919 – 1975), автора суровых и трагических произведений, который первым рассказал о горькой правде попавшего в плен и прошедшего сквозь ад земной. Повести Константина Дмитриевича Воробьева «Это мы, Господи», «Убиты под Москвой» написаны по собственному опыту. Сражаясь в роте кремлевских курсантов под Москвой, попал в плен, прошел через лагеря на территории Литвы. Бежал из плена, организовал партизанскую группу, влившуюся в литовский партизанский отряд, а после войны жил в Вильнюсе. Повесть «Это мы, Господи», написанная в 1943 году, опубликована была лишь через десять лет после его смерти, в 1986 году. Эта повесть о муках молодого лейтенанта в плену несет в себе автобиографичность и сейчас высоко оценивается по сопротивляемости духа как явление, родственное разве что колымским рассказам Варлама Шаламова. Пытки, расстрелы, каторжный труд в плену, побеги… Автор документирует кошмарную явь, обнажает зло. Повесть «Убиты под Москвой», написанная им в 1961 году, остается одним из самых достоверных произведений о начальном периоде войны в 1941 году под Москвой, куда попадает рота молодых курсантов, почти без оружия. Гибнут бойцы, мир рушится под бомбами, раненые попадают в плен. Но их жизнь отдана Родине, которой они верно служили. http://lib.aldebaran.ru/author/vorobyov_konstantin/

ВОЙНА В ПОВЕСТИ ВЯЧЕСЛАВА КОНДРАТЬЕВА «САШКА» Глубинным импульсом, послужившим написанию Вячеславом Кондратьевым рассказов и повестей о тяжелых военных буднях, стала его вера в то, что он обязан рассказать о войне, о своих товарищах, которые сложили голову в стоивших нашей стране больших жертв боях подо Ржевом. Писатель считал своим долгом донести горькую военную правду до читателей. Повесть В. Кондратьева “Сашка” была сразу же замечена и литературной критикой, и читателями. Она заняла достойное место в ряду лучших литературных произведений о военном времени. Какой мы видим войну в повести Вячеслава Кондратьева? Это редеющий в атаках и от постоянных немецких обстрелов батальон; разные его роты, в каждой из которых осталось по полтора десятка из первоначальных ста пятидесяти бойцов... Это три захваченные фашистами деревни — Панове, Усово, Овсянниково. Это овраг, маленькие рощицы и поле, за которым вражеская оборона, простреливаемая пулеметным и минометным огнем... В центре повествования Кондратьева именно это овсянниковское поле, в воронках от мин, снарядов и бомб, с неубранными трупами, с валяющимися простреленными касками, с подбитым в одном из первых боев танком. Казалось бы, овсянниковское поле ничем не примечательно — обычное поле боя. Но для героев повести Кондратьева все главное в их жизни совершается именно здесь. И многие из них останутся здесь навсегда... В. Кондратьев во всех деталях воспроизводит военный быт, что придает его повествованию особую реалистичность, делает читателя соучастником военных событий. Для людей, воюющих здесь, даже самая незначительная деталь навсегда врежется в память. Для бойцов овсянниковского поля содержанием жизни стали и шалаши, и мелкие окопчики, и последняя щепоть махры, и валенки, которые никак не высушить, и полкотелка жидкой пшенной каши в день на двоих. И пока солдат жив и цел, ему снова ходить в атаку, есть что придется, спать где придется... Из этого и складывалась жизнь солдата. Даже смерть была здесь привычной, и мало у кого оставалась надежда выбраться отсюда живым и неискалеченным. Кому-то может показаться, что повествование Вячеслава Кондратьева содержит и несущественные подробности: дата, которой помечена пачка концентрата, лепешки из гнилой, раскисшей картошки. Но это все правда, та правда, которая помогает понять по-настоящему, чего стоила русскому народу Великая Отечественная война. Картина военного быта дополняется постоянным обращением В. Кондратьева к тылу. Война в тылу легла на плечи людей непосильной работой, слезами матерей, у которых сыновья на фронте, вдовьей долей солдаток. В кровавом бою местного значения и в описании жизни тыла Вячеслав Кондратьев изобразил картину большой войны. Люди, показанные в повести, — самые обыкновенные. Но в их судьбах отражается судьба миллионов россиян во время тяжелейшей войны. Кондратьев с большим мастерством передает напряженную жизнь военного времени. В любой момент приказ или пуля могли разлучить людей надолго, часто навсегда. Но за немногие дни и часы, а иногда в одном лишь поступке полностью проявлялся характер человека. Когда Сашка, сам раненый, перевязал тяжело раненного солдата из “папаш”, и добравшись до санвзвода, привел санитаров, он совершил этот поступок, ни минуты не раздумывая. Таков был зов его совести. Он сделал то, что считал само собой разумеющимся, не придавая этому большого значения. Но тот раненый солдат, которому Сашка спас жизнь, наверняка никогда его не забудет. И пусть он не знает даже имени своего спасителя — он знает гораздо большее: это благородный человек, сострадающий такому же, как он сам, бойцу. Против нас была очень сильная армия — хорошо вооруженная, уверенная в своей непобедимости. Армия, отличавшаяся необычайной жестокостью и бесчеловечностью, у которой не было никаких нравственных преград в обращении с противником. А как же обращалась с противником наша армия? Сашка, что бы там ни было, не сможет расправиться с безоружным. Для него это означает утрату чувства собственного достоинства, нравственного превосходства над фашистами. Когда у Сашки спрашивают, как он решился не выполнить приказ — не стал расстреливать пленного, разве не понимал, чем ему это грозило, он отвечает просто: “Люди же мы, а не фашисты”. И простые его слова наполнены глубоким смыслом. Несмотря на то, что война изображена Вячеславом Кондратьевым в жутких подробностях — грязь, кровь, трупы, повесть “Сашка” проникнута верой в торжество человечности. Сашка Краткое содержание рассказа Сашка влетел в рощу, крича: "Немцы! Немцы!" - чтоб упредить своих. Ротный велел отойти за овраг, там залечь и ни шагу назад. Немцы к тому времени неожиданно замолкли. И рота, занявшая оборону, тоже притихла в ожидании, что вот-вот пойдёт настоящий бой. Вместо этого молодой и какой-то торжествующий голос стал их морочить: "Товарищи! В районах, освобождённых немецкими войсками, начинается посевная. Вас ждёт свобода и работа. Бросайте оружие, закурим сигареты..." Ротный через несколько минут разгадал их игру: это была разведка. И тут же дал приказ "вперёд!". Сашка хоть и впервые за два месяца, что воевал, столкнулся так близко с немцем, но страха почему-то не ощущал, а только злость и какой-то охотничий раж. И такое везение: в первом же бою, дуриком, взял "языка". Немец был молодой и курносый. Ротный побалакал с ним по-немецки и велел Сашке вести его в штаб. Оказывается, фриц ничего важного ротному не сказал. А главное, перехитрили нас немцы: пока наши бойцы слушали немецкую болтовню, немцы уходили, взяв у нас пленного. Немец шёл, часто оглядываясь на Сашку, видно, боялся, что может выстрелить ему в спину. Здесь, в роще, по которой они шли, много советских листовок валялось. Сашка одну поднял, расправил и дал немцу - пускай поймёт, паразит, что русские над пленными не издеваются. Немец прочёл и буркнул: "Пропаганден". Жалко, не знал Сашка немецкого, поговорил бы. .. В штабе батальона никого из командиров не было - всех вызвали в штаб бригады. А к комбату идти Сашке не посоветовали, сказав: "Убило вчера Катеньку нашу. Когда хоронили, страшно на комбата глядеть было - почернел весь..." Решил Сашка все же идти к комбату. Тот Сашке с ординарцем велел выйти. Слышался из блиндажа только комбатов голос, а немца словно и не было. Молчит, зараза! А потом комбат вызвал к себе и приказал: немца - в расход. У Сашки потемнело в глазах. Ведь он же листовку показывал, где написано, что пленным обеспечена жизнь и возвращение на родину после войны! И ещё - не представлял, как будет убивать кого-то. Сашкины возражения ещё больше вывели из себя комбата. Разговаривая с Сашкой, он уж руку недвусмысленно на ручку ТТ положил. Приказ велел выполнить, о выполнении доложить. А ординарец Толик должен был за исполнением проследить. Но Сашка не мог убить безоружного. Не мог, и все! В общем, договорились с Толиком, что отдаст он ему часы с немца, но сейчас чтоб ушёл. А Сашка решил все же немца вести в штаб бригады. Далеко это и опасно - могут и дезертиром посчитать. Но пошли... И тут, в поле, догнал Сашку с фрицем комбат. Остановился, закурил... Только минуты перед атакой были для Сашки такими же страшными. Взгляд капитана встретил прямо - ну, стреляй, а прав все равно я... А тот глядел сурово, но без злобы. Докурил и, уже уходя, бросил: "Немца отвести в штаб бригады. Я отменяю свой приказ". Сашка и ещё двое раненых из ходячих не получили на дорогу продуктов. Только продаттестаты, отоварить которые можно будет лишь в Бабине, в двадцати верстах отсюда. Ближе к вечеру Сашка и его попутчик Жора поняли: до Бабина сегодня не добраться. Хозяйка, к которой постучались, ночевать пустила, но покормить, сказала, нечем. Да и сами, пока шли, видели: деревни в запустении. Ни скота не видно, ни лошадей, а о технике и говорить нечего. Туго будет колхозникам весновать. Утром, проснувшись рано, задерживаться не стали. А в Бабине узнали у лейтенанта, тоже раненного в руку, что продпункт здесь был зимой. А сейчас - перевели неизвестно куда. А они сутки нежрамши! Лейтенант Володя тоже с ними пошёл. В ближайшей деревне кинулись просить еды. Дед ни дать, ни продать продукты не согласился, но посоветовал: на поле накопать картохи, что с осени осталась, и нажарить лепёх. Сковороду и соль дед выделил. И то, что казалось несъедобной гнилью, шло сейчас в горло за милую душу. Когда мимо картофельных полей проходили, видели, как копошатся там другие калечные, дымят кострами. Не одни они, значит, так кормятся. Сашка с Володей присели перекурить, а Жора вперёд ушёл. И вскоре грохнул впереди взрыв. Откуда? До фронта далеко... Бросились бегом по дороге. Жора лежал шагах в десяти, уже мёртвый: видно, за подснежником свернул с дороги... К середине дня доплелись до эвакогоспиталя. Зарегистрировали их, в баню направили. Там бы и остаться, но Володька рвался в Москву - с матерью повидаться. Решил и Сашка смотаться домой, от Москвы недалеко. По пути в селе накормили: не было оно под немцем. Но шли все равно тяжело: ведь сто вёрст оттопали, да раненые, да на таком харче. Ужинали уже в следующем госпитале. Когда ужин принесли - матерок пошёл по нарам. Две ложки каши! За эту надоевшую пшёнку крупно повздорил Володька с начальством, да так, что жалоба на него попала к особисту. Только Сашка взял вину на себя. Что солдату? Дальше передовой не пошлют, а туда возвращаться все равно. Только посоветовал особист Сашке сматываться побыстрее. А Володьку врачи не отпустили. Пошёл Сашка опять на поле, лепёх картофельных на дорогу сотворить. Раненых там копошилось порядочно: не хватало ребятам жратвы. И махнул до Москвы. Постоял там на перроне, огляделся. Наяву ли? Люди в гражданском, девушки стучат каблучками... будто из другого мира. Но чем разительней отличалась эта спокойная, почти мирная Москва от того, что было на передовой, тем яснее виделось ему его дело там...

Виктор Викторович Конецкий Об авторе: Виктор Викторович Конецкий родился 6 июня 1929 года в Ленинграде. Мальчишкой пережил блокаду. В 1952 году он окончил Первое Балтийское высшее военно-морское училище и служил на Северном флоте, штурманом на аварийно-спасательных судах. После увольнения в запас в звании капитан-лейтенанта Конецкий начал работать на судах торгового флота и прошел путь от четвертого помощника до капитана дальнего плавания. Плавал в Арктике, четырнадцать раз прошел Северным морским путем. Свой творческий путь Виктор Конецкий начинал с рассказов о войне и блокаде, с путевых заметок. Активно писательским трудом стал заниматься с 1956 года. Повесть "Завтрашние заботы", впервые опубликованная в журнале "Знамя", сразу снискала ему читательскую любовь. Эта и другие повести, в том числе "Среди мифов и рифов", "Соленый лед", "Морские сны", переведены на несколько языков. Перу Конецкого также принадлежат романы "За Доброй Надеждой" и "Никто пути пройденного у нас не отберет". Кроме того, Виктор Конецкий как сценарист принимал участие в создании фильмов, ставших классикой советского кинематографа, - "Путь к причалу" и "Тридцать три" Георгия Данелия и "Полосатый рейс" Владимира Фетина. http://lib.aldebaran.ru/author/koneckii_viktor/