Сергей Довлатов.

[Рона]

Сергей Довлатов. Цитаты  

Четверг, 27 Августа 2015 г. 08:20 + в цитатник

 

• Ужасней смерти — трусость, малодушие и неминуемое вслед за этим — рабство.

• Бездарность с лихвой уравновешивается послушанием.

• Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки — никого!!!

• Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.

• Юмор — украшение нации… Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!

• Свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Под ее лучами одинаково быстро расцветают и гладиолусы, и марихуана…

• Трудно выбирать между дураком и подлецом, особенно если подлец — ещё и дурак.

• Мрачность издалека напоминает величие духа.

• Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд.

• Человек человеку — всё, что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств.

• Ты добиваешься справедливости? Успокойся, этот фрукт здесь не растет.

• Желание командовать в посторонней для себя области — есть тирания.

• Скудность мысли порождает легионы единомышленников.

• Хамство — это грубость, наглость, нахальство, вместе взятые, но при этом — умноженные на безнаказанность.

• В чём разница между трупом и покойником? В одном случае — это мёртвое тело. В другом — мёртвая личность.

 

 

Рубрики:  МЫСЛИ

Метки: цитаты сергей довлатов мысли довлатов                               

 

http://www.liveinternet.ru/users/2338549/post370349284/#

[Рона]

Невозвращенец  

Вторник, 25 Августа 2015 г. 05:25 + в цитатник

 

Невозвращенец

24 августа 1990 года,

ровно четверть века назад,

в Нью-Йорке умер Сергей Довлатов

Сергей Довлатов умер очень не вовремя.

Эти слова могут показаться банальностью и почти насмешкой, в данном случае кощунственной. Ясно, что смерть в 49 лет не может быть своевременной! Но вот, скажем, ранняя смерть Чехова, несмотря на все человеческие сожаления, такого ощущения не вызывает.

рудно представить, как 57-летний Антон Павлович отнесся бы в 1917 году к тому, что вишневый сад вырубают не оборотистые Лопахины, а местные мужики (к которым Чехов относился весьма трезво).

А три сестры стонут не «В Москву! В Москву!», а «В Париж! В Париж!» — так же не имея возможности двинуться с места. Или возьмем более близкий пример, Владимира Высоцкого, современника и почти одногодки Довлатова.

Попробуйте представить себе 50-летнего Высоцкого на Съезде народных депутатов СССР, или его же, 70-летнего — на корпоративе. Это просто невозможно — он слишком крепко вколочен в свою эпоху и полностью в ней реализовался.

Про Сергея Довлатова этого не скажешь. Более того — про него приходится сказать прямо противоположное. Писатель, заметивший как-то не в бровь, а в глаз, что «талант это как эрекция — скрыть трудно, а симулировать невозможно», остался трагически невостребован и недореализован в СССР.

Но в Америке дела пошли не то чтобы сильно лучше. Да, его как автора заметили престижнейшие американские (англоязычные!) журналы, зауважали слависты, он даже стал на какое-то время главным редактором независимого СМИ, в котором, при всех оговорках, всё-таки мог писать и печатать то, что считал нужным.

Но достаточно почитать его рассказы американского периода, чтобы почувствовать, как мучительно он переламывал себя, пытаясь не жить эмигрантскими воспоминаниями советского прошлого, а писать об Америке.

А писать-то было не о чем. И не для кого.

— Ты писатель, — говорит ему Бернович, — вот и опиши, чего я кушаю на сегодняшний день. Причем без комментариев, а только факты. Утром — холодец телячий, лаке, яички, кофе с молоком. На обед — рассольник, голубцы, зефир. На ужин — типа кулебяки, винегрет, сметана, штрудель яблочный… В СССР прочтут и обалдеют. Может, Ленинскую премию дадут за гласность…

<...>

«Демократия, — размышлял он, — не только благо. Это еще и бремя. В Союзе такие люди были частью пейзажа. Я воспринимал их как статистов. Здесь они превратились в равноправных действующих лиц. Впрочем, — спохватывался писатель, — это хорошие добрые люди. О них можно, в принципе, написать рассказ…»

(«Мы и гинеколог Буданицкий»)

Довлатов задыхался в тотальном «Брайтон-биче» 80-х. И в конце концов задохнулся. Но из чего следует, что его гипотетическое возвращение в 90-е оказалось бы триумфальным, как у Аксенова? Или хотя бы скандально-заметным, как у Лимонова?

Задним числом легко быть проницательным. Но всё-таки попробуем объяснить, на чем основывается такая уверенность.

Во-первых, на журналистике Довлатова.

Газета «Новый американец» произвела маленькую революцию в русскоязычной прессе. Сергей Довлатов как пишущий журналист и редактор выработал особый стиль — как бы дурашливый (достаточно сказать, что «колонка редактора» была оформлена на полосе в виде натуральной водяной колонки, в то время еще многим памятной), но при этом не затмевающий глубины и оригинальности мысли.

В России в 90-е годы это направление «стёбной журналистики» стало на какое-то, достаточно долгое время главенствующим — а у истоков его стоял именно Довлатов.

Во-вторых, на эссеистике Довлатова.

B своих двухчастных «Записных книжках» («Соло на ундервуде» и «Соло на IBM») он явил себя не только одним из первых «компьютеризированных» русских писателей, но и одним из первых, кто сумел убедительно претворить в практику заумные рассуждения теоретиков постмодернизма об «открытом произведении».

По этим коротким, полным колючего юмора и стилистического блеска произведениям равнялись потом (и продолжают равняться) многие русские читатели, — в том числе такие, у которых не могло быть между собой ничего общего — кроме Довлатова.

И наконец, собственно, на его литературе. Здесь Довлатов тоже выступил не просто как яркий писатель, но и как первопроходец. Многие его друзья и знакомые жаловались и сердились, что он вывел их и события из их жизни в своих произведениях практически «как есть»… но при этом все пересочинив и переиначив.

И уже после смерти автора те же литературоведы объяснили, что мы живем в ситуации тотальной «смерти автора», и слияние фикшна и нон-фикшна — основной тренд современной литературы.

Но все эти «во-первых, во-вторых, в-третьих» не имели бы никакого смысла без главного. Без порядочности Довлатова, без его человечности.

Дочка росла. Ее уже было видно из-за стула. Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила:

— Ты любишь Брежнева?

Я сказал:

— Любить можно тех, кого хорошо знаешь. Например, маму, бабушку. На худой конец — меня. Брежнева мы не знаем. Хотя часто видим его портреты. Возможно, он хороший человек. А может быть, и нет…

Как эти ни странно, но этот выделяющийся ростом мужчина с довольно запутанной личной жизнью подал нам пример, как можно вести себя естественно и порядочно, не кривя душой и не вставая в позу, в ситуациях и куда более сложных, чем неожиданный вопрос маленькой дочки — например, описанных в «Компромиссе», не говоря уж про «Зону».

Поэтому к Сергею Довлатову очень хочется применить слова, записанные им самим применительно к Чехову:

Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова.

Так и здесь. Можно преклоняться перед мужеством и упорством Солженицына, восхищаться раскованностью и изяществом Аксенова и т.д. Но наибольшую симпатию из всех «возвращенцев» вызывает Довлатов. Который вернуться так и не успел.

Текст: Михаил Визель/ГодЛитературы.РФ

Фото: www.spb.aif.ru

.

 

 

Рубрики:  Памятные даты

Писатели - поэты - жизнь и судьба

Метки: Довлатов                               

[Рона]

Сергей Довлатов

Довлатов Сергей Донатович (1941 - 1990)

Ленинград, 1978 год. У пивного ларька на углу Белинского и Моховой ранним июльским утром выстроилась длинная очередь. В основном это были суровые мужчины в серых пиджаках и телогрейках. Облачением выделялся лишь… Петр I, скромно стоявший в толпе страждущих. Император был одет по всей форме: зеленый камзол, треуголка с пером, высокие сапоги, перчатки с раструбами, барханные штаны с позументом. Черный ус на подозрительно румяном лице иногда нетерпеливо подрагивал. А очередь меж тем жила своей повседневной жизнью.

— Я стою за лысым. Царь за мной. А ты уж будешь за царем...


Объяснялось все просто: в облике монарха в народ затесался журналист и писатель Сергей Довлатов. Шевеля пальцами ног в промокших ботфортах, он страшно жалел, что согласился сняться в любительском фильме у приятеля Николая Шлиппенбаха. Тот не скрывал, что позвал Сергея исключительно из-за его роста — метр девяносто три. Зато времени для съемок у актера-самоучки было предостаточно: с работы отовсюду повыгоняли, дома никто не ждал. Жена Лена и дочь Катя уже покинули пределы СССР.

Шлиппенбах задумал провокацию: решил столкнуть ленинградских обывателей с основателем города. И запечатлеть все это скрытой камерой. Но замысел не удался. Закаленные абсурдом советской действительности, граждане на царя-батюшку реагировали вяло.

Довлатов уже в эмиграции свой съемочный опыт превратит в рассказ. А в тот момент еще не знал, что скоро окажется за границей с единственным чемоданом в руках, на крышке которого со времен пионерского лагеря осталась полустертая хулиганская надпись – «говночист». Не знал, что станет главным редактором американской русскоязычной газеты. Что его книги не только издадут, но и переведут — даже на японский язык. А рассказы опубликуют в престижнейшем американском журнале «Ньюйоркер». С чем его, кстати, поздравит классик американской литературы Курт Воннегут, который этой чести не удостоился ни разу.

 

Сергей Довлатов и Курт Воннегут 1982
Фото Нины Аловерт

Однако, радости Сергею Довлатову это не принесет. «Никогда не встречал человека, который бы каждую минуту был настолько несчастен, — писал про него однокурсник и друг, писатель Самуил Лурье. — При этом неизменно остроумен и готов к веселью. Сергей играл рыжего клоуна, в душе всегда оставаясь клоуном белым». Эта же странная особенность характера распространялась и на его отношения с женщинами.
 

В больнице Нью-йорка

«Я просыпался с ощущением беды»

 

«Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы:
— Она, понимаешь, медленно ходит, а главное — ежедневно жрет!»

Это зарисовка из довлатовской книги «Соло на ундервуде». За четверть века до ее публикации студент филфака Ленинградского университета Сережа Довлатов к семейным узам относился куда более романтично.

«Помню ожидание любви, буквально каждую секунду. Как в аэропорту, где ты поджидаешь незнакомого человека. Держишься на виду, чтобы он мог подойти и сказать: "Это я"» , — вспоминал он о том времени.

 

 

<sub>Любовь, коренным образом перевернувшую всю его жизнь, Довлатов встретил в стенах родного учебного заведения. Где в раздевалке зимой приятно пахло талым снегом, а летом в аудиториях – болгарским вином «Гамза», которое продавалась тогда в плетеных бутылках. Продвинутая молодежь после занятий распивала его прямо из горлышка, закусывая плавленным сырком. И до драки спорила о литературе!

«Помню, как Лева Баранов, вялый юноша из Тихвина, ударил ногой аспиранта Рыленко, осмелившегося заявить, что Достоевский сродни экспрессионизму» - писал уже в Америке Сергей.

При этом молодые интеллектуалы не выпускали из виду и фланировавших мимо студенток. А самой эффектной из них была, безусловно, Ася Пекуровская. В кругах «золотой молодежи» Ленинграда ее считали красивейшей девушкой города!

Впрочем, Довлатов тоже был популярен. Огромного роста, боксер он гипнотически действовал на противоположный пол своим бархатным баритоном и умением блестящего рассказчика. Но сам был уверен - главный его «мужской секрет» в другом.</sub>

 

<sub>— Ты никогда не будешь иметь успеха у баб! — как-то заявил Довлатов на занятиях физкультуры другу-второкурснику.

— Почему это? – обиделся тот.

— У тебя нет брюха, – снисходительно пояснил Сергей. – А бабы очень любят брюхо!
Но с Асей как-то сразу не заладилось.

— Хотите знать, на кого вы похожи? На разбитую параличом гориллу, которую держат в зоопарке из жалости, - заявила она ему на первом же свидании. А когда тот смущенно попытался пригладить волосы, прикончила:
— Голову не чешут, а моют!

Именно так писатель рассказывает о знакомстве с девушкой в повести «Филиал», где возлюбленная не очень старательно замаскирована под именем Тася.

Но эти дамские «укусы» оказались в результате хорошим знаком. При том, что у первой красавицы Северной столицы в ухажерах недостатка не было.

«В то время мы осаждали одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, —вспоминал впоследствии нобелевский лауреат Иосиф Бродский. — Осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».</sub>

 

_{Иосиф Бродский и Сергей Довлатов}

<sub>Ася действительно в то время стриглась «под мальчика». Когда они с Довлатовым неторопливо прогуливались по Невскому проспекту, на прохожих эта красивая пара производила ошеломляющее впечатление.

— Оба ходили в одинаковых коричневых пальто и оба коротко стриженные, — рассказывала Людмила Штерн, автор книги «Довлатов, добрый мой приятель». — Как-то я увидела их вместе около Пассажа. Вокруг образовался вакуум – будто они явились откуда-то из Космоса или из Калифорнии.

Довлатов пытался контролировать каждый шаг любимой. Назначал свидания на пересечении Невского и Литейного, безропотно ожидая ее часами. Тратил на подарки, такси, рестораны последние деньги, влезал в долги.</sub>

 

_{С Асей Пекуровской, 60-е годы}

<sub>«Я просыпался с ощущением беды. Часами не мог заставить себя одеться. Всерьез планировал ограбление ювелирного магазина. Я убедился, что любая мысль влюбленного бедняка — преступна» — напишет он позже в повести «Чемодан».

Однажды на квартире их общего друга Игоря Смирнова возник спор. Если Ася не сможет выпить из горла бутылку водки, то немедленно выходит за Сергея. Но уж если выпьет – то не только остается свободной, но Довлатов еще будет обязан дотащить на плечах от Финляндского вокзала до Невы их упитанного приятеля Мишу Апелева.

— Ася выпила эту водку, — рассказывал Смирнов, ныне профессор филологии в Германии. — Она побледнела, упала в обморок. Но когда мы ее откачали, Сергей выполнил условия пари, посадив Мишу на плечи и оттащив к реке.

А вот сама Ася через какое-то время добровольно отказалась от выигрыша — их свадьба все же состоялась. На следующий же день они расстались…</sub>

 

_{Сергей Довлатов и Василий Аксенов (аэропорт Кеннеди, NY, 10 сентября 1980)}

_{Существует множество слухов относительно их разрыва. Якобы, Пекуровская еще до свадьбы ему неоднократно изменяла. Якобы, ушла от надоевшего Сергея к стиляге и красавцу Василию Аксенову, который тогда уже печатался в «Юности». Якобы, несчастный Довлатов даже пытался застрелить роковую красавицу из охотничьего ружья… Но писатель и сам обожал слагать о себе легенды. Чему же верить? Может, вот этим строчкам из «Филиала»?}
 

[Рона]

http://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post335884389/#

[AnnaZ]