a7d1cf7b10fdff73b921cdaedacff6ad Перейти к контенту

Поэт Ароматов – Константин Веригин.


Рекомендуемые сообщения

Поэт ароматов – Константин Веригин

postdateicon.png 13.05.2011 | Автор: Светлана Лучкив

Ароматы.jpg

Поэзия ароматов

В одной из книг по парфюмерии прочитала красивое выражение об ароматах Веригина Константина Михайловича. Меня очень заинтересовала личность этого человека и я нашла удивительную историю об этом человеке.

Константин Михайлович Веригин был из старинного дворянского рода. Он родился в семье потомственного дворянина в Санкт-Петербурге в 1899 году, воспитывался в Кадетском корпусе.

В 1911 году его семья перебралась в Крым: здесь прошло детство и юность Константина Михайловича, здесь он учился в Ялтинской Александровской мужской гимназии. В их семье было трое очень способных и развитых детей: они любили поэзию и музыку.

Константин же с детства просто обожал ароматы. В своей семье, в кругу близких людей, у него было прозвище «Кот». А в одной из башен дома находилась специальная комната, которая называлась «Лаборатория Кота».

В 1919 году он закончил гимназию. Затем, до самой эвакуации из Крыма, сражался в рядах Белой Армии. После чего, в ноябре 1920 года, Константин Михайлович на пароходе, идущем в Стамбул, был вынужден покинуть пределы России вместе со своими родными – сестрой и матерью.

Его родной брат Михаил, тоже служивший в Белой гвардии, остался в России. Никогда больше он и его родные не увидятся.

Горькое расставание с Россией он описал в своей книге «Благоуханность». Эти строки очень тяжело читать: люди плачут, крестятся, поют «Боже, царя храни» и не могут отвести взгляд от родного берега. Из города доносился колокольный звон: оставшиеся в России родные и близкие в это время молились в церкви.

Затем последовал переезд семьи из Константинополя в Югославию. А в конце 1921 года Веригину удаётся получить визу во Францию и он переезжает туда навсегда.

Здесь, в городе Лилле, в 1924 году, он учился в Университете и получил диплом инженера-химика. После окончания университета он вынужденно работал на заводе красок, так как нужны были средства к существованию.

Но помогли знакомства, и он смог устроиться работать – куда бы вы подумали? Да. Он поступил в Дом Шанель! Здесь он стал работать под руководством – кого бы вы подумали? Да. Он стал работать под руководством знаменитого французского парфюмера Эрнеста Бо. Что вы знаете о нём?

Знаете ли вы, что французский парфюмер Эрнест Бо родился в Москве в 1882 году?

Знаете ли вы, что Русская революция лишила его всего состояния и положения?

Знаете ли вы, что Эрнест Бо говорил на прекрасном русском языке и знал его в совершенстве?

Знаете ли вы, что Эрнест Бо был патриотом Франции и его талант раскрылся именно здесь, во Франции?

Знаете ли вы, что Эрнест Бо на всю жизнь сохранил пламенную любовь к России и императору?

Именно в Доме Шанель, Константин Веригин становится парфюмером и вместе с великим композитором ароматов, Эрнестом Бо, участвует в создании самых знаменитых в мире духов «Шанель №5»

Год выпуска аромата – 1921. Именно тогда впервые были созданы духи с добавлением синтетических альдегидов, которые открыли именно в то время. Альдегиды были добавлены в очень большом количестве, что придало аромату особую свежесть. Вскоре этот аромат стал шагать по планете с неизменным успехом.

Константина Веригина называли поэтом ароматов. Представляете? Он писал о том, как воздействуют ароматы на человека; о том, что ароматы способствую полёту фантазии.

В своей книге «Благоуханность. Воспоминания парфюмера» он пишет о том, что если человек переживает яркий момент в своей жизни, то обрамлённый ароматом, этот момент жизни становится ещё более запоминающимся.

Константин Михайлович Веригин занимался также контролем качества духов, закупкой качественных эссенций и других ингредиентов. Веригин входил в состав и даже избирался председателем Ассоциации французских Парфюмеров.

Это был совершенно уникальный человек: от природы одарённый тонким обонянием, он считал, что времена года и даже суток имели свой неповторимый аромат. Он всегда жил в мире запахов и никогда не мог забыть пережитое: то тяжёлое время в России, когда красные расстреливали белых офицеров прямо на улице и повсюду стоял запах разлагающихся трупов. Для человека с таким тонким восприятием ароматов это просто трагические воспоминания.

В своей книге он писал, что считает опасными вредные и дурные запахи, так как они порождают зло и разврат. Он умер в Париже, в 1982 году.

Вот такая удивительная история необыкновенного человека.

http://aromaclub.biz/aromaty-i-zapachi/poet-aromatov-konstantin-verigin

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Ольга Кушлина "Туманы и духи".

Рецензия на книгу К. М. Веригина "Благоуханность".

Аннотация не должна дезориентировать потенциальных покупателей книги, которые, по мнению издательства, якобы интересуются "таинственным миром запахов и проблемами парфюмерии вообще". Решительно возражаю: отнюдь. Мы не по этой части. Благоуханностью как таковой мы заинтересуемся только задним числом, закрыв прочитанную на одном дыхании книжечку, затушив сигарету, и начав подозрительно принюхиваться к окружающему нас — доселе безуханному — миру. Повинюсь сразу во всех остальных грехах: даже название книги по первому впечатлению показалось безвкусным, не говоря уже об обложке, смахивающей на обертку мыла "Цветы России". Вот из-за этого — то есть из-за глупой предвзятости — Константин Веригин попал мне в руки с опозданием и совершенно случайно.

Между тем книга должна заинтересовать прежде всего филологов, и не только потому, что наш "широкий круг" поставляет самых усердных потребителей мемуаров, и уж вовсе не потому, что каждой главке у Веригина предпослан эпиграф из А. К. Толстого или Фета, Бунина или Блока, Гумилева или Ахматовой. "Благоуханность" надобно прописывать литературоведам как декокт, в терапевтических целях (не путать с новомодным шарлатанством "ароматерапевтов"), для профилактики профессиональной болезни — логоцентризма.

Вся ностальгия эмигранта-парфюмера переведена в область обонятельных воспоминаний, но именно это и составляет главную ценность его прозы, ее уникальность. Даже трюизмы — "дух времени", "аромат эпохи" — вдруг наполняются всевозможными оттенками смысла: верхняя нота аромата — северная сирень, нижняя нота — крымская магнолия, глубинная нота — запах благородного дуба... Примерно в таких категориях продолжаешь какое-то время сопереживать книге, откликаться на прочитанное. Не говорю уже о потребительском подходе, о мелкой корысти историка литературы и комментатора. Многочисленные конкретные факты, свидетельства современника о быте и парфюмерном искусстве начала века, воспринимаешь уже как что-то сверх программы, как бесплатный подарок фирмы. Не удержусь от примера из собственного опыта.

Споткнулась я как-то о триолет Ф. Сологуба 1914 г., построенный на повторении одного образа: "Мерцает запах розы Жакмино, который любит Михаил Кузмин". Как, спрашивается, это объяснять? Написать в примечаниях: гибридная ремонтантная Rose General Jacqueminot, темно-бордового цвета, очень душистая... А дальше что? Ни одного упоминания конкретного сорта розы в произведениях Кузмина нет. Зато духи "Роза Жакмино" рекламировались в то время весьма настойчиво в дамских журналах. Более того, обнаружилось, что к ним питали пристрастие почему-то именно мужчины, и мужчины... писатели. Тэффи умиляется наивным вкусам А. Куприна: "Любил духи "Роз Жакемино" до блаженной радости. Если надушить этими духами письмо, будет носить его в кармане без конца..." Алексей Ремизов, описывая внешность Кузмина, трижды (!) свидетельствует о "розовом благоухании": "очень душился розой — от него, как от иконы в праздник". Пока эти косвенные свидетельства нашла — роза моя изрядно подвяла, а заодно выяснилось, что лет десять назад двое почтенных исследователей тоже над этим вопросом голову ломали и по тем же сусекам скребли. Заодно, правда, еще клоуна Жакмино обнаружили. А прочитали бы мы все вовремя Веригина, и алгебраическая формула упростилась бы до благородной краткости: "Rose Jacqueminot", 1900 год, классика парфюмерии, великий Коти, открывающий новый век новым остро-модным ароматом. И успокоились бы, поскольку всякие сомнения отпали. Впрочем, это я раньше могла бы словесным результатом довольствоваться, теперь же не успокоюсь, пока не понюхаю. Духи эти, по мнению Веригина, входят в десяток несравненных шедевров парфюмерного искусства, потому есть надежда, что они до сих пор живы.

Так же, как процветают и сегодня самые знаменитые в мире духи — "Шанель №5", запах которых, если верить фильму "Бриллиантовая рука", в России знает наизусть любой милиционер. Очаровательная "Шанель" — почти ровесница пассии Кузмина, а кто старушке даст ее годы! Сотворил это чудо, оказывается, москвич Эрнест Эдуардович Бо через два года после того, как обосновался в Париже. И открыл новую эпоху в парфюмерной индустрии. "Меня спрашивают, как мне удалось создать "Шанель №5"? Во-первых, я создал эти духи в 1920 году, когда вернулся с войны. Часть моей военной кампании прошла в северных странах Европы, за Полярным кругом, во время полуночного солнцестояния, когда реки и озера излучают особую свежесть. Этот характерный запах я сохранил в своей памяти, и после больших усилий и трудов мне удалось воссоздать его..."

Константин Веригин цитирует высказывания своего гениального учителя щедро, и действительно, на человека неискушенного они производят ошеломляющее впечатление: "...мысли наши рождаются под влиянием среды, в которой мы живем, под впечатлением прочитанного или игры любимых нами актеров. Такое влияние имели на меня французские поэты и писатели, а также произведения Пушкина, Тургенева, Достоевского; музыка Бетховена, Дебюсси, Бородина, Мусоргского; Императорский театр и его балет и Московский художественный театр; живопись французской школы и большие русские художники — Серов, Левитан, Репин и многие другие — и, главное, артистические круги того времени, с которыми я много общался".

Самое любимое детище Э. Бо, духи "Bois des Iles", были навеяны, оказывается, мотивами "Пиковой Дамы", а вдохновение пришло во время исполнения этой оперы в Париже. То-то сейчас все в России как полоумные набросились на французские ароматы. И то сказать, истосковались мы по родной, неоскверненной "благоуханности"...

Первая часть книги К. Веригина посвящена воспоминаниям детства и юности, вторая — его работе во Франции. О разделяющих эти периоды жизни 1918 — 1920 годах не сказано ни слова. Только в заключительной главе мемуарист проговаривается: "На страницах этой книги я почти не касался проблемы дурных запахов, но как избежать этого вопроса, когда роль парфюмера и заключается в том, чтобы всеми силами бороться с этим злом; всеми силами — значит, и словом". Повествование ведется в гармоничном ароматическом ключе, поэтому о запахе пороха, крови, пота, человеческого страдания и смерти, зверином запахе революции и гражданской войны книга "Благоуханность" умалчивает. В самом деле, не будем же мы, уподобляясь гимназисту-патриоту, спрашивать вернувшегося с фронта солдата: "А какой в окопах дух?" — "Известно, какой... чижолый".

Узнаем случайно, по другому поводу, что К. Веригин в эмиграции стал строгим вегетарианцем. Хотя до этого, описывая пасхальный стол своего детства, он не находил в скоромных яствах ничего предосудительного: "Ванильный дух куличей и свежесть сырных пасок ярко выделялись на басовом фоне мясных блюд и более высоких тонах рыбных запахов". Можно только представить, какой обонятельный кошмар пришлось пережить добровольцу лейб-гвардии конно-гренадерского полка, если он и через сорок пять лет не смог избыть этих впечатлений: "Еще раз считаю своим долгом напомнить, что вредные и дурные запахи, порождающие все развратное и злое, представляют реальную опасность". Причинно-следственные связи для парфюмера выглядят именно так: "дурные запахи порождают мировое зло". Обонятельный фанатизм или даже — нюхательный мистицизм.

Потребность запечатлеть упоительные ароматы детства и юности определила выбор профессии парфюмера, а все пережитое привело к пониманию своей миссии как высокого, почти религиозного служения красоте, "благоуханию духовному". Старинная дворянская фамилия и родственные связи сделали возможным устройство на работу в лучший из парфюмерных домов: чужаков сюда не брали, строжайше оберегая секреты.

Страшно представить, что случилось бы с К. Веригиным или с его великим учителем — Эрнестом Бо, если бы они вовремя не эмигрировали во Францию. Российский воздух, пропитанный запахами карболки, керосина, махорки, блевотины и крови, зловонием неправедного жизнеустройства, убил бы их раньше всего остального. Но дым отечества не отравлял благоуханности Европы, а память хранила дух дубового паркета петербургской барской квартиры, сиреневый рай имения в Орловской губернии, роскошную симфонию ароматов крымской усадьбы Веригиных. Когда Константин Михайлович заканчивал в 1965 г. свои мемуары о работе в легендарном Доме Шанель, Россия пила "Огуречный лосьон" и одновременно — им же закусывала.

Во второй части книги много страниц посвящено путешествиям — источнику вдохновения парфюмера: золотисто-амбровое благоухание Рима, шипровая мужская гамма Лондона, светло-экзальтированный воздух ночного Нью-Йорка. Недавно прошла любопытная инсталляция в Хельсинки — запахи разных стран и народов. В большом зале стояли кувшины с национальными ароматами, а зрители ходили, и в каждый сосуд свой нос засовывали. Там, где "русский дух и Русью пахло", был ... деготь. Слава богу, что после всего пережитого Россия вернулась хотя бы к дегтю. Запах этот хоть и не отличается особой изысканностью, но довольно приятен и основателен. К тому же он легко перекрывал все остальные "национальные ароматы" экспозиции и простодушно доминировал над всей выставкой. Будем пока утешаться хотя бы этим.

Две части книги написаны не только в разном стиле, но, кажется, даже на разных языках: вторая часть похожа на перевод с французского (может быть, просто автор, рассказывая о Франции, автоматически переключился и стал думать по-французски). К сожалению, "перевод" порою напоминает невыправленный подстрочник, происхождение ошибок установить трудно, но все они — на совести издателей. Если К. Веригин называет книгу П. Муратова — "Образ Италии", то его оговорка понятна, поскольку мемуариста волнует один единственный образ — обонятельный, — но ведь в выходных данных все-таки указана и фамилия редактора. Есть и более удивительные вещи: Ж. К. Гюисманс выступает под псевдонимом "Висманс" (спасибо, что не "Вискас"), название его романа дается без перевода, но с погрешностью в написании, дворянский титул главного героя хоть и переведен, но приблизительно... Многочисленные парфюмы именуются то по-французски, то на корявом языке родных осин (к примеру, "Bois des Iles" — это, оказывается, "Дерево далеких островов"). Единственная английская цитата почему-то кратко пересказывается в сноске "своими словами".

Чем занимался редактор — непонятно, корректор же вообще не обозначен, и его отсутствие подтверждается количеством опечаток на каждой странице. Но говорю все это не в осуждение, но, напротив, с чувством искренней благодарности: я, нерасторопная, вдвойне должна быть признательна КЛЕОграфу. В конце концов, даже к "фрацуским духам" быстро привыкаешь, а что единственная дочь Веригина — то Ириша, то Мариша, так это вообще несущественно. Важно другое: добрые люди издали чудесную книгу, да еще умудрились сделать это таким образом, что за четыре года тираж не разошелся. Поэтому "Благоуханность" К. Веригина все еще можно купить, и сделать это нужно непременно, поскольку даже филологу ориентироваться в окружающем мире только при помощи зрения и слуха, оказывается, все-таки трудно. Во всяком случае — скучно.

(с) Ольга Кушлина.

НЛО. № 43 (2000).

Позднее вошла в сборник О. Вайнштейн "Ароматы и запахи в культуре", том II.

Рубрики: Интересности

Парфюмер

Литература

Имена

история

Теги: ольга кушлина веригин "благоуханность" книга рецензия

Ольга Кушлина "Туманы и духи". Рецензия на книгу К. М. Веригина "Благоуханность".

Дневник

Ольга Кушлина "Туманы и духи".

Рецензия на книгу К. М. Веригина "Благоуханность".

Аннотация не должна дезориентировать потенциальных покупателей книги, которые, по мнению издательства, якобы интересуются "таинственным миром запахов и проблемами парфюмерии вообще". Решительно возражаю: отнюдь. Мы не по этой части. Благоуханностью как таковой мы заинтересуемся только задним числом, закрыв прочитанную на одном дыхании книжечку, затушив сигарету, и начав подозрительно принюхиваться к окружающему нас — доселе безуханному — миру. Повинюсь сразу во всех остальных грехах: даже название книги по первому впечатлению показалось безвкусным, не говоря уже об обложке, смахивающей на обертку мыла "Цветы России". Вот из-за этого — то есть из-за глупой предвзятости — Константин Веригин попал мне в руки с опозданием и совершенно случайно.

Между тем книга должна заинтересовать прежде всего филологов, и не только потому, что наш "широкий круг" поставляет самых усердных потребителей мемуаров, и уж вовсе не потому, что каждой главке у Веригина предпослан эпиграф из А. К. Толстого или Фета, Бунина или Блока, Гумилева или Ахматовой. "Благоуханность" надобно прописывать литературоведам как декокт, в терапевтических целях (не путать с новомодным шарлатанством "ароматерапевтов"), для профилактики профессиональной болезни — логоцентризма.

Вся ностальгия эмигранта-парфюмера переведена в область обонятельных воспоминаний, но именно это и составляет главную ценность его прозы, ее уникальность. Даже трюизмы — "дух времени", "аромат эпохи" — вдруг наполняются всевозможными оттенками смысла: верхняя нота аромата — северная сирень, нижняя нота — крымская магнолия, глубинная нота — запах благородного дуба... Примерно в таких категориях продолжаешь какое-то время сопереживать книге, откликаться на прочитанное. Не говорю уже о потребительском подходе, о мелкой корысти историка литературы и комментатора. Многочисленные конкретные факты, свидетельства современника о быте и парфюмерном искусстве начала века, воспринимаешь уже как что-то сверх программы, как бесплатный подарок фирмы. Не удержусь от примера из собственного опыта.

Споткнулась я как-то о триолет Ф. Сологуба 1914 г., построенный на повторении одного образа: "Мерцает запах розы Жакмино, который любит Михаил Кузмин". Как, спрашивается, это объяснять? Написать в примечаниях: гибридная ремонтантная Rose General Jacqueminot, темно-бордового цвета, очень душистая... А дальше что? Ни одного упоминания конкретного сорта розы в произведениях Кузмина нет. Зато духи "Роза Жакмино" рекламировались в то время весьма настойчиво в дамских журналах. Более того, обнаружилось, что к ним питали пристрастие почему-то именно мужчины, и мужчины... писатели. Тэффи умиляется наивным вкусам А. Куприна: "Любил духи "Роз Жакемино" до блаженной радости. Если надушить этими духами письмо, будет носить его в кармане без конца..." Алексей Ремизов, описывая внешность Кузмина, трижды (!) свидетельствует о "розовом благоухании": "очень душился розой — от него, как от иконы в праздник". Пока эти косвенные свидетельства нашла — роза моя изрядно подвяла, а заодно выяснилось, что лет десять назад двое почтенных исследователей тоже над этим вопросом голову ломали и по тем же сусекам скребли. Заодно, правда, еще клоуна Жакмино обнаружили. А прочитали бы мы все вовремя Веригина, и алгебраическая формула упростилась бы до благородной краткости: "Rose Jacqueminot", 1900 год, классика парфюмерии, великий Коти, открывающий новый век новым остро-модным ароматом. И успокоились бы, поскольку всякие сомнения отпали. Впрочем, это я раньше могла бы словесным результатом довольствоваться, теперь же не успокоюсь, пока не понюхаю. Духи эти, по мнению Веригина, входят в десяток несравненных шедевров парфюмерного искусства, потому есть надежда, что они до сих пор живы.

Так же, как процветают и сегодня самые знаменитые в мире духи — "Шанель №5", запах которых, если верить фильму "Бриллиантовая рука", в России знает наизусть любой милиционер. Очаровательная "Шанель" — почти ровесница пассии Кузмина, а кто старушке даст ее годы! Сотворил это чудо, оказывается, москвич Эрнест Эдуардович Бо через два года после того, как обосновался в Париже. И открыл новую эпоху в парфюмерной индустрии. "Меня спрашивают, как мне удалось создать "Шанель №5"? Во-первых, я создал эти духи в 1920 году, когда вернулся с войны. Часть моей военной кампании прошла в северных странах Европы, за Полярным кругом, во время полуночного солнцестояния, когда реки и озера излучают особую свежесть. Этот характерный запах я сохранил в своей памяти, и после больших усилий и трудов мне удалось воссоздать его..."

Константин Веригин цитирует высказывания своего гениального учителя щедро, и действительно, на человека неискушенного они производят ошеломляющее впечатление: "...мысли наши рождаются под влиянием среды, в которой мы живем, под впечатлением прочитанного или игры любимых нами актеров. Такое влияние имели на меня французские поэты и писатели, а также произведения Пушкина, Тургенева, Достоевского; музыка Бетховена, Дебюсси, Бородина, Мусоргского; Императорский театр и его балет и Московский художественный театр; живопись французской школы и большие русские художники — Серов, Левитан, Репин и многие другие — и, главное, артистические круги того времени, с которыми я много общался".

Самое любимое детище Э. Бо, духи "Bois des Iles", были навеяны, оказывается, мотивами "Пиковой Дамы", а вдохновение пришло во время исполнения этой оперы в Париже. То-то сейчас все в России как полоумные набросились на французские ароматы. И то сказать, истосковались мы по родной, неоскверненной "благоуханности"...

Первая часть книги К. Веригина посвящена воспоминаниям детства и юности, вторая — его работе во Франции. О разделяющих эти периоды жизни 1918 — 1920 годах не сказано ни слова. Только в заключительной главе мемуарист проговаривается: "На страницах этой книги я почти не касался проблемы дурных запахов, но как избежать этого вопроса, когда роль парфюмера и заключается в том, чтобы всеми силами бороться с этим злом; всеми силами — значит, и словом". Повествование ведется в гармоничном ароматическом ключе, поэтому о запахе пороха, крови, пота, человеческого страдания и смерти, зверином запахе революции и гражданской войны книга "Благоуханность" умалчивает. В самом деле, не будем же мы, уподобляясь гимназисту-патриоту, спрашивать вернувшегося с фронта солдата: "А какой в окопах дух?" — "Известно, какой... чижолый".

Узнаем случайно, по другому поводу, что К. Веригин в эмиграции стал строгим вегетарианцем. Хотя до этого, описывая пасхальный стол своего детства, он не находил в скоромных яствах ничего предосудительного: "Ванильный дух куличей и свежесть сырных пасок ярко выделялись на басовом фоне мясных блюд и более высоких тонах рыбных запахов". Можно только представить, какой обонятельный кошмар пришлось пережить добровольцу лейб-гвардии конно-гренадерского полка, если он и через сорок пять лет не смог избыть этих впечатлений: "Еще раз считаю своим долгом напомнить, что вредные и дурные запахи, порождающие все развратное и злое, представляют реальную опасность". Причинно-следственные связи для парфюмера выглядят именно так: "дурные запахи порождают мировое зло". Обонятельный фанатизм или даже — нюхательный мистицизм.

Потребность запечатлеть упоительные ароматы детства и юности определила выбор профессии парфюмера, а все пережитое привело к пониманию своей миссии как высокого, почти религиозного служения красоте, "благоуханию духовному". Старинная дворянская фамилия и родственные связи сделали возможным устройство на работу в лучший из парфюмерных домов: чужаков сюда не брали, строжайше оберегая секреты.

Страшно представить, что случилось бы с К. Веригиным или с его великим учителем — Эрнестом Бо, если бы они вовремя не эмигрировали во Францию. Российский воздух, пропитанный запахами карболки, керосина, махорки, блевотины и крови, зловонием неправедного жизнеустройства, убил бы их раньше всего остального. Но дым отечества не отравлял благоуханности Европы, а память хранила дух дубового паркета петербургской барской квартиры, сиреневый рай имения в Орловской губернии, роскошную симфонию ароматов крымской усадьбы Веригиных. Когда Константин Михайлович заканчивал в 1965 г. свои мемуары о работе в легендарном Доме Шанель, Россия пила "Огуречный лосьон" и одновременно — им же закусывала.

Во второй части книги много страниц посвящено путешествиям — источнику вдохновения парфюмера: золотисто-амбровое благоухание Рима, шипровая мужская гамма Лондона, светло-экзальтированный воздух ночного Нью-Йорка. Недавно прошла любопытная инсталляция в Хельсинки — запахи разных стран и народов. В большом зале стояли кувшины с национальными ароматами, а зрители ходили, и в каждый сосуд свой нос засовывали. Там, где "русский дух и Русью пахло", был ... деготь. Слава богу, что после всего пережитого Россия вернулась хотя бы к дегтю. Запах этот хоть и не отличается особой изысканностью, но довольно приятен и основателен. К тому же он легко перекрывал все остальные "национальные ароматы" экспозиции и простодушно доминировал над всей выставкой. Будем пока утешаться хотя бы этим.

Две части книги написаны не только в разном стиле, но, кажется, даже на разных языках: вторая часть похожа на перевод с французского (может быть, просто автор, рассказывая о Франции, автоматически переключился и стал думать по-французски). К сожалению, "перевод" порою напоминает невыправленный подстрочник, происхождение ошибок установить трудно, но все они — на совести издателей. Если К. Веригин называет книгу П. Муратова — "Образ Италии", то его оговорка понятна, поскольку мемуариста волнует один единственный образ — обонятельный, — но ведь в выходных данных все-таки указана и фамилия редактора. Есть и более удивительные вещи: Ж. К. Гюисманс выступает под псевдонимом "Висманс" (спасибо, что не "Вискас"), название его романа дается без перевода, но с погрешностью в написании, дворянский титул главного героя хоть и переведен, но приблизительно... Многочисленные парфюмы именуются то по-французски, то на корявом языке родных осин (к примеру, "Bois des Iles" — это, оказывается, "Дерево далеких островов"). Единственная английская цитата почему-то кратко пересказывается в сноске "своими словами".

Чем занимался редактор — непонятно, корректор же вообще не обозначен, и его отсутствие подтверждается количеством опечаток на каждой странице. Но говорю все это не в осуждение, но, напротив, с чувством искренней благодарности: я, нерасторопная, вдвойне должна быть признательна КЛЕОграфу. В конце концов, даже к "фрацуским духам" быстро привыкаешь, а что единственная дочь Веригина — то Ириша, то Мариша, так это вообще несущественно. Важно другое: добрые люди издали чудесную книгу, да еще умудрились сделать это таким образом, что за четыре года тираж не разошелся. Поэтому "Благоуханность" К. Веригина все еще можно купить, и сделать это нужно непременно, поскольку даже филологу ориентироваться в окружающем мире только при помощи зрения и слуха, оказывается, все-таки трудно. Во всяком случае — скучно.

(с) Ольга Кушлина.

НЛО. № 43 (2000).

Позднее вошла в сборник О. Вайнштейн "Ароматы и запахи в культуре", том II.

Рубрики: Интересности

Парфюмер

Литература

Имена

история

Теги: ольга кушлина веригин "благоуханность" книга рецензия

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

С огромным наслаждением читаю сейчас книгу русского эмигранта, который во франции стал парфюмером, работал с Эрнестом Бо, и оставил дивные, дивные мемуары. Читая их, можно понять, что такое парфюмер от рождения, как он все вокруг, все события воспринимает через запах - кстати, в "Парфюмере" Зюскинд разве что усугубил - ну и потом, Веригин очень человек позитивный, обошелся даже без описания ужасов революции и эмиграции, предпочитает описывать "душистости" (так он называет ароматическое вещество), природные ароматы и духи. И всякие свои ассоциации. А сколько названий старинных духов! И некоторые - все еще выпускающиеся... А как все красиво, как поэтично! В общем, я млею, стараюсь читать его медленно, благо, и времени-то особо нет.

У него такие парфюмерные образы всех времен года!

Вот, например, осень - отрывок из главы:

"Чем-то тонко хмельным, слегка звериным дышит начало осени, и после летней сладкой, медвяной истомы это чувствуется особенно ярко. Пахнет земля. Без предела отдавала она себя и весной и летом: растила, поила, истощала свои соки, но не истощились они, не уменьшились, и весь преизбыток их, все силы свои вкладывает она теперь, перед зимним отдыхом, в осенние мощные ароматы. Оттого-то хмельной дух ее так полон вдохновляющих сил, оттого-то и работается осенью так легко и радостно. Для поэтов, артистов, художников осень — благоприятная пора. Она вдохновляет своей золотой красотой, утишает своей тихостью, дает художнику и желание и силу запечатлеть красоту, им пережитую. Может быть, в будущем человечество поймет силу осенних ароматов и сумеет использовать их. Пока же одна парфюмерия заметила и поняла их ценность. В искусстве аромата одним из самых талантливых выразителей осенних душистостей стал Андре Фресс, знаменитый парфюмер Дома "Ланвен". Он удивительным образом сумел уловить и передать в своих лучших духах неизъяснимую прелесть осенней благоуханности. Благоуханности тех осенних дней, когда вся природа как зачарованная и в то же время дышится так легко и радостно. Дней, о которых так хорошо сказал Тютчев:

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора:

Весь день стоит, как бы хрустальный,

И лучезарны вечера.

Эта же хрустальность, живительная и светлая, веет в духах "Arpège", "Scandale" и "Rumeur" от Ланвена. И оригинальность их душистости, даже в "цветочных моментах", необычайно приятна благоуханной тонкостью своей сладости при полном отсутствии приторности, и чувствуется в них благородная сухость ясного солнечного осеннего дня.

И нравятся эти духи не только женщинам, всегда более неожиданным, более широким в своих вкусах, но и многим мужчинам. И на этом зиждится одна из причин их огромного и все возрастающего успеха.

Все "Peau d'Espagne" прошлого века и "Cuir de Russie" нашего столетия следует также отнести к циклу осенних душистостей. Так, от "Cuir de Russie" от Шанель хотя и веет сперва почти весенней свежестью, но аромат этот быстро переходит к иным нотам и останавливается, стабилизируется на них. И они вызывают в нас видения осеннего леса, осенних красок, осенних чувств.

Еще более поздней, багряной осенью дышит "Bandit" от Пиге, пленяя дерзостным и могучим ароматом, как бы преисполненным радостей охоты.

Властвует осень и в духах с оттенком папоротника, где дышат травы и земля, пахнет лесом. Так, "Fougère Royale" от Убигана, созданные Парке, удивительным образом подчеркивает силу и мужественность осенних благоуханностей, отбрасывая всю недавнюю прелесть медовых цветочностей, женственную сладость, столь присущую летним ароматам.

К осени отношу я и все лавандовые воды, и в первую очередь прославленную на весь мир "Old English Lavender" от Ядли, в которой за первым взлетом крепчайшей свежести немедленно выступает осенняя светлая строгость.

Богатая гамма шипровых аккордов также ярко проникнута благоуханностями лесными, земными и осенними, но кроются в них и иные порывы, иная атмосфера. И уют пылающего камина, и прелесть зимы, и радость рождественских праздников и елки..."

Зима и Рождество -

"Я посвятил себя парфюмерии, и вот тут-то, изучая шипровые ноты духов, я был и удивлен и обрадован, открыв в них почти полностью всю ароматическую гамму рождественской елки. Особенно ярко и характерно выразилась она в знаменитых духах этой ноты, а именно в "Chypre" от Коти, "Mitsouko" от Герлена, "Crêpe de Chine" от Мийо, "Fruit Vert" от Флореля и в "Rumeur" от Ланвена. Во всех них замечательно ярко передана шипровая светящаяся и теплая душистость, такая знакомая нам от рождественских праздников.

Закроешь глаза и, как в детстве на елке, чувствуешь запах леса летней порой, душистость елей и сосен, бальзам стекающей смолы, крепкий аромат дуба, прель мха и грибов под вянущими листьями, влажную пряность трав и земли, яркое дыхание земляники; видится тропка, по которой только что пробежал дикий зверь, оставляя за собой мускусный ветерок; мерещится душистая опушка леса, утопающая в ковре полевых цветов.

И все это кажется новым, хотя и известным с раннего детства. Все это радует и живет, и всему этому мы причастны всем нашим бытием, нашей связью с землей, растениями и животным миром.

Хотя в шипровую ноту духов входит множество заморских ароматов, как-то: пачули, ветивер, сантал, мирра, мускус, цибет, иланг-иланг, перец, гвоздика и еще многие другие, — однако в конечном счете получается тонкая и светлая благоуханность чисто европейского типа. Только по-разному разрабатывали ее парфюмеры — создатели вышеназванных духов. Так, на тончайшей цибетово-амбровой базе, пронизанной солнцем и жасмином, основан гениальный "Chypre" от Коти; фруктовой свежестью и пряностью дышит знаменитые "Mitsouko" от Герлена; аккордом ценных пород деревьев в букете роз и гвоздик является "Crêpe de Chine" от Мийо; звонкая крепость альдегидов и ландыша на фоне лесных ароматов различается в "Fruit Vert" от Флореля, и, наконец, в "Rumeur" oт Ланвена сильный фруктовый аккорд выдается на могучем душисто-зверином фоне.

Однако, несмотря на все эти характерные различия, все эти духи одинаково четко и тонко усиливают солнечную прелесть женственности.

Вдыхая их, мы чувствуем тепло и видим свет, словно сидим у пылающего камина, словно душистость елки переносит нас снова в мир чудесной мечты...

И шипровый аккорд является благоуханностью зимнего толка. Зимней порой он достигает своего совершенства.

Как хорош он в мехе, у самого лица, согретого живым теплом! Мех и экзальтирует аромат, и удерживает его дольше тела, материи и даже волос; внутренняя же теплота человека, его дыхание развивают и распространяют волну задержанных в мехе духов. И, когда попадаешь зимой в волну шипрового аромата, забывается серость больших городов, видится солнечная, светлая радость...

Прославим же с благодарностью тех, кто силой своего таланта переносит нас в мир света, радости и сказки, подтверждая слова поэта:

Не помнил я, но в чудные виденья

Был запахом его я погружен;

Так превращало мне воображенье

В волшебный мир наш скучный серый дом...

А. К. Толстой."

Весна - опять же отрывок, а у него большие, вкусные, подробные главы!

"Весна 1915 года была особенно хороша. Дни стояли солнечные и тихие. Все росло и расцветало на наших глазах, утопая в волнах бесчисленных ароматов. С раннего утра и до поздней ночи я наслаждался ими. На заре и на закате солнца влажно пахло душистой росой, в полдень сад благоухал легко и сухо чуть хмельным ароматом тепла. Днем начинали дышать травы и хотелось еще больше двигаться, бегать, играть. Ночью властно пахло ночными цветами и землей, и мечталось, и грезилось...

В Орловской губернии ландыши были замечательны. Надо было собрать воедино все богатство земли, солнца, континентального климата, чтобы вызвать такую благоуханность цветка. Нигде в Европе не пришлось мне потом встречать в ландышах подобной силы и одновременно тонкости аромата. Он как бы искрился душистой свежестью, холодком недавнего снега, чистотой, воздушностью. Для меня лишь благороднейший аромат простой темно-синей фиалки да тончайшая прелесть чайных роз может быть сравнима с ним. Полноценной, натуральной эссенции из ландыша добыть еще не удалось, и все многочисленные химические композиции очень далеки от оригинала. Но все же в целом ряде первоклассных духов есть "ландышевые моменты", и эффект их очень хорош.

В искусстве аромата одним из самых талантливых выразителей весны является Эрнест Эдуардович Бо, творец духов "Шанель". Все его лучшие произведения искрятся весенней радостью, ее порывами, ее настроениями. Так, непревзойденные "Шанель № 5" могуче преисполнены духом весенним, мускусным, черноземным, как бы после таяния снегов, которым дышишь и не можешь надышаться. В нем и сила, и крепость, и яркость, и звонкость, и легкий хмель молодости.

"Gardénia" от Шанель не менее красочно проникнута весной, особенно в начальном взлете своей душистости, но ее весеннесть говорит об иной весне, весне более южных и знойных стран. "Cuir de Russie" тоже удивительно свежи в начальном своем порыве и лишь потом переходит в благоуханность осеннюю, как и бывает с духами такого типа. "Soir de Paris" от Буржуа — произведение того же автора, и оно целиком основано весенне-мускусных аккордах, и в этом одна из главных причин его мирового успеха.

К весенним духам относится прославленная "Vera Violetta" от Роже и Галле, которая так долго считалась бальным ароматом для девушек, начинавших выезжать в свет. В знаменитом "Idéal" от Убигана тоже немало весеннего, но то уже самый конец весны, начало раннего лета. "Paris" от Коти — одно из последних творений великого парфюмера, словно букет из сирени и ландыша, словно гимн молодости и весны.

В чудесных "Après l'Ondée" от Герлена не меньше весенней ярчайшей свежести и воздушности. Да и в "Hamman Bouquet" от Пенгальона, как и во многих лучших английских духах начала нашего столетия, тоже немало весенней свежести, но она обычно не удерживалась и быстро переходила к более знойным летним или к осенним землистым ароматам.

Хороший же одеколон хотя и полон освежающего холодка, но за ним почти всегда чувствуется тончайшая сладость амброво-летнего характера, а не эфирно-мускусная воздушность, присущая исключительно весне."

Лето -

"Лету человек обязан неисчислимым количеством ароматов, оттого и духи на тему о лете всего больше притягивают парфюмеров.

Наиболее обильно и характерно выражена знойная и яркая нота южного полдня духами с так называемой восточной нотой. В них на фоне амбрового начала разливается смолистая пряность, крепко душистая и сладкая. Сладость эта чувствуется издали, но она не приторна, а суха и приятна. Приятность эту можно сравнить с сухостью некоторых очень хороших вин самых урожайных лет.

Они являются первой и, вероятно, самой древней группой духов, и успех их был и всегда будет велик. В наши времена Герлен первым выразил этот тип аромата, и многие из его духов удивительно пленяют и чувства и воображение. Так, его "Jicky", "Heure Bleue", "Shalimar" полны летней солнечной душистости, знойной, пряной и сладостной.

Значительно позже появился великий Коти, сумевший выразить и передать всю трепетную прелесть и ласку солнца и юга. Его "Ambre Antique", "Origan" и "Emeraude" горят и смущают душистым теплом своих ароматов. Человечество во все века стремилось к югу, оттого и понятен успех духов, отвечающих южному типу.

Не менее летними, но совершенно иными являются "Quelques Fleurs" от Убигана, созданные гением Парке. В них смешиваются, дополняют друг друга и переплетаются естественные качества с искусственно-химической фантазией, создавая новый, красочный и крепкий аромат. На фоне ландыша, сирени, роз, фиалок и ванили разливается заморский иланг-иланг. "Quelques Fleurs", выпущенные в 1912 году, оказали очень большое влияние на последующее развитие ароматического искусства.

Говоря о духах летнего цикла, нельзя не вспомнить "Trèfle Incarnat", "Pompeï" от Пивера, "Rose Jacqueminot", "Jasmin de Corse" от Коти, "Oeillet Fané" от Греновилля, "Narcisse Noir" от Карона, "Tabou" от Дана, "Toujours moi" от Кордея, "Je reviens" от Ворта, "Shocking" от Скиапарелли и, наконец, "Femme" от Роша, "Joy" от Пату и "Miss Dior".

Вероятно, это перечисление неполно и есть еще духи, целиком отвечающие летней поре, но таковых немного. Другие же, отвечая лету некоторыми компонентами своей душистости, в целом кажутся мне относящимися к иной поре года, отчего и речь о них пойдет в других главах."

<a name="cutid4-end">

И вот такая парфюмерно-насладительная, такая нежно-ностальгирующая - вся книжка! Словно для меня писал...

Tags:

http://dolorka.livejournal.com/1346612.html

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 3 недели спустя...

Духи, конечно, французские, но…

«Духи французские, «Шанель №5»…», — говорит бравый милиционер в фильме Гайдая «Бриллиантовая рука». Так еще в СССР стал известен этот шедевр французской парфюмерии, которого тогда на наших прилавках, конечно, не было. И никто, разумеется, не знал, что изобрел самые знаменитые духи мира русский эмигрант Константин Веригин. Мало того, именно он был председателем союза парфюмеров Франции.

47790.jpg

Русским почему-то редко дают Нобелевские премии. Хотя, как выясняется, очень многие великие открытия и изобретение – дело рук русских инженеров и ученых. Так, вертолет изобрел Сикорский, электрическую лампочку – Яблочков, а телевизор – Зворыкин. Даже в области парфюмерии, где нам, казалось, похвастаться нечем, русские гении – тоже на самых первых позициях. Даже во Франции, где мода и парфюмерия – предметы национальной гордости.

«Шанель» – не от Шанель

Когда Мэрилин Монро спросили: «Что вы надеваете на ночь?» — то она ответила: «Пару капель «Шанель №5».

Авторство этих, самых знаменитых в мире духов обычно приписывают французам – парфюмеру Эрнесто Бо и легендарной модельерше Коко Шанель, фамилия которой и закреплена в названии.

Духи были выпущены в 1921 году и стали революционными. К традиционным и дорогим цветочным эссенциям была добавлена небывалая доза недавно открытых альдегидов, придававших им особую свежесть северных рек. Молодежь Парижа встретила их с восторгом, а вскоре они стали популярными во всем мире.

Однако настоящий автор этих «революционных» духов долгое время оставался в тени. Им был русский эмигрант, бывший доброволец лейб-гвардии конно-гренадерского полка Константин Веригин, бежавший после революции за границу.

47791.jpg

«Благоуханность»

Константин Михайлович Веригин родился в старинной дворянской семье. Его предки служили во флоте и в армии. А в 19 веке породнились с такими знаменитыми фамилиями, как Татищевы, Нарышкины, Огаревы. Судьбу Константина сломала революция. Он пошел добровольцем на фронт, но его военная карьера не сложилась, так как вскоре он оказался в эмиграции.

Его семья покидала родину на пароходе «Крым» вместе с солдатами корпуса генерала Барбовича. В своих воспоминаниях «Благоухание» Веригин описал эти мгновения: «Прощай, Россия, — тихо говорит какой-то невзрачный солдатик, и в тревожном молчании его слова служат сигналом: дружно сползают шапки с голов. По лицам катятся крупные слезы. Все сердца слились в одно, и с одной стороны парохода грустно раздается «Боже, царя храни…» Одна за другой поднимаются грубые и тонкие руки и творят крестное знамение…».

В Лилле Веригин окончил химический факультет Католического университета и вскоре стал одной из виднейших фигур в парфюмерной промышленности Франции, заняв пост председателя Ассоциации французских парфюмеров.

Он долго жил в Ялте, а потому ароматы тех мест – дыхание горных сосновых лесов, морской бриз, пряный аромат цветущих садов и парков, запах девичьих духов на гимнастическом балу – навсегда вошли в его жизнь. Именно он подсказал ту формулу, по которой были созданы знаменитые «Шанель №5». В этом участвовал и знаменитый французский парфюмер Эрнест Бо, который, кстати, родился в Москве.

Веригин был поэтом ароматов, как его называли коллеги. «Действие аромата на человеческий организм, — писал он, — сложно и многообразно, но особенно способствует полету фантазии. Если же переживаемый момент сам по себе полон яркости, то обрамленный ароматом, он особенно сильно запечатлевается в памяти», — отмечал он в своей уже упомянутой книге «Благоуханность».

Коко – цыпленок

Но, конечно, духи «Шанель» не появились бы без самой легендарной Габриэль Шанель. Когда ей исполнилось 18 лет она пела в кабаре маленького городка Мулен и была такой худенькой и костлявой, что ее прозвали «Коко» — цыпленок. Однако из этого уродливого цыпленка выросла потом королева французской моды. Она сама создала в Париже свое ателье, которое стало вскоре пользоваться бешеным успехом. Причем, многое рождалось, казалось, из ничего. Когда она приехала в столицу, то ей было не во что одеваться, и Коко носила одежду из гардероба своего мужа – брюки, галстуки, джемпера. И скоро все женщины мира одели брючные костюмы!

В 1917 году Шанель появилась на премьере в «Град-опера» с короткой стрижкой: газовая колонка взорвалась и спалила ей несколько прядей, пришлось обрезать оставшиеся волосы. Но эти прическа произвела фурор и на следующий день многие модницы Парижа подстриглись также коротко.

47792.jpg

Все славяне изящны

Огромную роль в ее биографии и становлении как художника моды сыграли знакомства с русскими. После революции в Париж хлынул поток эмигрантов из России. Аристократы, художники, модельеры. Французские дома моды получили в свое распоряжение такие кадры, о которых не могли и мечтать: графини работали манекенщицами, княгини шли в белошвейки, а бывшие офицеры – в продавцы. Дочь художника Ге создавала для Коко эскизы платьев, а князь Кутузов был администратором Дома Шанель. Даже знаменитые платья-рубашки Шанель были созданы на основе русской крестьянской блузы.

Коко была очарована русскими. «Все славяне изящны, воспитаны, естественны, и даже самые обездоленные из них незаурядны. Русские подобны природе, они никогда не бывают вульгарны», — говорила она.

В юности Коко увидела «Русские сезоны» Дягилева, которые произвели на нее сильнейшее впечатление. Композитор Стравинский стал ее большим другом, а великий князь Дмитрий Романов, один из убийц Распутина стал ее любовником. Еще в 1886 году художник Врубель нарисовал эскиз брошки – две сплетенные подковы. Это и стало позднее знаменитым логотипом фирмы Шанель уже в виде переплетенных букв «С» (Коко Сhanel).

Правда, в годы войны ее репутация была сильно подмочена связью с немцами – она жила в оккупированном Париже с полковником Вермахта. За это после освобождения Коко выслали из Франции. Но на это она дала чисто французский ответ: «Женщина моего возраста (ей тогда было 56 лет), если ей повезло, и она сумела найти любовника моложе, вряд ли станет заглядывать в его паспорт!»

Служение красоте

Говорят, что в эмиграции бывший доброволец лейб-гвардии Константин Веригин стал вегетарианцем. Он жил в мире запахов и пережитого в России, когда в Крыму хозяйничали красные и офицеров расстреливали прямо на улицах, и повсюду валялись разлагавшиеся трупы, забыть никак не мог. В своей книге Веригин писал: «Еще раз считаю своим долгом напомнить, что вредные и дурные запахи, порождающие все развратное и злое, представляют реальную опасность».

Другими словами, он постигал мир через обаяние. Может быть, именно по этой причине он и посвятил свою жизнь служение высоким ароматам парфюмерии?

Увы, он умер в 1982 году, так и не посетив ни разу после бегства из Крыма, Россию. Так и не вспомнив те ароматы, которыми так наслаждался в юности. Зато теперь весь мир упивается изысканным запахом созданным им духов «Шанель №5»

Егор Терпсихоров

http://www.spbdnevnik.ru/?show=article&id=4779

http://vibandaka.dreamwidth.org/32595.html

http://www.art-perfume.ru/library/verigin/contents.html

printer.png

Константин и Ольга Веригины

А. Галиченко, Московский журнал

01.09.1998

В мае 1997 года Ялту впервые посетила группа

потомков эмиграции первой волны. Были среди них

Николай Алексеевич Можайский и Ирина

Константиновна Веригина-Бизе. Они рассказали нам

о прошлом старинной русской фамилии Веригиных.

В XIX веке Веригины служили на флоте и в армии.

Основатель интересующей нас ветви - Константин

Михайлович (1813-1882) был женат на Марии Ивановне

Похвисневой (1836-1896) и через нее породнился с

известными в России семействами Татищевых,

Нарышкиных, Кологривовых, Челищевых, Огаревых.

Как выразилась одна из представительниц рода,

"женщины в нашей семье как будто сильнее

мужчин", они единолично решали судьбу детей,

сами выбирали им мужей и жен. Это правило дерзко

нарушил поручик лейб-гвардии гусарского полка

Михаил Константинович Веригин (1870-1911), женившись

по страстной любви на красавице цыганке Домне

Алексеевне Мосальской (1872-1960) - солистке

знаменитого петербургского хора Шишкина. После

этого Михаил Константинович был вынужден уйти в

отставку.

На генеральном плане Ялты 1905 года на углу

Чукурларской и Николаевской улиц отмечен

земельный участок под . 225, приобретенный в самом

начале столетия на имя Д.А.Веригиной. Через

несколько лет тут стоял нарядный двухэтажный дом

с башенкой, позднее прозванный "теремком".

Автором проекта являлся Л.Н.Шаповалов, один из

самых известных архитекторов Крыма, построивший

Белую дачу для А.П.Чехова. Сохранилось описание

четырнадцати комнат. Кабинет и спальня главы

семьи располагались на первом этаже. На втором

находились столовая, гостиная, детские комнаты.

"Окна были очень большие, двойные,

пропускающие огромное количество света".

Богатым убранством отличался кабинет хозяина

дома. Тут стояли "шкафы, полные книг, большею

частью в старинных кожаных переплетах,

темно-красные шторы, мягкая мебель, толстый ковер

во всю комнату, картины, гравюры, фотографии по

стенам, бронза на столах и бюро". Некоторые из

этих вещей сейчас находятся в собрании

Севастопольского художественного музея. В

экспозиции можно увидеть комплект часов и ваз

севрской мануфактуры XIX века; живописные полотна

"Парусные лодки" Виллена ван де Вельде и

"Меркурий и Аргус" К.Хольстейна содержатся в

фондах, периодически появляясь на выставках.

Все в доме любили цветы, сами сажали их в саду. В

комнатах постоянно зимой и летом стояли

роскошные букеты. В атмосфере, где отец,

"избалованный жизнью и, главное, разнообразием

дарований, которыми природа его одарила", а

мать, "как только она начинала петь, казалась

вышедшей из другого высшего мира",

воспитывалось трое детей Веригиных: Константин

(1899-1982), Михаил (1903-1943), Ольга (родилась в 1903).

Мальчики посещали Александровскую гимназию,

Ольга училась в частной гимназии госпожи

В.К.Фьерфор и дополнительно занималась с Еленой

Сергеевной Ляминой, двоюродной сестрой поэта

М.Волошина. Главным любимцем матери считался

Михаил, "всего более на нее похожий и лицом и

способностями. Он единственный унаследовал

голос, музыкальность и крепкое здоровье

матери". Обращала на себя внимание и Ольга.

"К пяти годам она как-то сама выучилась читать

и писать, а музыкальность в восприятии слов и

рифмованной речи была у нее развита

необычайно".

Не будь революции, карьера старшего сына -

Константина сложилась бы так же, как у его

предков, то есть на военном поприще. Однако,

оказавшись во Франции, он закончил химический

факультет Католического университета города

Лилля, добился успехов в парфюмерной

промышленности Франции, участвуя в создании

изысканнейшей серии духов "Шанель".

К.Веригин даже избирался Председателем

ассоциации французских парфюмеров. Он оставил

воспоминания, которые благодаря усилиям дочери

Ирины увидели свет в России в московском

издательстве "Клеограф" в 1996 году.

Первые главы этой книги с многозначительным

названием "Благоуханность" посвящены жизни

автора и его семьи на родине. Естественно, что тут

Ялта занимает главное место. Дыхание сосновых

горных лесов и морских бризов, пряный аромат

цветущих ялтинских садов и парков, запах отчего

дома и магия девичьих духов на гимназическом

балу - вот та атмосфера, в которой прошло

счастливое детство К.Веригина, оставившее

неизгладимый след в его жизни. Определяя запах

как эстетическую категорию, он писал:

"Действие аромата на человеческий организм

сложно и многообразно, но особенно способствует

полету фантазии. Если же переживаемый момент сам

по себе полон яркости, то обрамленный ароматом,

он особенно сильно запечатлевается в памяти".

Вот так, в "обрамлении аромата" воскресают

картинки беззаботной Ялты предреволюционной

эпохи, ее повседневного быта. Со страниц книги

встают перед нами многие известные и забытые

люди.

Наиболее близкими к Веригиным были дети их

родственников Нечаевых и Носильцевых. Их

великолепный дворец, построенный О.Вегенером в

1902 году, по праву считался, да и остается сейчас

одним из лучших в Ялте. Сюда обычно направлялись

после пасхального ночного бдения члены обоих

семейств. Одна из лучших страниц книги посвящена

описанию торжественного наряда благоухающего

пасхального стола: "Посреди стола возвышался

огромный кулич-баба с сахарным барашком и

хоругвью над ним. С обеих сторон от кулича

блестели груды веселых яиц всех оттенков и

красок. На углах стола стояли куличи поменьше и

четыре творожные пасхи - заварная, сырная,

шоколадная и фисташковая, чудесного

светло-зеленого цвета".

Ялтинских краеведов, несомненно, привлечет

описание некогда известного, а сейчас

пребывающего в запустении дома княгини

Багратион. Старшая из сестер, Елизавета,

"деятельная, умная, горячая, прошедшая всю

войну 1914-1918 годов на передовых позициях сестрой

милосердия, отдавала всю свою жизнь больным и

несчастным". Жили они в непосредственной

близости от Веригиных. Дети часто бывали в доме

княгини, хорошо запомнили "большую желтую

гостиную с цельным окном во всю стену, выходящим

на море, с родовыми портретами в золоченых рамах,

среди которых выделялся своей работой портрет их

деда, генерала князя Багратиона, героя войны 1812

года". Михаилу Веригину, оставшемуся в Ялте при

красных, именно здесь помогали выжить в годы

репрессий.

"Совсем исключительное место среди моих

знакомых и друзей занимала семья Мещеряковых, -

вспоминает К.Веригин.- Самым выдающимся был

старший из братьев, Александр, человек высокой

души, светлого ума, обладавший абсолютной

памятью". Это редкое свидетельство об

А.Д.Мещерякове, ставшем мужем Екатерины де

Куртен, бывшей ялтинской гимназистки и будущей

основательницы знаменитого русского монастыря

во имя Покрова Пресвятые Богородицы в Бюсси-ан-От

во Франции (там нашел упокоение И.С.Шмелев).

Вторая часть книги повествует о жизни К.Веригина

за границей, о годах учения в институте и начале

работы в парфюмерной промышленности, о встречах

со старыми русскими друзьями и знакомстве с

новыми. Учителем Константина Михайловича был

величайший парфюмер Франции Эрнест Бо, который,

оказывается, родился в Москве. "Даже будучи

патриотом Франции, он сумел сохранить на всю

жизнь пламенную любовь к императорской России

своего детства и юности".

Казалось, Ялта ушла в далекое прошлое. И все же

образ любимого города нет-нет да и прорывается

сквозь дымку воспоминаний. Вот он цитирует,

например, строки стихов друга юности, никому

неизвестного А.Д.Мещерякова:

Страшно жить, томясь всечасно той мучительной

загадкой,

Интуицией тяжелой и гнетущей, как судьба, -

Что под маской херувима ясно виден облик гадкий,

Под личиной господина - сущность жалкого раба!

Вот, пожалуй, и все, что осталось от творчества

того, кого знали и любили в Ялте. Если найдется

человек, который сумеет дополнить биографию

Мещерякова, заранее ему благодарны. Всю свою

сознательную жизнь вела дневники Ольга

Михайловна Веригина. Впоследствии для детей и

внуков она отобрала лишь то, что считала

достойным внимания, в первую очередь записи 1916-1925

годов. Получились три тетради машинописного

текста. Из них одна - ялтинская. Начинается она

исповедью тринадцатилетней девочки, пытающейся

"в себе разобраться" и "работать над

собой". С одной стороны, вспыльчивость,

несдержанность, гордость, с другой - вера,

богомольность и незлопамятность, да еще любовь к

России и к русским. Стремление заглянуть в себя,

постоянная самооценка проходят через весь

дневник.

Тем интереснее наблюдать, как день ото дня

формируется характер девушки, оказавшейся волею

судьбы в центре водоворота исторических событий.

Сначала их отголоски только фон среди

гимназических и семейных впечатлений. Между тем

обстановка в городе становится все более

напряженной и личные переживания отходят на

второй план. Дневник это фиксирует. 17 мая 1917 года

"из Севастополя приехали в Ялту солдаты и

моряки делать обыск у членов царской семьи и

местных "аристократов". Они были у В.К.Ксении

Александровны, у Поповых (предводитель

дворянства), еще у кого-то. На следующий день, в 7

вечера, пришли и к нам и остались до 10-го часа".

Эта часть записей особенно интересна, так как

дополняет и уточняет конкретными деталями те

исторические дни 17 января 1918 года: "Встретили

мы Новый год у В.В.Коншина. Нас было 20 человек за

пятью столиками. Всю ночь пел Вертинский. Именины

мамы тоже прошли хорошо. Но 9-го, вместо занятий,

начались беспорядки. Из Севастополя пришли

большевики и стали сражаться с Крымским конным

полком и татарами. После подошли офицеры из

Симферополя. Матросы стреляли по городу с

миноносца, на улицах шла ружейная перестрелка,

красноармейцы ловили офицеров, расстреливали,

бросали с мола в море. С 14 января начались обыски,

похожие на грабеж. 16-го к нам приходили 6 раз.

Матросы взяли у нас все охотничьи ружья и сабли...

Уже больше недели я сплю почти одетой". Далее

записи в дневнике прерываются, потому что

"пришлось на три месяца запрятать дневник",

опять обыски, аресты, убийства знакомых офицеров

- князя Бориса Мещерского, Вл.Иванова-Дивова.

Бывшие гимназисты становятся юнкерами, многие

гибнут. 26 марта 1919 года Ольга видит, что в городе

началась паника. "Власти уезжают. Ждут

большевиков. Члены Царской семьи уходят на

английском дредноуте. Другие на транспортах".

Вместе с ними уезжают Веригины. Сначала был

Константинополь, потом Мальта, встреча с

императрицей Марией Федоровной... И опять Ялта. 4

сентября 1919 года пароход подошел к берегам Крыма.

Жизнь как будто вошла в привычное русло. Утром

гимназия. Вечером прогулки. Почти ежедневно в

доме . 16 по Николаевской улице принимают гостей,

слушают музыку, читают вслух. Часто приходит

А.Д.Мещеряков. Ольга записывает свои и чужие

стихи, среди них - Волошина:

Мне так радостно и ново

Все обычное для Вас -

Я люблю обманность слова

И прозрачность ваших глаз...

"Размеренные часы. Уроки. Чтенье. Вечерни в

соборе с Наташей С. Полу-молитвенное,

полу-учебное настроение. Все хорошо..."

2 ноября 1920 года стояла "тихая, ясная погода,

которою так часто балует нас наша крымская осень

и которая совершенно незнакома на севере". От

причала один за другим отшвартовывались

последние пароходы - "Св.Георгий

Победоносец", за ним "Крым" с солдатами

корпуса генерала Барбовича. На нем - семья

Веригиных. "Прощай, Россия", - тихо говорит

какой-то невзрачный солдатик, и в тревожном

молчании его слова служат сигналом: дружно

сползают шапки с голов. По лицам катятся крупные

слезы. Все сердца слились в одно, и с одной

стороны парохода грустно раздается "Боже, царя

храни"... Одна за другой поднимаются грубые и

тонкие руки и творят крестное знамение - разве

гимн не молитва? Разве одно слово - Царь - не

святыня?.. Из города доносится громкий звон

колоколов. Все оставшиеся друзья и родные в

церкви..."

Вторая и третья тетради дневников за 1920-1925 годы

написаны в эмиграции в Сербии. Ольга Веригина

одной из первых вошла в ряды русского

христианского студенческого движения. Вместе с

ней там были многие ялтинцы, как, например, Юлия и

Екатерина Рейтлингер, Александра Оболенская и

Наталья Сабурова, Мария и Татьяна Клепины. На

формирование ее внутреннего мира оказала

влияние семья богослова и философа Н.Н.Зернова,

организатор Движения, будущий автор "Истории и

философии" В.В.Зеньковский. Момент аскезы,

характерный для русской молодежи за рубежом,

особенно остро переживался в период раскола

Движения в 1925 году, когда многие девушки и юноши

ушли путем монашеского и церковного служения

Православию, а другие - в семейную жизнь. 14/27

ноября 1925 года отец Сергий Булгаков, чьей второй

родиной была та же Ялта, обвенчал Ольгу Веригину

с Алексеем Николаевичем Можайским в Сергиевском

подворье в Париже. Жениха благословил его

дядюшка - знаменитый философ Николай Бердяев.

С рождением одного за другим троих детей молодая

мать полностью отдалась их воспитанию. Но

никогда не переставала писать стихи, сказки.

Когда поселилась в Бюсси-ан-От, рядом с женским

Покровским монастырем, много и с любовью

занималась садом, постоянно вышивала, считая

вышивание особым духовным послушанием. Теперь ее

шитье украшает православные монастыри и храмы,

где молятся вдали от родины русские люди, "в

рассеянии пребывающие".

Пусть, словно дальние звоны

В сердце молитву неся,

Все плащаницы, иконы

Напоминают меня.

Из ее стихотворений, очень личных, исповедальных,

немногие были опубликованы. Исключение

составляют "Сказки", вышедшие маленькой

книжицей. Будем надеяться, творчество Ольги

Веригиной в конце концов найдет своего читателя

в России. В том числе и стихотворения,

посвященные Ялте, ибо куда бы ни забрасывала ее

судьба, везде и всегда с нею был ее светлый град,

"детство золотое на пройденном пути", где

"песни матери и брата, звучащие вдали. Сияние

скрытого заката за круглым Могоби", где

произносят это странно звучащее, из языка птиц

извлеченное, слово "Чукурлар". "И видят,

засыпая, дальние края, где некогда, играя, мечтала

тоже я". Уже давно разрушен дом, и в самой Ялте

мало кто помнит о Веригиных, но звучат эти строки:

Стрелою кипарисы

Взметнулись в небеса,

Чуть теплится ирисом

Морская полоса.

Оттенками опала

Родной сияет дом,

И, просто, не бывало

Все бывшее потом.

Любовь к Ялте перейдет у Ольги Веригиной в

чувство особой привязанности к друзьям, учителям

и наставникам, кто "в детстве казался

столпами".

В Сербии она часто вспоминала скромную

плещеевскую церковь в Ялте, где молилась

девочкой, пыталась восстановить образы ушедших

из жизни людей, среди них А.Д.Мещерякова, "его

высокую фигуру, бледное, худое лицо, длинную шею в

высоком воротничке студенческого мундира и

сухие тонкие руки с коротко обрезанными ногтями

[...] синие глаза с каким-то своим особенным

выражением". А в конце добавит очень важное для

себя: "Изучивши и буддизм и теософию, он стал

строго православным, и одной лишь своей фразой,

чуть ли не случайной, направил и меня в сторону

церкви". Одно из самых проникновенных

стихотворений Ольги Веригиной посвящено матери

Евдокии:

Я все чаще гляжу на зеленый рассвет

Между сосен, у синего моря,

С тихой мыслью о том, что прошедшего нет

И не будет грядущего вскоре...

Алупка

http://www.ruskline.ru/monitoring_smi/1998/09/01/konstantin_i_ol_ga_veriginy/

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Создайте аккаунт или авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий

Комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи

Создать аккаунт

Зарегистрировать новый аккаунт в нашем сообществе. Это несложно!

Зарегистрировать новый аккаунт

Войти

Есть аккаунт? Войти.

Войти
  • Недавно просматривали   0 пользователей

    • Ни один зарегистрированный пользователь не просматривает эту страницу.
×
×
  • Создать...