Супер женщины XX века

[Рона]

http://shutka-and-v.babyhost.ru/photos-shanel.htm

[Рона]

Титул "пожирательницы гениев" Мизиа Серт, вдохновлявшая самых выдающихся людей своего времени, получила от французского писателя Поля Морана.

Ренуар и Тулуз-Лотрек, Стравинский и Равель, Малларме и Верлен, Дягилев и Пикассо, Кокто и Пруст — список имен блистательных художников, музыкантов и поэтов, окружавших красавицу и увековечивших ее на полотнах и в романах, нельзя уместить в аннотации.

Об этом в книге волнующих мемуаров, написанных женщиной-легендой, свидетельницей великой истории и участницей жизни великих людей.

Издательство: "Альпина нон-фикшн", "Глагол"

Серия "Le Temps des Modes" Рецензии:

Страсти по Шанель

Есть вещи, обреченные оставаться на пике моды, – маленькое черное платье, духи Chanel № 5, женские брючные костюмы. Думаете, в этом есть заслуга Коко Шанель?

Мемуары двух небожительниц от кутюр докажут обратное!

Петербурженка Мария Годебска, сделавшая карьеру светской львицы в Париже, Мизиа Серт на протяжении доброй половины века была заметной фигурой в среде богемы.

Незадолго до смерти в 1950–м она продиктовала книгу воспоминаний о великой и прекрасной эпохе, где ей досталась роль всеобщего предмета восхищения, обожания и завести. Один перечень имен знаменитостей, водивших с ней дружбу, повергает в трепет. Ренуар и Тулуз–Лотрек, Маларме и Верлен, Дебюсси и Равель, Дягилев и Кокто…

Трое мужей, один другого богаче; дружба с любовницей мужа–художника; смерть от морфия… В мемуарах Мизиа, правда, многое нафантазировано, но особо хочется обратить внимание на несколько знаковых моментов.

У всех гениев, близко соприкасавшихся с Мизиа, дела начинали складываться не слава богу. Видимо, это наблюдение и дало основание дипломату Полю Морану дать Мизиа хлесткую характеристику – "пожирательница гениев".

Описывавая приемы и рауты, "где варились самые содержательные парижские сплетни", Мизиа фиксирует внимание исключительно на… обуви гостей. На вечеринках любил бывать и С. Дали, о котором автор упоминает сквозь зубы, ибо художник водил тесную дружбу с одной женщиной–модельером. А ее Мизиа на дух не переносила, ибо она была главной соперницей ее лучшей подруги. Подругу Мизиа звали Коко Шанель, конкурентку – Эльза Скиапарели.

Забавно, что имя Шанель ни разу не упомянуто в тексте, зато читатель догадывается, что Коко обязана Мизиа буквально всем: клиентами, деньгами, советами по шитью. Не будь щедрой, умной и дорой Мизиа, мода от кутюр осиротела бы.

Впрочем, Шанель и правда повторяла: "Если бы не Серт, я бы так и умерла дурой".

Кстати, ей не позволила бы умереть в нищете не только богачка Мизиа.

Когда Коко открыла первое ателье, в Париже уже была королева – дизайнер Эльза Скиапарелли. Как и Мизиа, в 1950–х она выпускает книгу воспоминаний о времени, когда гламурный Париж во все глаза следил за союзом Скиапареллли – Дали – Кокто: он генерировал чумовые духи и пальто, брючные костюмы и пижамы цвета "шокирующей розы".

Скиапарелли дарила свои шляпки в виде таблетки и туфельки кинодивам, рисовала эскизы костюмов для светских женщин; ее ассистентами были Карден и Живанши… В поединке за клиентов, борьбе за первенство на рынке моды победила, как известно, бессмертная Шанель. "Все умрут, а я останусь". Королева оказалась права.

Елизавета Новикова

Журнал "Ваш досуг", 29 октября – 9 ноября 2008, № 44

Мария Годебски, мадам Натансон, мадам Эдвардс, мадам Серт, Мися, как звали ее многочисленные русские друзья и Мизия — все остальные.

Она родилась в 1872 году в Санкт-Петербурге, выросла в Бельгии, осела в Париже. В ней смешались польская, бельгийская и еврейская крови, а родным языком стал французский. Красавица, дама света, подруга Коко Шанель, Сергея Дягилева и Пабло Пикассо. Ее портреты писали Ренуар, Тулуз-Лотрек, Боннар, Вюйар, Валлоттон. Ей посвятили свои сочинения Стравинский, Равель и Пуленк, она стала прообразом двух персонажей "В поисках утраченного времени" Пруста.

При этом Мизиа с необычайной легкость относилась к поклонениям гениев: "Каждый раз к Новому году Малларме присылал мне гусиную печенку, сопровождаемую четверостишием. Гусиная печенка съедена, а четверостишия исчезли…" или "Я не испытываю ни малейших угрызений совести оттого, что столько прекрасных стихов потеряно, что дюжины рисунков Тулуз-Лотрека, сделанных на меню, выброшены вместе с остатками вчерашнего обеда, что не могу найти у себя сонет Верлена, в котором он объясняет, почему я стала розой…"

Эту книгу она продиктовала уже на склоне лет (Мизиа почти ослепла), конечно, многое в ней поменяла или представила в другом свете, чтобы закрепить впечатление легкомысленной enfant terrible. Но женщине которая способна написать: "В шестнадцать лет становилось грустно, что нельзя, не вызвав смех, вообразить себя Офелией", — можно простить все.

Нина Иванова

Time Out, Москва, 26 ноября 2008

Влюбиться в роман

Мемуары одной из знаменитых богемных красавиц, блиставших во времена "бель эпок", свидетельницы знаковых событий в сфере искусства, единственной подруги Коко Шанель. Французский писатель Поль Моран назвал Мизию "пожирательницей гениев".

Она была знакома с Ибсеном, вела долгие беседы с Малларме, гостила у Золя, а однажды "влюбилась в роман, присланный молодым учителем из Праги. Он стал знаменит под именем Гийома Аполлинера".

О Поле Верлене она пишет: "Он вынес все пощёчины, которые давала ему жизнь…

Простые слова были его словами.

Он умел превратить их в сокровища".

Литературная газета,

Выпуск №43 (6195)(2008-10-22)

"Эта книга – живое и увлекательное свидетельство парижской жизни ХХ века.

Муза поэтов и художников, единственная верная подруга Коко Шанель и Сергея Дягилева, Мизиа Серт была свидетельницей триумфов Русского балета, перемен моды и стиля ХХ века, а своей уникальной судьбой стала примером искренней любви к искусству, в котором принимала самое непосредственное участие."

Александр Васильев, историк моды

[Рона]

SОБАКИ ДЕНДИ НЬЮС

Лента Профиль->

Мися Серт или то, что рождается любовью - не умирает

Среда, 03 Июня 2009 г. 20:32 (ссылка)

Процитировано 1 раз + в цитатник или сообщество +поставить ссылку

Наталия БУЧАЦКАЯ

http://www.7notnat.net/

Авторский сайт "7 нот композитора Наталии БУЧАЦКОЙ" - для поэтов, исполнителей и музыкантов.

Мир авторского романса и единомышленников.

У нее было длинное имя - Мария София Ольга Зинаида Годебска.

Друзья и поклонники называли ее коротко и очень мило , -Мизиа или Мися...

Музыка Равеля, - яркая,как серпантин, хрустальный перезвон капели, - была ею любима и посвящалась ей..

МУЗЫКА

Необыкновенно талантливая, харизматичная, она опередила свое время, и ее имя даже подзабыли... Но ее образ живет в картинах кисти великих современников – Тулуз-Лотрека, Ренуара, Боннара, Пикассо.

Она нашла себя в романах Пруста и Ибсена, в стихах Верлена и Малларме, в музыке Стравинского и Равеля.

С ней обсуждала свои творческие планы Коко Шанель,ей поверял свои секреты Дягилев,-ближе друга у него не было..,ходили даже слухи,что великий женоненавистник хочет на ней жениться.

Кто же такая Мизиа Серт?

Она родилась 30 марта 1872 года в Царском Селе.. Ее рождение стало причиной смерти матери...Роды были преждевременны, -и вызваны семейным скандалом.., (извечно,этот любовный треугольник..)

Измена мужа и известие о том, что любовница,которая являлась кузиной законной супруги,-тоже беременна и на том же сроке..,-стали тому превопричиной..

Детство было счастливым и почти сказочным: бабушка имела богатый и красивый дом в Бельгии, на чаек-кофеек приезжала бабушкина подружка,-королева Бельгии,рассказывал какие-то "приятности" и сыпал комплименты композитор Ференц Лист.. или мечтал вместе с нею о ее "звездной музыкальной карьере " - знаменитый пианист Форе,- педагог Миси по фортепиано..

Тогда,- она впервые увидела себя в огромном зеркале в королевском дворце,на балу..Эта девушка в зеркале была столь очаровательна,-что Мися себя просто не узнала..Она решила поцеловать прекрасную незнакомку..И ее губы коснулись холодного стекла..

Потом, отец поместил девочку в монастырь,а она,поссорившись с очередной отцовской пассией, - оттуда сбегает...

Дикарка.!!!..

"Она жила в Лондоне на деньги, которые одолжила в день бегства у португальского консула, который был частым гостем в доме ее бабушки. После поисков ее обнаружили в Париже, в дешевой съемной квартире, которую она оплачивала …уроками игры на фортепиано по протекции своего учителя Форе. Какой позор: зарабатывать на жизнь игрой на фортепиано! Приличные девушки на выданье в те времена не зарабатывали своими талантами, и поступок Миси ставил под угрозу не только ее честь, но и честь все ее семьи",

И она решается на брак...Брак со своим же кузеном,Таде Натансоном...

Вот что пишет биограф:

"В 15 лет Мися вышла замуж за своего кузена Таде Натансона, начинающего бизнесмена, которому в тот момент едва исполнилось 19 лет. Замужество не только освободило Мисю от домашнего надзора, оно позволило ей вести ту жизнь, о которой она мечтала: и она, и ее муж были буквально помешаны на искусстве. В их уютный дом на улице Сен-Флорантен приходили Пруст, Мане, Ренуар, Дебюсси, Малларме, Андре Жид – и все они восхищались умом, красотой, утонченностью молодой хозяйки, но не брезговали и чеками ее мужа, который стремительно разбогател. Друзья-художники запечатлели Мисю на многочисленных и удивительно противоречивых портретах, друзья-поэты посвящали ей стихи, а друзья-писатели списывали с нее героинь романов. Она действительно обладала необыкновенным даром: влюблять и вдохновлять . Пока Тэди Натансон в поте лица занимался бизнесом, Мися околдовывала гениев Belle Epogue.

Малларме расписывал ей веера своими сонетами, Верлен рыдал от страсти, читая ей свои стихи, Боннар рисовал обои для ее салона, Тулуз-Лотрек писал ее портреты – большинство из них она сожгла в камине в припадке ярости, когда его не стало, а стол, который он ей разрисовал – выбросила при очередном переезде. О ее любовной связи с Ренуаром перешептывались. Достоверно известно, что он нарисовал семь ее портретов, один откровеннее другого. Ренуар кричал Мисе, надевавшей для позирования довольно открытые платья: "Ниже, еще ниже! Неужели ты так и не покажешь мне свою грудь? Во имя неба, это настоящий смертный грех!"

В 1889 году молодожены решили издавать свой журнал"Ревю Бланш", о котором Андре Жид сказал: "Это был центр мира, откуда расходились все пути".

И еще: она обладала удивительным природным вкусом и притягивала к себе,как магнит,талантливых людей..

Рядом с ней они начинали удивительно раскрываться..Она не ошибалась! При этом мадам Натансон была чудо как хороша. Ее стали приглашать на светские вечера в "большой свет" – аристократы и нувориши считали за честь, если мадам Натансон нанесет визит в их салоны..

Следующей жертвой любви пал миллионер Альфред Эдвардс..

Он - просто преследовал ее,не стесняясь в средствах.,

"покупал" ее, - жадно,- сначала,- жена Эдвардса умоляла Мисю стать любовницей собственного мужа…,а затем к этому трио присоединился и муж Миси,-Натансон..

Что можно было ожидать?

Дело кончилось свадьбой...

Миллионы Эдвардса уходили на огромные бриллианты, дворцы и яхты,для Миси..

А Мися?

Что-то Водолейское сквозит в этом описании:

"Щедрой рукой она тратила деньги миллионера Эдвардса - на своих друзей-художников, на помощь сиротам из рабочих семей и всем, кто обращался к ней в минуты нужды. Кого-то выкупала из тюрьмы, оплачивала долги, кому-то снимала дачу в пригороде, для кого-то хлопотала о бенефисе или искала лучшего в Париже врача…И пусть высшее общество встретило ее в качестве мадам Эдвардс ледяным холодом, она находила утешение среди людей, которых искренне любила: нищих художников и музыкантов, бездомных поэтов, сумасшедших импрессарио. При этом она не была коллекционером, не копила, не дрожала над "сокровищами".

"Я не уважаю искусство. Я его создаю!" – говорила она о себе."

Но наступил момент,когда Эдвардсу надоела милая игрушка,и он влюбился вновь..

Мися долго не думала и не горевала: она опять вышла замуж,на сей раз ее мужем стал знаменитый испанский художник Серт..

Пожалуй,пришло время заглянуть в натальную карту героини....

Я проявила смелость поставить асцендент по своему усмотрению, то есть в 7,49 Рака...

Тогда астрологическая диспозиция следующая:

Синтетический знак,-кардинальный огонь=Овен..

Управитель карты-Луна..

Она находится в шестом зодиакальном доме в знаке Стрельца,обладает великолепными адаптационными свойствами и все время в поиске: ей надо везде успеть и "насобирать" новых друзей,открыть таланты, увидеть прекрасные работы..Она трудится, ей надо многое сделать..

Она оптимистична и остроумна..

В одиннадцатом доме настоящий стеллиум планет...

Это Солнце,Меркурий,Марс и Нептун в Овне..

Образ получается-очень демократичный и в духе импрессионизма:движение,горение, прикосновение,теплота и игра цвета...,-вот его черты..

Смелость,жажда споров, импульсивность,стремление к новому и неизведанному,-и все на благо человека и во имя человека...

Несколько планет в обители и экзальтации:

Солнце в Овне в одиннадцатом ,--дает энергию таланта и природной яркости,

Венера в Рыбах в десятом доме-вдохновение в области живописи, поэзии, музыки,успех на профессиональном поприще..,Юпитер в Раке,во втором доме-деловитость, умение добывать деньги, богатство..

И все-таки,пожалуй, главная Мисина черта,-опекать, давать импульс роста,защищать,Любить и Терпеть.....

Однажды С.Дягилев сказал о себе:"Я ,во первых,великий шарлатан,но имею большой успех,во вторых,я великий соблазнитель,и наконец, у меня много дерзости..."

Точь в точь те же слова в свой адрес,по мнению всех,кто близко ее знал, могла произнести и Мизия..

Она обожала Дягилева..

Она принимала его вместе с его неуправляемыми вспышками гнева, смело спорила с ним,(приводя его этим в восторг!),"воспитывала" Нежинского, отстаивая позицию Дягилева,..

Служила источником вдохновения ( и финансирования) его гениальных постановок,, находя деньги и идеи почти из воздуха..

Или могла найти для него время,силы--всегда-,хоть- днем,хоть- ночью..

Думаю, она была источником энерии для Сергея Павловича Дягилева..

Аспекты натальной карты это подтвержают:

соединения Меркурия и Нептуна, Меркурия и Марса, Марса и Нептуна..,Юпитера и Урана,трины Солнца-и Луны,Луны и Марса..

Кстати,хочу обратить внимание на одну деталь: склонность Миси к экстриму,к гоночным автомобилям..

"Да.Я стала первой обладательницей авто.Ну,одной из первых,-поправилась Мися..

Ведь авто развивало фантастическую скорость до тридцати километров в час!Представь мои чувства на таком ветру.Мотор тогда находился сзади,а водитель,то есть я..,сидела носом к ветровому стеклу,круто нависавшему над пустотой...

И мне приходилось закутывать лицо несколькоими метрами вуали",-.Дягилев внимательно вслушивался ее рассказ..

Однажды он сказал ей:"Ты говоришь,что любишь НЕ меня,а мое дело,я же могу сказать обратное-,Я люблю ТЕБЯ (курсив Дягилева) со всеми твоими недостатками..,у меня к тебе такое же чувство,какое было бы к сестре,если бы таковая у меня была, и поэтому..,все мое чувство сосредотачивается на тебе..

Не так давно Мы решили,и весьма серьезно, что ты единственная женщина на земле,которую мы Любим"

Эта замечательная дружба длилась более 20 лет..Дягилев умер на ее руках..

Она похоронила его и посвятила себя его делу..

Северный Лунный Узел в Близнецах и Плутон в Тельце-в 12 доме..,-отражает этот удивительный генератор мистической энергии:"Она вдохновляла и обогащала людей своим таинственным соучастием ",- сказал Жан Кокто..

Потому, что то, что рождается Любовью,-не умирает..

[Рона]

Мися Серт: Грустное веселье

Она родилась под именем Мария София Ольга Зинаида Годебска. А в историю вошла как Мися Серт, любимая модель Ренуара и ТулузЛотрека, муза Стравинского и Равеля, героиня Марселя Пруста и Жана Кокто.

Мизия, или просто Мися, как все называли ее на русский лад, родилась в Санкт-Петербурге в 1872 году. Поначалу мать, Эжени Софи Леопольдин Сервэ, планировала рожать в Брюсселе. Но, получив анонимное письмо о том, что ее супруг скульптор Сиприен Годебски весело проводит время в России в имении князей Юсуповых, решила отправиться к мужу и узнать, с кем он развлекается.

Путешествие по занесенной снегом России стало для находящейся на 9-м месяце беременности женщины роковым. А известие о том, что отец ее будущего ребенка изменяет ей с ее же теткой, добило окончательно. В первый же день своего прибытия в Царское Село Эжени Софи умерла во время родов.

Поначалу Мисю, проведшую в России всего пару дней и никогда не говорившую на русском, воспитывала бабушка, владелица огромного поместья под Брюсселем, одна из ближайших подруг королевы Бельгии. На старинной вилле всегда было множество гостей; семь роялей, расположенных в бальных залах, не умолкали, казалось, ни на минуту. Неудивительно, что нотной грамотой Мися овладела намного раньше, чем азбукой.

В один из дней она была удостоена чести сыграть самому Ференцу Листу: великий композитор посадил очаровательное дитя себе на колени и попросил сыграть Бетховена. Пожелание Листа девочку не смутило, чего не скажешь о бородавках на лице композитора, о которых она до последнего дня своей жизни вспоминала с содроганием.

Когда девочке исполнилось пятнадцать лет, от королевы она получила приглашение на придворный бал. Прибыв во дворец и увидев в зеркале красивую девушку в платье из бледноголубого тюля с широким муаровым поясом, Мися пришла в такой восторг, что захотела поцеловать ее. Что немедленно и сделала: подошла к зеркалу и коснулась губами собственного отражения.

Мися пришла в такой восторг, что захотела поцеловать ее. Что немедленно и сделала: подошла к зеркалу и коснулась губами собственного отражения.

Мужья и поклонники

Эдуард Вюйяр. Портрет Миси Серт. 1897 г.

В это время она жила в монастыре Сакре-Кер, куда ее отправили отец и его третья супруга. Разумеется, после успеха на балу Мися отказывается возвращаться в монастырь. И, заняв у друга отца деньги, сбегает из Парижа в Лондон. Впрочем, про друга отца Мися напишет в мемуарах. А знакомые семьи судачили, что в английскую столицу девушка бежала со своим любовником, который был на 40 лет ее старше.

Как бы то ни было, через два месяца в Париж вернулась уже совсем другая Мися — взрослая, независимая, знающая себе цену. Средства на жизнь зарабатывала уроками музыки, которые давала Бенкендорфам — семье русского посланника в Париже.

А вскоре вышла замуж за своего кузена Тоде Натансона, журналиста, владеющего на паях с братом журналом «Ревю бланш». 300 тысяч франков, полученных от бабки в качестве приданого Мися истратила за один день, оставив их в лучшем бельевом магазине Брюсселя.

Первое время семейная жизнь складывалась как нельзя лучше. В загородном имении супругов каждые выходные собиралось интересное общество — «Ревю бланш» был одним из самых популярных среди парижской богемы изданий. Излюбленным развлечением Миси было устроиться в тени деревьев с книгой, в то время как Тулуз-Лотрек кисточками щекотал ее голые пятки, рисуя на них «невидимые пейзажи».

Но вскоре у Тоде начинаются финансовые проблемы. Для того чтобы поправить ситуацию, Натансон находит инвестора — владельца самой популярной на тот момент во Франции газеты «Матен» Альфреда Эдвардса. Магнат как раз приобрел в Венгрии угольные копи и нуждался в управляющем, место которого и предложил Тоде. Мися, почувствовав недвусмысленный интерес Эдвардса к себе, пыталась отговорить супруга от поездки. Но тот лишь отмахнулся: «Тебе вечно кажется, что в тебя все влюбляются». И уехал.

Коко Шанель и Мися Серт (в центре) впервые появились в пляжных пижамах — новом изобретении Шанель.

Лидо, 1929 г.А Эдвардс принялся забрасывать Мисю приглашениями. Получив с посыльным 81-е по счету письмо, мадам Натансон все-таки отправилась на ужин к Эдвардсам. Во время которого бизнесмен неожиданно встал из-за стола и скрылся в кабинете, оставив гостью наедине со своей женой. Та, внимательно посмотрев на Мисю, помолчала и произнесла: «Эдвардc влюблен в вас, вы должны стать его любовницей».

Возмущенная подобным предложением, мадам Натансон почти бегом покинула роскошную квартиру Эдвардсов и решила отправиться к мужу в Венгрию. Каково же было ее удивление, когда ее соседом по купе оказался ни кто иной, как… Альфред.

Пока поезд вез попутчиков до Вены, Эдвардс поведал Мисе о том, что Тоде, решив воплотить на угольной фабрике свои социалистические идеи и устроив рабочим райскую жизнь, влез в долги, платить по которым предстояло в ближайшие дни.

«Да вот, кстати, и его телеграммы», — мужчина протянул Мисе пачку бумаг. Среди просьб об отсрочке долга, обращенных к Эдвардсу, она нашла записки, адресованные ей: «Мися, уладь все!» Оказалось, что сделать это было очень просто: бизнесмен был готов простить долги Натансона в обмен на то, чтобы Мися стала его женой. Поняв, что выбора у нее нет, она соглашается стать мадам Эдвардс.

В феврале 1905 года Альфред и Мися сыграли свадьбу. Главным увлечением новоиспеченного супруга, бывшего на 16 лет старше Миси, стала покупка вееров и драгоценных камней для молодой жены. А Мися, обожавшая наряжаться в перья и кружева, ломала голову над тем, как остудить пыл коммерсанта. Ей казалось, что в подарках Эдвардса она будет напоминать торговку подержанными вещами.

[Рона]

Мися в туалете от Шанель

Несмотря на то что она никогда не любила Альфреда («Во время занятий любовью с ним я составляла меню завтрашнего обеда», — признавалась Мися подругам), красивая жизнь ей пришлась по вкусу. Супруги владели огромной квартирой в Париже на улице Риволи, и одними из первых обзавелись роскошной яхтой.

Музыкальный салон на плавучем доме Эдвардсов был таким удобным, что распеваться туда приходил сам Энрико Карузо. Правда, в конце концов Мисе надоели неаполитанские арии и она выставила его за дверь. Проводить время на яхте она предпочитала в одиночестве.

По вечерам женщина выходила из своей квартиры на Риволи, доходила до набережной Сены, где была пришвартована яхта, поднималась на палубу и, устроившись в кресле-качалке с бокалом белого вина, вздыхала: «Неужели и дальше моя жизнь будет такой же беспросветной?»

Благодаря деньгам и влиянию мужа дом Миси становится одним из самых популярных в Париже. Марсель Пруст пишет ей письма, а она даже не распечатывает их, приказывая складывать в коробку из-под шляп. Знаменитый летчик-ас Ролан Гаррос берет ее с собой в полет над Парижем. Пабло Пикассо предлагает ей стать свидетельницей на его свадьбе с русской балериной Ольгой Хохловой и крестной матерью новорожденного сына.

А. Тулуз-Лотрек. «Мадам Натансон в театре». 1895 г.

Ренуар лично приезжает на Риволи, чтобы написать портрет Миси. В конце жизни великий художник был почти парализован из-за артрита, и специально для него в квартире Эдвардсов был сооружен лифт. Ренуар на каталке въезжал в будуар Миси, резинкой прикреплял кисть к скрюченной руке и начинал писать. Прерываясь лишь для того, чтобы попросить свою модель… приоткрыть прекрасную грудь: «Вы не должны скрывать то, чем вас наградила природа». В благодарность за портрет Мися послала художнику чек с пустой графой «сумма», предлагая вписать любую цифру. Ренуар оценил свою работу в 10 тысяч франков.

Скромность живописца удивила Мисю и обрадовала Эдвардса. За день до этого он проиграл в казино почти полмиллиона франков и пешком был вынужден добираться до дома. Когда супруга пожурила его за прогулку под дождем, Эдвардс горестно воскликнул: «Ты никогда не считаешь деньги. Поездка на такси стоит полфранка, я не могу бросаться такими деньгами!»

Впрочем, Эдвардса теперь больше волнуют не деньги, а театр. А точнее — актриса Лантельм, для которой он написал пьесу «Потерянный попугай». Как и положено драматургу, Эдвардс влюбился в исполнительницу главной роли. И не придумал ничего лучшего, как отправить Мисю к Лантельм, чтобы уговорить женщину стать его любовницей.

Лантельм приняла Мисю и поставила условие: жемчужное ожерелье, миллион франков и сама Мися, в которую, как оказалось, была влюблена актриса. Но через день она одумалась и согласилась принять ухаживания Эдвардса.

Шанель и Дягилев

Рекламный плакат журнала «Ревю Бланш» работы Тулуз-Лотрека

Мися к измене мужа отнеслась более чем спокойно. Во-первых, она и сама была увлечена испанским художником Хосе-Марией Сертом, за которого вскоре выйдет замуж. А во-вторых, в ее жизни появился «безумный русский». Речь идет о Сергее Дягилеве, с которым Мися познакомилась в 1908 году во время премьерного показа «Бориса Годунова» в парижской Опера. Спектакль так потряс женщину, что она скупила все нераспроданные билеты, чтобы у Дягилева сложилось впечатление финансового успеха и он вновь вернулся в Париж.

Их дружба продолжалась больше 20 лет. Дягилев говорил, что Мися Серт (к тому времени у мадам была уже эта фамилия) — единственная женщина, на которой он мог бы жениться. Серт знала все нюансы личной жизни своего друга. В 1913 году, оказавшись в Венеции в номере Дягилева, она стала свидетельницей того, как он узнал о женитьбе Нижинского, своего главного любимца.

Дягилев пригласил Мисю к себе, чтобы послушать исполнение «Волшебной лавки» Россини. Серт пришла с зонтиком, который во время ее игры на рояле Дягилев то открывал, то закрывал. Закончив игру, женщина попросила Сергея Павловича оставить вещь в покое: «Разве вы не знаете, что это дурная примета — открывать зонт в комнате?»

Суеверный Дягилев побледнел и отложил зонт. В этот момент раздался стук в дверь: принесли телеграмму о женитьбе Нижинского. Через несколько мгновений вся гостиничная мебель была разрушена. И только Серт было под силу успокоить взбешенного Дяга, как друзья называли между собой Сергея Павловича.

Не раз деньги Миси выручали «Русские сезоны» от неминуемого, как казалось, краха. Именно благодаря 4 тысячам франков, которые женщина подарила Дягилеву, состоялась премьера балета «Петрушка». Без этой суммы служащие Гранд-опера отказывались выдавать русским артистам костюмы.

Друзья Дягилева только Мисе могли пожаловаться на прижимистость Дяга. «Этот грязный эксплуататор», — возмущался Лев Бакст. «Он свинья и вор», — вторил ему Игорь Стравинский. Сергей Павлович тоже изливал подруге свои обиды: «Я узнал, что мой первый сын Стравинский посвятил себя двойному служению — Богу и деньгам».

Мися (слева) и ее невестка Марта ГодебскаМися всех слушала, всем сочувствовала и за все платила. На средства Серт и похоронили Сергея Павловича. В 1929 году, словно почувствовав что-то неладное, Мися вместе с Коко Шанель приехали в Венецию. Первым делом Мися отправилась навестить Дягилева и застала его уже при смерти. «Мися, как тебе идет белый цвет. Носи только его», — были последние слова Сергея Павловича.

Оплатив погребение своего друга, Мися выполнила его последнюю просьбу: на похороны на кладбище Сан-Микеле черная гондола доставила облаченную в белое платье женщину. Саму Мисю в последний путь провожала Шанель, с которой ее связывали тридцать лет близкой дружбы. При этом в мемуарах Миси имя Коко не встречается ни разу. Таково было желание самой Шанель. «Я сама напишу о себе», — сказала она. «А тебе и писать ничего не надо, — ответила Мися. — Просто опубликуй свои бухгалтерские книги».

Однако несмотря на обмен взаимными колкостями, Шанель и Серт до последнего оставались самыми близкими людьми. Мися помогала Коко залечивать душевные раны после неудачных романов. А Шанель пришла Серт на помощь, когда обожаемый ею Хосе-Мария увлекся грузинской художницей Русей Мдивани и попросил Мисю о разводе.

Серт не только дала согласие на развод, но и помогла Хосе-Марии выбрать обручальное кольцо для Руси. Она ни на минуту не оставляла молодых супругов наедине друг с другом, дав таким образом повод для разговоров о «тройственном союзе». При этом никаких реальных оснований для этого не было. Мися, одинаково любя и Русю, и Хосе-Марию, признавалась, что чувствует себя «то ли тещей, то ли свекровью».

Рисунок Жана Кокто: Хосе-Мария Серт, Мися, сзади — Жан Кокто и Сергей Дягилев. 1911 г.Когда Хосе-Мария Серт ушел из жизни, Мися написала в дневнике: «Вместе с ним для меня исчез всякий смысл существования». Результатом пережитого шока стала почти полная потеря зрения. Незадолго перед тем, как окончательно ослепнуть, Мися совершила последнюю поездку в Венецию, где в галерее Академии простилась с любимыми полотнами, по памяти вслух описывая то, что на них изображено.

Утешением ее последних дней стал морфий. Она в открытую употребляла наркотики, делая себе уколы прямо на улице. Однажды ей даже пришлось сутки провести в полицейском участке среди проституток и бродяг, так как ее имя было обнаружено в списке торговцев наркотиками.

Конец наступил в 1950 году. Коко Шанель пыталась вытащить подругу из депрессии, отправившись с ней в санаторий в Швейцарию. Но все уже было бесполезно. В возрасте 78 лет Миси не стало. Незадолго перед смертью она призналась подруге: «А знаешь, жизнь все-таки не так прекрасна!»

http://gazeta.aif.ru/online/superstar/112/38_01

[Рона]

http://yooo.livejournal.com/390669.html

Мися Серт, пожирательница гениев

Есть таланты, настолько опережающие свое время – что оценить их по достоинству могут разве что потомки, но не современники. Талантливые женщины прошлого очень часто лишены даже этой посмертной благодарности: их имена стирает из памяти неумолимое Время.

Такая судьба и у Марии Годебской: она была очень талантлива, она опередила свое время, ее имя забыли. Но ее тень живет в картинах кисти великих современников – Тулуз-Лотрека, Ренуара, Боннара, Пикассо. Она живет в романах Пруста и Ибсена, в стихах Верлена и Малларме, в музыке Стравинского и Равеля.

Урожденная Мария София Ольга Зинаида Годебская сменила много фамилий: мадам Натансон, миссис Эдвардз, Мизия Серт по последнему мужу, испанскому художнику – но в те дни, когда ее имя было на слуху у всего Парижа, ее звали просто Мися. А иногда к этому странному для парижан имени добавляли странный титул "пожирательница гениев". Хотя на самом деле она была для гениев не пожирательницей, а музой, добрым гением, ангелом-хранителем. Она знала, как мучать - чтобы заставить творить. И знала, ради чего стоит это делать.

Сказка о сиротке Мисе

Рождение Миси связано с трагической смертью ее матери. Ее отец, архитектор и скульптор Киприан Годебский, получил заказ на оформление интерьеров дворца в Царском Селе в 1872 году. Он был неплохим художником, но совсем не был хорошим мужем. Когда беременная жена приехала к нему в Царское село, она застала Киприана врасплох: он изменял ей с ее родной сестрой! Потрясение было сильнейшим: внезапно начались схватки, на свет появилась маленькая Мися – но ее мать во время родов умерла. Мисю воспитывала русская бабушка, прекрасная пианистка, светская дама, любившая жить в роскоши, несмотря на ограниченность средств. Ее дед, скрипач-виртуоз, научил маленькую Мисю нотам прежде, чем она выучила алфавит. Мися оказалась очень способной ученицей: ее игрой восхищался знаменитый Ференц Лист, который был частым гостем в доме ее бабушки и деда. Отец, изредка забиравший малышку к себе, тем временем заводил все новых подружек, которые относились к девочке далеко не ласково. Однако по настоянию отца Мися переехала с ним в Париж, где ее поместили в пансион при церкви Сакре-Кер. О времени учебы она впоследствии будет вспоминать, как узник, отсидевший шестилетний срок в тюрьме строгого режима. Единственной радостью были ежедневные уроки музыки у знаменитого учителя Форэ, который пророчил ей большое будущее.

В 14 лет, во время каникул, Мися сильно поссорилась с очередной мачехой и сбежала из дома.

Это бегство осталось тайной для биографов, известно только, что сначала она жила в Лондоне на деньги, которые одолжила в день бегства у португальского консула, который был частым гостем в доме ее бабушки. После поисков ее обнаружили в Париже, в дешевой съемной квартире, которую она оплачивала …уроками игры на фортепиано по протекции своего учителя Форэ. Какой позор: зарабатывать на жизнь игрой на фортепиано! Приличные девушки на выданье в те времена не зарабатывали своими талантами, и поступок Миси ставил под угрозу не только ее честь, но и честь все ее семьи. Это был настоящий скандал, ее ждало суровое наказание и строжайший надзор. В те времена для девушки ее круга был только один способ вырваться из-под домашнего ареста. И этим способом Мися вскоре воспользовалась.

Мадам Натансон и "Ревю Бланш"

В 15 лет Мися вышла замуж за своего кузена Таде Натансона, начинающего бизнесмена, которому в тот момент едва исполнилось 19 лет. Замужество не только освободило Мисю от домашнего надзора, оно позволило ей вести ту жизнь, о которой она мечтала: и она, и ее муж были буквально помешаны на искусстве. В их уютный дом на улице Сен-Флорантен приходили Пруст, Мане, Ренуар, Дебюсси, Малларме, Андре Жид – и все они восхищались умом, красотой, утонченностью молодой хозяйки, но не брезговали и чеками ее мужа, который стремительно разбогател. Друзья-художники запечатлели Мисю на многочисленных и удивительно противоречивых портретах, друзья-поэты посвящали ей стихи, а друзья-писатели списывали с нее героинь романов. Она действительно обладала необыкновенным даром: влюблять и вдохновлять. Пока Тэди Натансон в поте лица занимался бизнесом, Мися околдовывала гениев Belle Epogue.

Малларме расписывал ей веера своими сонетами, Верлен рыдал от страсти, читая ей свои стихи, Боннар рисовал обои для ее салона, Тулуз-Лотрек писал ее портреты – большинство из них она сожгла в камине в припадке ярости, когда его не стало, а стол, который он ей разрисовал – выбросила при очередном переезде. О ее любовной связи с Ренуаром перешептывались. Достоверно известно, что он нарисовал семь ее портретов, один откровеннее другого. Ренуар кричал Мисе, надевавшей для позирования довольно открытые платья: "Ниже, еще ниже! Неужели ты так и не покажешь мне свою грудь? Во имя неба, это настоящий смертный грех!"

В 1889 году Таде, его брат Александр и Мися решили создать журнал, где был бы открыт простор новым талантам и новым идеям. Так появился знаменитый "Ревю Бланш", о котором Андре Жид сказал: "Это был центр мира, откуда расходились все пути". Издателем был Александр Натансон, главным редактором – Тадэ, а главным организатором и идеологом была Мися. Если бы она родилась в наше время, ее бы ждала блестящая журналистская карьера – но в XIX веке женщинам ее круга полагалась только роль жены. Поэтому на страницах журнала Мися появлялась только в виде портретов – Тулуз-Лотрек, Вюйяр, Боннер рисовали ее для обложек и реклам "Ревю Бланш". Мися Натансон, в черном плаще или в мехах, в шляпе с вуалеткой стала для французской интеллигенцией символом самого передового журнала того времени – а на самом деле она была его сердцем, его музой, негласным редактором и службой пиара. Она искала авторов, придумывала темы, исподволь вносила правки, и постоянно нахваливала журнал всем своим знакомым. Журнал "Ревю бланш" печатал лучших авторов все 12 лет своего существования. На его страницах печатались Золя, Верлен, Пруст, Малларме, Оскар Уйальд.

Созидательница и разрушительница

У Миси был еще один дар, из которого она и сделала себе если не профессию, то, по крайней мере, громкое имя. У нее был безупречный вкус. Из бурлящего потока артистической жизни Парижа Мися умела вылавливать настоящие жемчужины. Она видела то, что не всегда было заметно ее современникам, окружала себя талантами, а подчас и руководила ими. А еще она была наделена неуемной энергией – в равной мере созидательной и разрушительной. Для своих друзей, которых считала гениальными, она договаривалась о заказах, заводила полезные знакомства, устраивала концерты и благотворительные вечера. Она от природы была продюсером и пиарщиком – вот только в ее время никто еще не знал, что могут существовать такие профессии, особенно, если речь шла о женщине.

Нравы Парижа на рубеже веков были отнюдь не строгими, и мало кто верил, что Мися хранит верность своему вечно занятому мужу. Сама она о своих романах не распространялась, но самое главное: она уничтожила все свидетельства былых увлечений. Она сожгла письма Пруста, Ибсена, откровенные рисунки Виллара, признания Клемансо и Малларме. Ей не нравилось, когда за спиной сплетничали, но она хотела владеть умами и душами тех, кого считала гениями. Душами, но не телами.

"Ревю Бланш" под неприметным, но настойчивым контролем Миси, стал пользоваться спросом. В нем печатали статьи обо всех культурных событиях Парижа, о новостях и сплетнях богемного и светского мира – от оформления интерьеров до живописи и оперы. Мися обо всем знала из первых рук, и умела использовать информацию, но, к сожалению, она ничего не смыслила в финансах. Однако цели она добилась, несмотря на то, что эта цель очень дорого стоила Тэди Натансону: парижане считали "Ревю Бланш" модным.

Салон Миси стал заветной целью для начинающих талантов, и оставался "кузницей гениев" долгие годы. А сама Мися стала законодательницей мод. Если на концерт или выставку приходила она со своей свитой, и начинала аплодировать – успех был гарантирован. Избалованные парижане поверили в то, что Мися не ошибается: если уж она хвалит, то это действительно хорошо. Самое главное: так оно и было. Она не ошибалась! При этом мадам Натансон была чудо как хороша. Ее стали приглашать на светские вечера в "большой свет" – аристократы и нувориши считали за честь, если мадам Натансон нанесет визит в их салоны. При этом сама мадам Натансон и ее молодой муж были убежденными социлистами. Тадэ поддерживал социалистическое движение не только морально, но и финансово, участвовал в создании Лиги прав человека, и поставил себе целью: создать идеальные условия труда для своих рабочих. Мися поддерживала его, но вскоре стало понятно: безумные прожекты Тадэ привели их на грань разорения, и нужен меценат, который поддержит и "Ревю Бланш", и утопический "город будущего".

Эдвардс

За очередным светским завтраком она познакомилась с мультимиллионером Альфредом Эдвардсом, который просто сошел с ума от страсти, и ради Миси был готов буквально на все. Эдвардс был женат, у него были дети, но его страсть к Мисе была поистине неукротимой. По одной из легенд, жена Эдвардса умоляла Мисю стать любовницей собственного мужа… В конце-концов Мися поддалась настойчивости Эдвардса, который одновременно с осадой капризной красавицы расставил ловушки и для ее мужа. Эдвардс согласился стать спонсором проектов Тэди, но взамен потребовал у него…отдать ему красавицу-жену. Но настоящий скандал разразился, когда Эдвардс развелся сам, и сделал Мисе предложение. Мися согласилась стать залогом в этой сомнительной сделке. В 1905 году она развелась с Тадэ и стала миссис Эдвардс. Она никогда не скрывала, что сделала это из-за денег. Самообман был не в ее стиле. А "чистосердечное признание" должно было резко оборвать шепотки за ее спиной: не о чем шептаться, если всем все известно из первых рук. На какое-то время предельная (и даже циничная) откровенность стала для Миси защитой от сплетен и пересудов, а огромные деньги Эдвардса усилили эффект.

Молодая красавица, королева парижских салонов, законодательница мод, стала вдобавок женой богача. Он строил замки и дарил их ей – она смеялась и приказывала продать, потому что в замках ей скучно:

"Зачем мне ограничивать себя какими-то сотнями акров, когда я могу владеть целым миром?" - сказала она как-то. Эдвардс построил 100-футовую яхту, назвал ее именем и подарил ей. Карузо пел серенады на борту для прекрасной хозяйки, а она капризничала и просила его замолчать. "Я, великий Карузо, лучший из лучших, передо мной принцы стояли на коленях – а эта женщина просит меня умолкнуть, потому что она слушает крики чаек!" – жаловался Карузо на несносную Мисю.

Миллионы Эдвардса уходили не только на бриллианты, туалеты от парижских кутюрье и особняки, обставленные по последнему слову моды. Мися тратила деньги Эдвардса щедрой рукой - на своих друзей-художников, на помощь сиротам из рабочих семей и всем, кто обращался к ней в минуты нужды. Кого-то выкупала из тюрьмы, оплачивала долги, кому-то снимала дачу в пригороде, для кого-то хлопотала о бенефисе или искала лучшего в Париже врача…И пусть высшее общество встретило ее в качестве мадам Эдвардс ледяным холодом, она находила утешение среди людей, которых искренне любила: нищих художников и музыкантов, бездомных поэтов, сумасшедших импрессарио. При этом она не была коллекционером, не копила, не дрожала над "сокровищами".

"Я не уважаю искусство. Я его создаю!" – говорила она о себе.

Русские сезоны

Ее безупречный вкус практически не давал сбоев. Кокто, Пикассо, Майоль, Пруст, Ибсен – имена ее новых друзей становились известны всем. Сергей Дягилев, терпевший колоссальные убытки во время первого "Русского сезона" в Париже, стараниями Миси стал триумфатором. Она скупила все билеты на премьеру "Бориса Годунова", который…с треском проваливался в первый парижский сезон.

Восхитительный голос Шаляпина буквально сразил Мисю, а в Дягилеве она сразу распознала родственную душу. Мися со свитой поклонников просидела три спектакля в полупустом зале, наслаждаясь оперой. На четвертый спектакль слушать "Годунова" пришел весь Париж. Раз эти русские так интересны миссис Эдвардс, значит, это модно, и нужно купить лучшие билеты.

С Дягилевым Мися дружила долгие годы. Она была меценатом, и утешителем, и музой, и другом. Она вообще умела дружить и умела любить. Пикассо получил свой первый оплаченный заказ благодаря Мисе: она уговорила "милого Сержа" заказать у безвестного испанца декорации к балету, которые, кстати, совсем не понравились заказчику. Дягилев ради нее мог стерпеть и не такое: он называл Мисю "единственной женщиной, на которой мог бы жениться". Он восхищался ее силой воли, ее умением вести дела, мужским, несгибаемым характером.

Ни один спектакль Дягилева не обходился без прямого участия Миси. В нее были влюблены Стравинский и Равель, она давала советы танцовщикам дягилевской труппы, придумывала костюмы и афиши, финансировала и восхваляла все, что делал Дягилев в "Парижских сезонах".

Мадам Серт

История с Эдвардсом окончилась весьма печально: он снова влюбился, на этот раз – в молоденькую актрису, и бросился в новую любовную авантюру. Впрочем, Мися задолго до Мерилин Монро поняла, что лучшие друзья девушек – бриллианты, и несколько неплохих "дружков" припрятала на черный день. Горевала она тоже недолго: как раз во время развода с Эдвардсом в ее салон на бульваре Вольтера буквально ворвался безумный испанец с сомбреро в руке. Он рухнул перед Мисей на колени и стал умолять ее поехать с ним в Рим – всего на пару недель. "Римские каникулы" растянулись на десятки лет, а Хосе-Мария Серт, модный испанский художник, превратился из "актера второго плана" – в главного героя ее жизни.

Мися и война

Вскоре после ее третьего замужества началась война, которую поначалу не приняли всерьез. Казалось, что это просто новое развлечение для слегка пресыщенной публики. Мися, благодаря своим связям, получила разрешение на организацию конвоя для доставки медицинской помощи в военные госпитали. Она попросила авто у владельцев магазинов готового платья – таким клиентам, как она, отказать было невозможно. Шоферами были назначены Серт, Кокто, Ириб и еще несколько знакомых. Кокто красовался в костюме медбрата, дизайнером которого был сам великий Пуаре, самый известный кутюрье Парижа. Все страшно веселились, готовясь к новому "спектаклю". Возглавлял колонну из 14 машин "Мерседес" самой Миси.

Так они ездили три месяца по военным дорогам, и веселая прогулка вскоре превратилась в такой кошмар, что даже у "железной Миси" сдали нервы. Они проезжали по дорогам, которые были буквально вспаханы снарядами, видели страшные смерти и изуродованные войной селения. Мися очень многое сделала для раненых, потратила целое состояние на помощь пострадавшим, хлопотала об устройстве госпиталей и эвакуационных кортежей, и добилась решения об организации военно-полевых госпиталей от самого Клемансо, всесильного премьер-министра Франции - но поездка привела ее в тяжелейшее душевное состояние. Веселая прогулка едва не стоила ей жизни.

Подруги

После войны судьба свела Мисю с такой же сильной, властной и энергичной женщиной – она познакомилась с Коко Шанель. Они стали ближайшими подругами, хоть эта дружба очень часто напоминала соперничество. Надо отдать должное откровенности Коко, которая написала в своих мемуарах: "Если бы не Серты, я бы так и умерла дурой". Благодаря покровительству и связям Миси, Коко получала роскошные заказы, а через Дягилева свела знакомство с семьей великого князя Дмитрия Романова, с которым у Коко был долгий роман. До начала 30-х Мися и Коко были законодательницами парижской моды. Коко придумывала, а Мися была "витриной": у кого бы еще хватило смелости надеть брюки вместо платья и выйти на солнце без зонтика и в купальном костюме! Но если носит Мися, значит, это модно…

Мися организовывала для подруги заказы и в театральном мире, познакомила Шанель со всем артистическим Парижем. В своих мемуарах Коко напишет: "Мися была единственной женщиной, которую я и поныне считаю гениальной".

Конец Прекрасной эпохи

В 1929 году в Венеции умер Дягилев. Для Миси это был страшный удар: она по праву считала себя "крестной матерью" русского балета в Париже, а самого Дягилева нежно любила. Чтобы похороны прошли достойно, Мися заложила в ломбард свой последний бриллиант, оставшийся от прежней, роскошной жизни. Вместе с Дяглевым уходила и эра владычества Миси над сердцами и умами гениев. Мир стремительно катился в пропасть, на него надвигалась новая, самая страшная в истории война, и люди были заняты выживанием, а не искусством. Эпоха Миси, ее расцвет остался в прошлом.

Окончательно добил ее любимый муж Серт. Прожив в счастливом браке 20 лет, Мися впервые узнала, что такое разбитое сердце: ее обожаемый Серт влюбился в юную и прекрасную грузинскую принцессу Руссанду Мдивани…"Это было естественно, и это было ужасно" – написала она в дневнике, который стала вести после его смерти в 1945 году.

Она пережила Серта на 4 года. Умерла Мизиа Серт в одиночестве, в своем особняке на бульваре Вольтер. Перед смертью она стала зависеть от наркотиков, почти ослепла и утратила всякий интерес к жизни. Ей было попросту незачем жить. Когда-то Кокто сказал ей: "Ангелы летают до тех пор, пока верят, что могут летать". Мися Серт, ангел-хранитель гениев Belle Epоque, перестала верить в то, что она нужна людям. Ее эпоха закончилась.

Эпилог

В последний путь Мисю провожала верная подруга Коко. Она хладнокровно вошла в спальню, где лежала умершая, закрыла за собой дверь, и вышла через час.

На кушетке, среди белых цветов, лежала прекрасная Мися. В изысканном белом платье, с красивой прической, аккуратно и умело накрашенная, она казалась спящей – и немногочисленные друзья, которые пришли попрощаться, были потрясены тем, что увидели. Шанель сотворила чудо: в последнюю прогулку Мися отправилась во всем блеске. На нежном белом шелке лежала бледная роза. Завершающий штрих, последний подарок верной Коко.

Несколько лет после смерти Миси все, кто приходил к ее могиле, видели одинокую свежую розу на сером камне. Невидимая рука каждый день присылала свежий цветок на тихое сельское кладбище, где нашла вечный покой та, что была известна всем, а ныне всеми забыта.

[Рона]

http://teleweek.ru/21283

[Рона]

В 1993 году на выставке в Венеции пожилая дама, рассматривая неизвестную графику итальянского художника Амедео Модильяни (Modigliani), вдруг воскликнула: «Да это же Ахматова!» Женщина оказалась профессором славистики, а на рисунках итальянца действительно была изображена русская поэтесса Анна Ахматова. Вот так неожиданно напомнил о себе бурный роман, случившийся между двумя впоследствии великими – художником и поэтессой – в Париже в начале ХХ века. Впрочем, тогда они ещё были молоды и неизвестны…

Киевская гимназистка Анна Горенко (это ее настоящая фамилия) была начинающим поэтом и только-только избрала себе литературный псевдоним – Анна Ахматова. Именно в Киеве в 1906 г. ею было написано первое «настоящее» стихотворение «На руке его много блестящих колец». Отправленное в Париж, в русскоязычный журнал «Сириус», оно было напечатано в №2 за 1907 г. Юная поэтесса ещё не догадывалась, какую роль в её жизни сыграет Париж…

Через полгода после первой публикации Ахматова закончила знаменитую Фундуклеевскую женскую гимназию, находившуюся на углу нынешних улиц Богдана Хмельницкого и Пушкинской, и поступила на юридический факультет Высших женских курсов. «Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, – вспоминала она спустя много лет, – я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела».

В мае 1910 г. в Киеве она обвенчалась с известным русским поэтом Николаем Гумилёвым. После этого молодожены сразу же уехали на месяц в Париж в свадебное путешествие. Весь июнь они провели во французской столице – городе, где, как считалось, обитала вся мировая богема. Часто молодожены появлялись в маленьком, но веселом кафе «Ротонда», где дым от трубок и сигарет стоял коромыслом и где шумно спорили об искусстве. Завсегдатаями этого кафе были будущие знаменитости – художники, скульпторы, поэты, журналисты, манекенщицы… Именно здесь Ахматова впервые увидела Модильяни – точнее, почувствовала на себе пристальный взгляд тосканца в красном шарфе. Тогда он не имел и тени признания, друзья называли его Моди. Через 54 года после этой встречи она написала, что он «был совсем не похож ни на кого на свете».

В тот вечер в «Ротонде» случился скандал, точнее, стычка между Гумилевым и Модильяни. Якобы Гумилев стал дерзить, принципиально говорить только по-русски, а Модильяни, не знавший русского языка, возмутился. В действительности причиной ссоры была Ахматова: слишком пристальный взгляд художника задел Гумилева, он стал задирать Модильяни, тот не остался в долгу, и вечер завершился дракой… Такова была первая страница этого романа.

Из свадебного путешествия молодожены вернулись в Петербург, столицу России, но уже через два месяца муж фактически сбежал от жены в Африку – видимо, их отношения дали серьезную трещину (окончательно они разойдутся в 1918 году). Анна переезжает в матери – в Киев. Моди забрасывает её пылкими письмами, в одном из них он признавался: «Вы во мне, как наваждение» («Vous etes en moi comme une hantise»). Она же в ответ писала в тетрадке стихи – любовную лирику. «Модильяни очень жалел, – вспоминала спустя полвека Ахматова, – что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса». За полгода стихотворений накопилось столько, что впору было издавать уже сборник стихов. Это же посоветовал ей и вернувшийся из Африки муж – Гумилёв. «Когда 25 марта 1911 года Гумилев вернулся из Адисс-Абебы, – продолжает поэтесса, – я прочла ему то, что впоследствии стало называться «Вечер» [первый сборник Ахматовой], он сразу сказал: «Ты – поэт, надо делать книгу». Однако Ахматова поступила по-своему: уехала в Париж к Модильяни. Он снял для нее квартиру на левом берегу Сены в старинном доме на улице Бонапарта.

Они не виделись год. И теперь спешили узнать друг друга со всей страстностью, которой их наделила природа…

У них было много схожего в биографии. Почти ровесники (он старше на пять лет), они оба родились в приморских городах: она – в украинской Одессе, на берегу Черного моря, он – в итальянском Ливорно, на берегу Средиземного моря. Прабабкой поэтессы была татарская княжна Ахматова (отсюда и псевдоним), предком художника был знаменитый философ XVII века Бенедикт Спиноза (Spinoza, d'Espinosa). «Как я теперь понимаю, – писала Ахматова, – его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли».

Днем они встречались в Люксембургском саду, до позднего вечера бродили по Парижу, ходили в Лувр смотреть египетский отдел (Модильяни в то время бредил Египтом) или отправлялись в его маленькую мастерскую, находившуюся в Impasse Faluiere. Она называла его «Амедей» (а не Амедео, как все), он ее – «Египтянкой»…

О тех счастливых днях Ахматова вспоминала: «В дождик (в Париже часто дожди) Модильяни ходил с огромным очень старым зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке, шел теплый летний дождь, а мы в два голоса читали Верлена [Verlaine], которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи».

Ночью художник приходил на улицу Бонапарта и рисовал свою возлюбленную. Он сделал шестнадцать довольно откровенных, чувственных рисунков и подарил их Ахматовой…

Эти рисунки бесследно исчезли во время Второй мировой войны. Поэтесса полагала, что все они погибли. Зое Томашевской, принесшей Ахматовой уцелевший рисунок работы Модильяни, поэтесса подарила его копию с благодарственной надписью: «Зое, которая спасла этот единственный рисунок во время войны». Однако остальные рисунки этой серии тоже не погибли – каким-то чудом они сохранились. Правда, не на родине Ахматовой, а за рубежом – в Европе. Именно их и опознала на выставке в Венеции профессор славистики…

У Анны и Амедео не получилось легких отношений – и парижские любовники расстались. Навсегда. Так решил Моди. И Ахматова написала стихотворение с вы¬разительным названием «Надпись на неоконченном порт¬рете». В нем, в частности, сказано и о разрыве:

Он так хотел, он так велел

Словами мертвыми и злыми.

Мой рот тревожно заалел,

И щеки стали снеговыми.

И тогда же – как вопль отчаяния – было написано еще одно знаменитое ныне стихотворение, заканчивающееся так:

Да лучше б я повесилась вчера

Или под поезд бросилась сегодня.

Вернувшись на родину, Ахматова вскоре издала свой первый поэтический сборник «Вечер», состоящий во многом из стихотворений, написанных во время и после романа с Модильяни…

Долго еще тень художника возникала в ее поэтических строчках, но… так и осталась в черновиках. В опубликованных вариантах стихотворений не найти упоминаний того, кого она любила (и, может быть, продолжала любить). Хотя и в середине 50-х годов на полях «Поэмы без героя», одного из, пожалуй, самых значительных произведений Ахматовой, она записывает карандашом:

В черноватом Париж тумане,

И наверно, опять Модильяни

Незаметно бродил за мной.

…Итак, они расстались. Моди так и не узнал, что его киевская возлюбленная стала великим поэтом. Он всё больше и больше пил, увлекался гашишем, взахлеб писал портреты обнаженных красавиц и умер в полной нищете в 1920 г. Слава поджидала его только за поворотом смерти. Он оставил миру гениальные картины и дочь Жанну… Лишь в середине 20-х годов Ахматова узнала, что ее парижского любовника больше нет на свете и что он теперь знаменит на весь мир.

Она пережила своего Амедео на 46 лет. Его парижский рисунок, изображавший полулежавшую Ахма¬тову, всегда висел у нее в комнате… Уже в 60-х годах, незадолго до смерти, поэтесса вновь побывала в Париже. Советская власть наконец-то официально признала ее, до этого, при Сталине – опальную, и даже выпустила за границу, где Ахматовой должны были вручить престижные литературные награды. Пожилая, царственной красоты женщина стояла на улице Бонапарта и неотрывно смотрела на освещенное окно. За этим окном они с нищим художником когда-то любили друг друга… Полстолетия назад – летом 1911-го.

От их парижского романа остались шестнадцать тончайших, почти воздушных рисунков, и пронзительные стихи киевлянки на русском языке.

http://sovremennik.ws/2007/10/03/anna_i_amedeo.html

[Рона]

ЖЗЛ ( ЧАСТЬ 1 - МОДИЛЬЯНИ И АХМАТОВА)

Воскресенье, 23 Марта 2008 г. 17:46 (ссылка)

Процитировано 4 раз + в цитатник или сообщество +поставить ссылку

Анна Ахматова и Амедео Модильяни.

Она - петербургская, он - монпарнасский.

Она великая при жизни, он - посмертно.

Такие далекие и близкие, похожие и разные. Их пути пересеклись в бурлящем Париже начала прошлого столетия на углу бульвара Распай, улицы Вавэн и бульвара Монпарнас в "Ротонде".

[Рона]

http://www.liveinternet.ru/users/2010239/post70454817/

Ахматовой и Модильяни посвящены посты в Дневниках Ли.ру, я представляю свою версию, впрочем основанную на материалах Интернета, как и уже опубликованные материалы.

Когда в музее «Культурный центр Королевы Софии» открылась выставка произведений Амедео Модильяни, туда бросился чуть ли не весь художественный Мадрид. В экспозиции было представлено более четырехсот рисунков знаменитого итальянца — эскизы, наброски к будущим картинам, выполненные в основном карандашом.

Многие десятилетия хранившиеся в коллекции парижского врача Поля Александра, друга Модильяни, они охватывали период с 1906 по 1914 год. Но главная ценность выставки состояла в том, что на ней были десять рисунков, изображающих юную Анну Ахматову, в том числе и «ню».

Впервые об этих рисунках сообщила парижская газета «Русская мысль». В номерах от 14—20 октября 1993 года, рассказывая о выставке рисунков Модильяни в Венеции, она поведала читателям, что среди них есть и работы из собрания Поля Александра. Обнаружила их, разбирая архив, русская славистка Августа Докукина-Бобель, ныне живущая и работающая в Италии.

Это было настоящее открытие. Дело в том, что до того времени был известен только один рисунок работы Модильяни с изображением русской поэтессы.

Амедео Модильяни Анна Ахматова 1911 г.

Хотя, по признанию самой Ахматовой, их было шестнадцать. Однако пятнадцать погибли в первые годы революции в царскосельском доме, где жила Анна Андреевна. По ее выражению, их «скурили солдаты в Царском». Не уцелел, впрочем, и сам дом. Найденные рисунки напомнили о поэтической влюбленности и трогательных отношениях, которые связывали поэта и художника.

Впервые они встретились в мае 1910 года, во время — парадокс судьбы — ее свадебного путешествия с мужем Николаем Степановичем Гумилевым. Они обвенчались незадолго до этого — 25 апреля.

Говорят, Гумилев понимал, что слишком свободную, захваченную чувственным вихрем жизни, вольнолюбивую Анну, остановить невозможно.

Гумилев привел молодую жену в “Ротонду” — кафе, где собиралась вся художественная и литературная богема Парижа. Там ее и заприметил Модильяни. Он был нараспашку, раскрывал перед всеми свою веру в жизнь … а потом одержимый и пьяный рвал в клочья разлинованную бумагу, потому что не мог достичь одному ему известного предела.

Она не могла его не заметить. Она изумилась, и это чувство, смешанное с желанием и восхищением, не мог не заметить ее муж.

Гумилев приревновал жену, “Моди” в свою очередь устроил скандал из-за того, что Гумилев обращался к жене на русском, который окружающие не понимали. Их страсть была неудержимой, но по понятным соображениям, недолгой.

Из воспоминаний Ахматовой:

Н. С. Гумилев, когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его "пьяным чудовищем" или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилев в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал.

В то время, как заметил Эренбург, «Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни». Но оба были невероятно талантливы — и это притягивало их друг к другу.

«... он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти», — вспоминала Анна Андреевна много лет спустя.

И еще их связали стихи.

«Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. В два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи, — скажет Ахматова спустя полвека. И добавит: — Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому что я тогда не знала еще итальянского. Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки».

Модильяни был старше Ахматовой на пять лет. В те годы Амедео был абсолютно безвестным и непризнанным художником. Даже среди друзей, которые тем не менее относились к нему покровительственно. Как писал его друг Гийом Аполлинер, он находился «в отважных странствиях в поисках своей индивидуальности, в поисках самого себя».

Поиски эти, судя по всему, были трудными, так как Амедео пребывал в состоянии постоянной тревоги, беспокойных, упрямых метаний недовольного собой художника. Двадцатилетняя Анна тоже жадно вглядывалась в мир, стремясь глубже познать его.

Она уже чуть-чуть «вкусила славы», опубликовав около двух десятков стихотворений в разных изданиях, и имя ее становилось известным в поэтических кругах. Теперь, впервые попав во Францию, она оказалась в центре парижской богемы, на «самом Монпарнасе».

Почти через полвека Ахматова рассказала своей подруге Нине Антоновне Ольшевской-Ардовой, актрисе Малого театра:

«Когда я его в первый раз увидела, подумала сразу: «Какой интересный еврей. А он тоже говорил (может, врал), что, увидев меня, подумал: «Какая интересная француженка!»

Однако долгие годы Ахматова не упоминала публично о своем знакомстве с Модильяни и встречах с ним. Она словно хранила в себе воспоминания об этом событии своей жизни, не желая ни с кем делиться им. Справедливости ради надо сказать, что и время не располагало к такой откровенности. И все же, думается, не это главное в ее молчании.

Амедео оставил после себя рисунки — что же касается Анны Андреевны, то она оказалась куда более сдержанной в выражении своих чувств. Есть только два стихотворения, помеченные Парижем и датированные весной 1911 года — но без упоминания его имени в стихах или посвящений ему.

Вот одно из них:

Мне с тобою пьяным весело

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного...

Не покину я товарища

И беспутного и нежного.

Сама Ахматова утверждала: «Стихи я ему, Моди, не писала. Стихотворение «Мне с тобою пьяным весело» не относится к М(одильяни)».

Но читая эти строки, все же, кажется, что относятся они непосредственно к Модильяни и навеяны пребыванием в Париже и встречами с художником.

В те годы Моди был ужасающе беден. Настолько, что, когда однажды пригласил Ахматову в Люксембургский сад, не в состоянии был оплатить стул, на котором можно было посидеть. И они беседовали на бесплатных скамейках, предназначенных для бедняков. И вот что еще поразило юную Ахматову в 26-летнем художнике: «Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества».

Но вопреки всем невзгодам, несчастьям, неустроенности и нищете, Модильяни не говорил с Ахматовой «ни о чем земном, и никогда не жаловался. Он был учтив, но это не было следствием домашнего воспитания, а высоты духа. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином». А ведь именно в тот период он пытался найти забвение и решение своих проблем в рюмке.

Не потому ли, по словам Ахматовой, «Все божественное в Амадее (так она называла Модильяни) только искрилось сквозь какой-то мрак». Правда, один раз она видела его «под влиянием гашиша. Он лежал, держал мою руку и повторял: будь доброй, будь нежной. (Вообще он никогда не говорил мне «ты», и для этого не было оснований»).

А в другом месте она скажет: «Ни доброй, ни нежной я с ним никогда не была».

И тут же, словно внутренне противореча себе, добавит: «Модильяни был единственным в мире человеком, который мог в любой час ночи оказаться (стоять) у меня под окном. Я втайне уважала его за это, но никогда ему не говорила, что вижу его».

В первый свой приезд в Париж весной 1910 года Анна Андреевна и Модильяни виделись редко. Молодая супружеская пара быстро вернулась в Россию.

Модильяни не забыл русскую поэтессу. Он послал Анне Андреевне письмо, другое, пятое — писал всю осень и зиму 1910—1911 года.

В 1911 году Ахматова, пренебрегая мнением мужа, отправилась в Париж одна. Это было началом краха их с Гумилевым брака. Это был апогей их с Модельяни любви.

Встречи с Модильяни в этот приезд становятся регулярными.

По скупым строчкам воспоминаний самой Анны Андреевны, можно сделать вывод о том, что этих великих людей связывало нечто гораздо большее, чем простой интерес друг к другу.

Из писем Модильяни:

«Вы во мне наваждение».

«Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью».

Да и сдержанная Ахматова не смогла утаить их до конца: они проскальзывали и в отдельных репликах, и в замечаниях, и в разговорах с друзьями и знакомыми, когда речь заходила о Моди. Нашли они отражение и в ее отношении к единственному оставшемуся у нее рисунку Модильяни.

Эренбург писал:

«Комната, где живет Анна Андреевна Ахматова, в старом доме в Ленинграде, маленькая, строгая, голая; только на одной стене висит портрет молодой Ахматовой — рисунок Модильяни».

[Рона]

Антонина Рец Ахматова и Модильяни

Анна Андреевна очень любила этот портрет и именно его поместила на суперобложке своего последнего прижизненного сборника «Бег времени», выпущенного в 1965 году. Об этом рисунке она писала: «В нем, к сожалению, меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие «ню».

Интересный факт:

Образ Ахматовой перекликается с фигурой одного из известнейших архитектурно-скульптурных сооружений XVI столетия - аллегорической фигурой "Ночи" на крышке саркофага Джулиано Медичи, созданной Микеланджело. Но в отличие от напряженной позы "Ночи", как бы соскальзывающей со своего наклонного ложа, фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива, как египетский сфинкс.

Микеланджело Аллегорическая фигура "Ночь", саркофаг Джулиано Медичи 1524-31 г.г.

А.Модильяни А.Ахматова 1911 г.

Из воспоминаний Ахматовой:

«Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий, предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем».

Интересный факт:

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится рукопись ахматовской «Поэмы без героя».

На полях второй ее части — «Решки», после строк:

«Кто над мертвым со мной не плачет,

Кто не знает, что совесть значит

И зачем существует она»,

записаны следующие строфы, которые, по выражению поэта, «бродили на полях рукописи»:

«В синеватом Парижа тумане,

И наверно опять Модильяни

Незаметно бродит за мной.

У него печальное свойство

Даже в сон мой вносить расстройство

И быть многих бедствий виной.

Но он мне — своей Египтянке...

Что играет старик на шарманке,

А под ней весь парижский гул,

Словно гул подземного моря,

Этот тоже довольно горя

И стыда, и лиха хлебнул».

Эти строки не вошли в поэму. Некоторые исследователи полагают, что они были написаны после ее второго посещения Парижа в мае-июне 1911 года, когда Ахматова виделась с Модильяни куда чаще, чем в первый свой приезд.

[Рона]

Ахматова и Модильяни. У неоконченного портрета.

В воспоминаниях Ахматова расшифровывает их.

Он говорил: "Драгоценности должны быть дикарскими" (по поводу моих африканских бус) и рисовал меня в них. Водил меня смотреть cтарый Париж за Пантеоном ночью при луне. Хорошо знал город, но все-таки мы один раз заблудились. Он сказал: "Я забыл, что посередине находится остров".

В дождик (в Париже часто дожди) Модильяни ходил с огромным очень старым черным зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь, около дремал cтарый дворец в итальянском вкусе, а мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи.

Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами.

Вячеславу Всеволодовичу Иванову в этой связи Ахматова признавалась: «О главном написать нельзя — КАК он стоял под окном ночью. Смотрю сквозь окно в ночь — он снова там стоит».

Что же касается «Египтянки», то Модильяни увлекался тогда Египтом и постоянно водил Ахматову в Лувр, в Египетский отдел, после чего и стал называть ее Египтянкой.

В 1911 году Ахматова посетила выставку, где экспонировались и работы Модильяни. Был там и Амедео, но он не подошел к Анне Андреевне только потому, что она была не одна, а с друзьями. В другой раз, вспоминает Ахматова, она зашла за Модильяни, но не застала его и решила подождать несколько минут.

«У меня в руках была охапка красных роз. Окно над запертыми воротами мастерской было открыто. Я, от нечего делать, стала бросать в мастерскую цветы. Не дождавшись Модильяни, я ушла. Когда мы встретились, он выразил недоумение, как я могла попасть в запертую комнату, когда ключ был у него. Я объяснила, как было дело. «Не может быть, — они так красиво лежали». В ту минуту в Модильяни говорил не только художник.

Модильяни часто рисовал Ахматову.

Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, — эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате.

«Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома»… Это уточнение очень важно — оно тоже характеризует их отношения. Она не была для художника просто моделью, и тот факт, что он рисовал ее дома в ее отсутствие, означает: это было его внутренней потребностью.

А.Модильяни Обнаженная (Анна Ахматова) 1911 г.

А.Модильяни Обнаженная (Анна Ахматова) 1911 г.

Художнику «с присущей ему визионерской прозорливостью удалось запечатлеть внутренний облик творческой личности. Перед нами не изображение Анны Андреевны Гумилевой 1911 года, но «ахронологический» образ поэта, прислушивающегося к своему внутреннему голосу».

Именно искусствовед Николай Харджиев заметил сходство работы Модильяни с Микеланджело, но при этом он замечает: «Фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива, как египетский сфинкс».

Кстати, этот рисунок нравился и самой Ахматовой. Более того, он был самым любимым. Ей нравилось, что художник, встретив ее, 20-летнюю, и даже не зная, что она поэт, нарисовал умудренную жизнью скорбно одухотворенную женщину, словно угадав в юном существе ее будущий величественный образ.

12 апреля 1965 года, менее чем за год до своей кончины Анна Андреевна решила переписать свое завещание. «Около часа мы провели у нотариуса, выполняя различные формальности, — вспоминал Бродский. — Ахматова почувствовала себя неважно. И выйдя после всех операций на улицу, Анна Андреевна с тоской сказала: «О каком наследстве можно говорить? Взять подмышку рисунок Моди и уйти!»

Корней Чуковский вспоминал: «Не расставалась она только с такими вещами, в которых была запечатлена для нее память сердца. То были ее «вечные спутники» — шаль, подаренная ей Мариной Цветаевой, рисунок ее друга Моди, перстень, полученный ею от покойного мужа...»

В 1965 году, незадолго до кончины, Ахматова в третий — и последний — раз попала в Париж. Встретилась там с соотечественником писателем Георгием Адамовичем, эмигрировавшим во Францию после революции. Позже Адамович описал эту «необыкновенную встречу» с Ахматовой.

«Она с радостью согласилась покататься по городу и сразу же заговорила о Модильяни. Прежде всего Анна Андреевна захотела побывать на рю Бонапарт, где когда-то жила. Стояли мы перед домом несколько минут. «Вот мое окно, во втором этаже. Сколько раз он тут у меня бывал», — тихо сказала Анна Андреевна, опять вспомнив о Модильяни и силясь скрыть свое волнение...

Ахматова, быть может, была единственной или, во всяком случае, одной из немногих знавших Модильяни, кто навсегда сохранил о нем светлую, чистую и теплую память, кто разглядел в нем не неудачника, а необыкновенный талант, который не смог приспособиться к окружавшей его действительности, совладать со временем.

Материалы из ВИКИПЕДИИ и сайтов:

http://www.explan.ru/archive/2008/8/s3.htm

http://www.akhmatova.org/articles/lianda/lianda.htm

http://www.bibliotekar.ru/k-Modigliani/2.htm

[Рона]

Мадемуазель Шанель

Коко Шанель: сняла с женщин корсет, подарила черный цвет и революционные духи.Один из биографов Габриэль Шанель писал: "Она создала женщину, которую до нее мир не знал. Она сделала женщину новым существом, всемогущим, несмотря на легендарные женские слабости". Габриэль Шанель первой отразила в моде двадцатый век. Ее боготворили принцессы и гувернантки, изысканные аристократки и скромные учительницы, французские модницы и американские бизнес-леди. Мировая популярность Шанель не имела аналогов.

Быть все время инновационным невозможно. Я хочу создавать классику!

Сама же Габриэль, чья жизнь была овеяна многочисленными легендами, вымышленными и реальными историями, любила одиночество, свежий воздух, удобную спортивную одежду, собак и рыбалку. Городской жизни предпочитала "деревенскую свободу". Любила рано вставать и рано ложиться спать. Обожала полное безделье и суровую работу. Правда, больше почитала работу без устали, после которой и позволяла себе передышку - полное безделье. Ее образу жизни и поведению подражали все

В двадцать лет у вас лицо, которое дала вам природа;

в тридцать лет у вас лицо, которое вылепила вам жизнь;

а в пятьдесят у вас лицо, которого вы заслуживаете

С мечтой научить женщину жить в гармонии с собой она ворвалась в мир и перевернула сознание о женской сути. С юных лет Коко, как звал ее весь мир, была убеждена, что на настроение влияют запахи. Не потому ли она изобрела свои знаменитые духи "Шанель № 5", которые смели все парфюмерные традиции? В духах раньше преобладал запах одного цветка - розы, фиалки, жасмина, сирени, ландыша. В "Шанели № 5" благоухал аромат весеннего цветущего сада, омытого благодатным дождем. Кстати, сама Шанель пользовалась своими духами только в городе, на природе предпочитала природные ароматы. Так советовала и окружающим.

- Куда наносить косметику?

- А куда ты хочешь, чтобы тебя целовали?

Она сняла с женщин корсет, так как считала, что он "старит" тело и не дает развиваться мускулам. Она подарила дамам черный цвет - "в нем чувствуешь себя элегантной" и подстригла им волосы. До Шанель женщины не носили стрижек. Сама же Габриэль считала стрижки не только выражением стиля, но и прической самой здоровой, дающей волосам отдых

Все в наших руках, поэтому их нельзя опускать.

Работоспособность царицы моды была уникальна. Свою последнюю коллекцию она создала в возрасте 88 лет. Сама Шанель не сомневалась в том, что в основе ее силы лежит философия, раскрывающая отношение женщины к миру, в котором она живет. Шанель, одевшая прекрасную половину мира, говорила: "Главное в женщине - не одежда, а милые манеры, рассудительность и строгий режим дня".

Женщина должна быть женственна и спортивна и никогда "не дурманить себя пустыми разговорами". Она должна знать, зачем и куда ей надо идти, какова цель каждого жеста и взгляда. Надо сохранять собственную неповторимость: в движениях, мыслях, поступках. Уметь противостоять даже требованиям моды.

Если вас поразила красотой какая-нибудь женщина, но вы не можете вспомнить, во что она была одета,- значит, она была одета идеально.

Шанель объясняла свое активное долголетие тем, что никогда не вела ночной богемной жизни. "После бессонной ночи не создашь ничего путного днем". Она говорила: "Нельзя позволять себе обжорство и алкоголь, которые разрушают тело, и все же надеяться иметь тело, которое функционирует с минимальным разрушением. Свеча, которая горит с двух концов, может, конечно, распространять ярчайший свет, но темнота, которая последует потом, будет долгой".(с)Коко Шанель первой отразила в моде двадцатый век

Каждая женщина имеет тот возраст, какого заслуживает.

За 88 лет жизни Великая Мадемуазель дала свое имя стилю одежды, костюму, Дому моды, духам. Неутомимая изобретательница, Шанель создала массу нового, но прежде всего... женщину, которую до нее никто не знал.Сиротка из приюта навсегда вошла в историю - шанелизировала весь мир. Как? У нее были свои способы.

Мне наплевать что вы думаете обо мне. Вот я о вас вообще не думаю.

1. Каждое утро Габриэль (Коко) Шанель начинала жить заново. Она методично избавлялась от груза невыгодного ей прошлого. Всякий новый день она вычеркивала из памяти все тягостное из дня вчерашнего. Детство и часть ее юности покрыты завесой тумана. Она творила свою легенду самостоятельно, придумывая факты, запутывая своих биографов. Габриэль выбросила за борт, как хлам, по меньшей мере 10 своих лет и, осознав это, как ни странно, почувствовала, что у нее появилось больше времени. Она стала меньше нуждаться во сне, плодотворнее размышлять. Своей судьбой она доказала: из прошлого будущее вовсе не вытекает, в любой момент можно начать карьеру. Ей легко было закрыть на долгие годы главное свое детище - Дом моды, чтобы потом, в 71 год, когда ее и в расчет-то уже не принимали, вернуться в бизнес и достичь прежних высот.

Мода, которую можно увидеть только в гостиных, это не мода, а костюмированный бал.

2. Любую преграду на пути Шанель рассматривала как указатель нового направления. В начале своей карьеры она не имела права изготавливать "настоящее" женское платье, так как ее могли привлечь к ответственности за незаконную конкуренцию, ведь она не была профессиональной портнихой. Тогда Шанель стала делать платья из мужского джерси и создала на этом состояние. Подобным образом рождались все ее платья-открытия. Созидая, Коко не изощрялась, а упрощала. Она не рисовала свои модели и не шила их. Просто брала ножницы, накидывала ткань на манекенщицу и, пока та, не шевелясь, стояла, резала и закалывала бесформенную массу материи, пока не проявлялся гениальный силуэт. Однажды у Коко загорелась газовая колонка и опалила ей локоны. Тогда новаторша отрезала косы и гордо вышла "в люди". Так в 1917 году возникла мода на короткую женскую стрижку. До Шанель дамы обязаны были быть длинноволосыми.

Старость не защищает от любви, но любовь защищает от старости.

3. Шанель не допускала в свою жизнь случайных людей, поэтому с ней почти не происходило случайных событий. Критерий был элементарен: она чутко распознавала тех, кому не нравилась, и уходила от них. Ее друзьями были Кокто, Дали, Пикассо, Дягилев, Стравинский.

У Сен-Лорана изумительный вкус. Чем больше он подражает мне, тем лучший вкус он обнаруживает

4. Учителем Коко стала любовь. Любовники были ее университетами. По невидимым каналам любви бесперебойно она "перекачивала" в себя знания и умения своих мужчин. Поэт Пьер Реверди, предвосхитивший Элюара, Поль Ириб, карикатурист, политик и издатель, герцог Вестминстерский, самый богатый человек в мире, великий князь Дмитрий. Каждый из них являл собой личность. А Коко до поры становилась калькой, копиркой, чеховской Душечкой. Верховой езде, смакованию устриц, английскому языку, игре в теннис, охоте на лис и кабанов, рыбной ловле, изданию газет научилась от них в совершенстве. Каждый ее мужчина привносил что-то свое и в женскую моду, и в другие ее начинания. Она не была ни химиком, ни парфюмером. Но благодаря князю Дмитрию познакомилась с выдающимся специалистом Эрнестом Бо, сыном служащего русского царского двора. Бо предоставил к услугам Шанель свои уникальные парфюмерные познания. Коко нюхала, выбирала, и сама - без нее ничего бы не вышло! - остановилась на формуле духов "Шанель № 5", состоящей из 80 ингредиентов. Впервые появился не конкретно цветочный, быстро улетучивающийся, а абстрактный, стойкий аромат, до сих пор покоряющий мир.

Я люблю, когда мода выходит на улицу, но не допускаю, чтобы она приходила оттуда.

5. Коко Шанель сделала парадокс образом своей жизни и движущей силой своего таланта. До нее черный цвет считался краской бедности и траура. Женщины без причины не смели носить черную одежду. Шанель провозгласила черный популярным и роскошным. В течение пяти лет она выпускала только черное, и ее "мрачные" платья продавались, как булочки, с начинкой - с маленьким белым воротничком и обшлагами. С Шанель начались белые женские пижамы. Вообще, она "обобрала" мужчин, ввела в женскую моду их жакеты, блузки с галстуками, их запонки и шляпы.

Драгоценности – это целая наука! Красота – это грозное оружие! Скромность – это верх элегантности!

6. Независимость была ее богом, аксиомой жизни. Еще с первым любовником Коко открыла свободу, какую дают деньги, если не ты служишь им, а они служат тебе. Друзья роскошно жили за ее счет, она покрывала их огромные долги. Это был ее принцип - платить, чтобы забыть, что за нее когда-то платили. С помощью денег она победила свою застенчивость, ведь раньше в салонах она не раскрывала рта. Колоссальные прибыли даровали ей уверенность и способность говорить публично.

Если вы родились без крыльев, не старайтесь помешать им вырасти.

7. Внещняя красота в женщине провозглашалась ею как часть успеха, иначе нельзя никого ни в чем убедить. Чем старше дама, тем важнее для нее быть красивой. Шанель говорила: "В 20 лет ваше лицо дает вам природа, в 30 - его лепит жизнь, но в 50 вы должны заслужить его сами... Ничто так не старит, как стремление молодиться. После 50 никто уже не молод. Но я знаю 50-летних, что более привлекательны, чем три четверти плохо ухоженных молодых женщин". Сама Шанель была похожа на вечного лучезарного подростка. Она весила всю жизнь столько, сколько в 20 лет. И еще: она дала дамам не только новый стиль, но и новое лицо, воплотившее эпоху, - "мордочку мятежной сиротки с грацией олененка". Два-три раза в столетие появляются нестандартные типы лиц, которые вдруг затмевают признанных красавиц и вводят другой канон красоты. Шанель была из таких!(с) Семь секретов Коко Шанель

Теги: женщины в истории мода стиль люди и судьбы

[Рона]

<p class="asset-header">

Альма Малер-Верфель - женщина-легенда

На прошлой недели был день рождения Густава Малера. Надо бы вспомнить о великом композиторе, а я в связи с ним вспомнила про Альму Малер.

Вот она. Ее называли музой 9 творцов. Назовите десять экстравагантнейших женщин XX века... Ни один список без Альмы Малер-Верфель не обойдется. А всего то заслуга этой женщины в том, что она влюблялась в талантливейших людей своего времени, многими была любима, с другими оставалась в дружбе: была женой гения мирового симфонизма Густава Малера, после его кончины вышла замуж за одного из крупнейших архитекторов Вальтера Гропиуса , а затем, после развода с Гропиусом, стала женой одного из значительнейших немецкоязычных писателей столетия Франца Верфеля. Больших дарований в этой женщине не было. Но в ней был огромный дар вдохновительницы, она родилась Музой.

Первой жертвой неотразимости Альмы, как говорят, стал известный художник Густав Климт. Прочитала, что он просто с ума сходил от семнадцатилетней красавицы, не давал ей прохода, приглашал ее в мастерскую, но девушка была непреступной. Ни одного портрета Альмы Климт не создал, но во многих картинах на библейскую тему можно увидеть черты Альмы. (надо бы внимательней рассмотреть картины художника).

Вдруг происходит неожиданное: в 1900-м году Альме Шиндлер, первой красавице Вены, делает предложение сорокалетний директор Придворной оперы, дирижер и композитор Густав Малер. И Альма принимает это предложение. Нет сомнения, что Густав Малер безумно любил Альму, которая стала ему и другом, и помощницей. Тому свидетельство - множество писем Малера к жене, ею же и сохраненные.

Но вот любила ли Альма своего мужа? Несомненно, она высоко его ценила и разглядела в нем великого творца еще тогда, когда над симфониями Малера публика и критика потешались. Конечно, она стала превосходной помощницей мужу - и советчицей, и домохозяйкой, и экономкой, и переписчицей нот.

Малер был человек крайне нервный и деспотичный. В гости он не ходил, времени на светские беседы не тратил. Томас Манн в одном письме говорит об «изнуряюще интенсивной личности» Малера... Распорядок дня у молодоженов был такой. Малер вставал в семь, одевался, завтракал, садился за рабочий стол, в девять часов уходил в оперу. Когда наступало время обеда, его секретарь звонил Альме с сообщением, что господин директор вышел. Это значило, что он через пятнадцать минут будет дома. Дойдя до дома, господин директор звонил в звонок и начинал подниматься по лестнице. За это время дымящийся суп должен был быть внесен в столовую и входная дверь – открыта, чтобы ему не нужно было терять время на поиски ключей в кармане. За обедом разговаривать не полагалось – у композитора могли появиться в голове мелодии и мысли.

От брака с Малером родились две дочери: в 1902 году Мария, в 1904-м – Анна (единственная пережившая свою мать). Старшей было отпущено четыре года и несколько месяцев жизни: летом 1907-го она умирает от тогда еще неизлечимой дифтерии. После этой смерти и жизнь самого Малера начинает клониться к упадку: в том же 1907 году врачи обнаруживают у него неизлечимую болезнь сердца

Но Альма не была верной женой - ее связь с молодым архитектором Вальтером Гропиусом началась на одном из курортов еще при жизни Малера, как и бурный роман с художником-экспрессионистом Оскаром Кокошкой (еще одно великое имя в истории искусства!).

Вальтер Гропиус был в ту пору никому не известным молодым архитектором, на четыре года моложе Альмы. Из всех ее знаменитых мужей и любовников только Малер был старше нее, все остальные были моложе: Оскар Кокошка на семь и Франц Верфель на одиннадцать лет. Что до Гропиуса, то он был к моменту их встречи двадцатисемилетним белокурым пруссаком, пленившим Альму молодостью и силой.

Малер узнает о романе через несколько недель благодаря любовному письму Гропиуса Альме, адресованному – Густаву Малеру. Биографы до сих пор гадают и не могут разгадать сию загадку. Сам Гропиус утверждал впоследствии, что написал имя Малера на конверте «по рассеянности». «Рассеянность» эта имела, по-видимому, цель отвоевать Альму у Малера. Что делает Малер? Он отправляется к доктору Фрейду.

После посещения доктора его отношения с Альмой переворачиваются. Если раньше он в них доминировал, а она ему подчинялась, и вся их жизнь была подчинена его музыке, то теперь, незадолго до смерти, он борется за ее любовь, цепляется за нее, сам чуть ли не сгорает от любви и страсти, посвящает ей «Восьмую симфонию», а на полях партитуры своей последней, незаконченной «Десятой симфонии» пишет: «Боже, Боже, за что Ты меня оставил?», «Для тебя жить, для тебя умереть, моя Альма...» Альма, когда он и в самом деле – «для нее» – умер, выставила эту партитуру с его восклицаниями в стеклянной витрине в своей гостиной – как охотничий трофей, как доказательство своего окончательного триумфа.

Малер умер 18 мая 1911 года. Альма, если верить ее воспоминаниям, самоотверженно, как сиделка, ухаживала за ним до последней минуты.

Брак с Гропиусом состоялся не сразу. Наоборот, как ни странно, после смерти Малера наступает охлаждение между любовниками, отчуждение, наконец, разрыв.

На сцене появляется новый персонаж – художник-экспрессионист Оскар Кокошка, молодой «дикарь», с которым Альма вступает, наверное, в самую бурную связь своей жизни. Сцены ревности происходили непрерывно. Кокошка нередко целые ночи проводил под ее окнами, проверяя, не идет ли к ней кто-нибудь. В мае 1914 года, после очередной ссоры, Альма, беременная от Кокошки, делает аборт; отношения начинают разваливаться.

Тем временем Первая мировая война, преобразившая и потрясшая Европу, преображает и жизнь персонажей нашей драмы. И Гропиус, и Кокошка оказываются на фронте; в феврале 1915 года, узнав, что Гропиус лежит в военном госпитале в Берлине, Альма отправляется в столицу германского рейха с целью, как она сама писала в мемуарах, «вновь покорить этого буржуазного сына муз». Что ей, конечно, и удается; примирение происходит столь бурное, что Гропиус, уезжая перед новой отправкой на фронт к родным в Ганновер, чуть не силой втаскивает провожающую его на берлинском вокзале Альму в отходящий поезд. «Я сделалась добычей этого мужчины. Должна признаться, что мне это понравилось». Уже в августе 1915 года они регистрируют брак.

От брака с Гропиусом родилась дочь Манон, сам же брак продлился недолго.

Пока Гропиус продолжает защищать родину и кайзера, Альма знакомится с молодым поэтом-экспрессионистом Францем Верфелем... Другая своеобразнейшая дама столетия, Клэр Голль, Альму, как и вообще всех на свете, ненавидевшая, рассказывает в своих скандально-скабрезных воспоминаниях, как Верфель, вступив в связь с Альмой, приехал к ней, Клэр, советоваться – жениться ему или нет. «Милый Франц, ей, видно, не хватает писателя в ее коллекции, уж очень она многосторонняя Муза...» Верфель все-таки женился на Альме, правда, позже, после ее развода с Гропиусом, после смерти ее годовалого, то ли от Верфеля, то ли от Гропиуса рожденного, сына Мартина. Затем, уже в тридцатые годы, умерла семнадцатилетняя и любимая дочь Манон – кажется, самое сильное потрясение в жизни Альмы.

Годы жизни с Верфелем, хотя и трагические (смерть дочери, преследования нацистов, эмиграция), все же, были счастливыми для любящей и любимой Альмы. Верфель умер от сердечного приступа в Нью-Йорке в 1945-м. Ему было 55 - чуть больше, чем Густаву Малеру в год его смерти. Альма пережила третьего мужа на 19 лет. Она похоронила двух дочерей (Марию Малер, умершую от дифтерита и Манон Гропиус), двух мужей, очень многих друзей, которые считали ее своей музой - Цемлинского, Берга. Шенберга, Генриха Манна а через 5 лет и его брата Томаса, Лиона Фейхтвангера.

Альма Малер-Верфель умерла в 1964-м в Нью-Йорке. Ей было 85. Она дожила-таки до настоящего ренессанса музыки Густава Малера (чему немало способствовала). Ее хоронила вся эмигрантская еврейско-немецкая, австрийская и русская артистическая Америка - философ Теодор Адорно и композитор Игорь Стравинский, ее дочь, скульптор Анна Малер, бывший муж, основатель Баухауса и создатель Гарварда Вальтер Гропиус, от фамилии которого она отказалась. Она не была чеховской "душечкой", но искренне любила и понимала великих художников и стала символом эпохи последних гуманистов ХХ век

http://world.lib.ru/...lmamahler.shtml

http://rockkent.naro...r_kokoschka.htm

Кстати, тема Альмы и ее мужчин в балете.

Джон Ноймайер сочинил балет о Густаве Малере.

Густав Малер и его жена (в центре) танцуют на фоне его партитуры

Худрук Гамбургского балета поставил в своем театре всего лишь историю одной супружеской измены. Правда, образовавшийся в 1910 году треугольник состоял из личностей неординарных: знаменитый архитектор, основатель Баухауса, Вальтер Гропиус, роковая женщина Альма Малер и муж этой дамы— великий композитор Густав Малер. Purgatorio — это его слово, брошенное на полях партитуры. Название третьей части симфонии. Впрочем, сначала он хотел назвать ее «Ад».

Кропотливый балетоман припомнит трехлетней давности премьеру в Мариинке — «Стеклянное сердце». Тогда Кирилл Симонов сочинил историю о другом увлечении австрийской красавицы — вместо Гропиуса был композитор Александр фон Цемлинский (кстати, балет на его музыку и был поставлен). Впрочем, сюжетов из жизни любвеобильной Альмы хватит еще на полдюжины сочинителей — только среди знаменитостей были еще художники Густав Климт и Оскар Кокошка, а также писатель Франц Верфель. Ноймайер выбрал именно историю с Гропиусом, потому что ровно во время романа жены с этим архитектором Малер писал Десятую симфонию. Гамбургский худрук чувствует Малера как никто, и за тридцать с лишним лет он уже ставил танцы на музыку Третьей, Четвертой, Пятой и Седьмой симфоний; теперь пришло время последней, неоконченной.

http://mn.ru/newspap.../303135431.html

Tags:

• великие и прекрасные
  

[Рона]

«Назовите десять экстравагантнейших женщин XX века...» Ни один список без Альмы Малер-Верфель не обойдется.

ЖЕНЩИНА-ЛЕГЕНДА

Что нужно, чтобы стать легендой? Благоприятное стечение обстоятельств, желание прожить незаурядную жизнь, привлекательность, характер, везение? Женщина, вошедшая в историю под именем Альмы Малер-Верфель, легендой сделалась рано, еще не будучи женой ни Густава Малера, ни тем более Франца Верфеля, – когда она была просто дочерью некогда популярного, ныне напрочь забытого художника Эмиля Шиндлера (скончавшегося, когда ей было всего тринадцать лет). «Прекраснейшая девушка Вены» – вот ее первый образ. Она родилась в 1879 году. Вена, юной принцессой которой ей суждено было стать, была еще той невероятной, неповторимой Веной конца и начала XX века, Веной до Первой мировой войны, помешанной на искусстве, на музыке, опере, театре, живописи, литературе. Это определило навсегда жизнь и пристрастия Альмы Шиндлер. Слава художника, музыканта, писателя затмевала для нее любую другую. В ее системе ценностей «великое произведение искусства» стояло на первом месте, все прочее – деньги, влияние, успех, даже, пожалуй, любовь – располагалось где-то под этой единственной сияющей вершиной. Ее собственное музыкальное дарование было, по- видимому, невелико, но дарование Музы, талант вдохновительницы был огромен.

Первым, кого она вдохновляла, был художник Густав Климт, ныне, кажется, и в России ставший популярным своими изысканными, изломанными, декадентскими, прелестными фантазиями, улыбками томных дам. Климт преследовал ее, тогда еще семнадцатилетнюю, своими ухаживаниями, ездил вслед за ее семьей, путешествовавшей по Италии, тайком встречался с нею в темных венецианских проулках и все умолял ее прийти без провожатых в его мастерскую. Альма отвечала на его ухаживания благосклонно, готова была целоваться с ним сколько угодно – но последнего, как тогда говорилось, рокового шага не сделала. Среда, в которой она выросла, была богемной и артистической, нравы – вольными, но представления о морали оставались, конечно, вполне «буржуазными»: девственность считалась сокровищем, которое следовало беречь до законного брака как зеницу ока, какие бы ни манили соблазны. А соблазны были, и жажда Эроса, говоря опять-таки языком того времени, владела нашей героиней всю жизнь.

ГУСТАВ МАЛЕР

Таково начало легенды. За ним ничего могло и не последовать, если бы на жизненном пути Альмы не появился Густав Малер, один из величайших гениев XX века, его, быть может, высшее музыкальное воплощение. Малеру в 1901-м был сорок один год, Альме – двадцать два. Малер был в ту пору «звездой», но – вот одна из тех причуд славы, которые так мучительно усложняют жизнь великих людей, – вовсе не в качестве композитора. Его симфонии вызывали изумление, оторопь, нередко и негодование публики. Людей, понимавших их, становилось все больше, но они все еще составляли избранное меньшинство, своего рода тайный клуб, разбросанный по всему свету, от Санкт-Петербурга до Нью-Йорка. А слава была другая – слава дирижера, директора знаменитой Венской оперы (должность в Австро-Венгерской империи наипочетнейшая). Великий дирижер, который на досуге, в летние месяцы, пописывает еще и какую-то заумную музыку, – вот та легенда, с которой Малеру приходилось жить. Легко представить себе, как ему это могло нравиться. Замечательно, что Альма, в которую он влюбился при первой же встрече – и влюбился, по-видимому, «смертельно» (в буквальном, как оказалось впоследствии, смысле), Альма, ответившая на его влюбленность и очень быстро согласившаяся на брак, очарована и покорена была блеском именно его дирижерской славы, его положением в музыкальных «эмпиреях» империи. Его музыка до конца дней осталась для нее непонятной. Вот первое из противоречий, отравивших всю ее жизнь – из противоречий, как кажется, сотканную. Между тем первым условием, которое поставил ей Малер, был ее собственный отказ от сочинения музыки (она успела в девичестве написать несколько песен на стихи любимых поэтов) – на этом ее композиторская карьера обрывается. «Как ты себе это представляешь, – писал ей Малер в потрясающем предсвадебном письме, – два композитора в доме! Смотри на мою музыку как на свою... У тебя отныне должно быть только одно призвание – делать меня счастливым!» Удивительно, что она не бежала из-под венца. Все-таки не бежала. Понимала, может быть, уже в свои двадцать два года, что ей навсегда суждено светить отраженным светом.

Малер был человек крайне нервный и деспотичный. В гости он не ходил, времени на светские беседы не тратил. Томас Манн в одном письме говорит об «изнуряюще интенсивной личности» Малера... Распорядок дня у молодоженов был такой. Малер вставал в семь, одевался, завтракал, садился за рабочий стол, в девять часов уходил в оперу. Когда наступало время обеда, его секретарь звонил Альме с сообщением, что господин директор вышел. Это значило, что он через пятнадцать минут будет дома. Дойдя до дома, господин директор звонил в звонок и начинал подниматься по лестнице. За это время дымящийся суп должен был быть внесен в столовую и входная дверь – открыта, чтобы ему не нужно было терять время на поиски ключей в кармане. За обедом разговаривать не полагалось – у композитора могли появиться в голове мелодии и мысли, которые страшно было спугнуть. После обеда – короткая прогулка с женой в Бельведере. Потом опять опера, где Малер или сам дирижировал, или следил за представлением из директорской ложи. Ужин, сон, на другой день – то же самое. Для сочинения музыки такой режим времени не оставлял: Малер, увы, мог работать над своими симфониями только летом, обычно на каком-нибудь из многочисленных австрийских озер. Летом 1902 года, в первое лето после их свадьбы, была закончена «Пятая», любимейшая симфония многих – к каковым и я себя причисляю – обожателей Малера, самая, может быть, светлая и «счастливая» из его симфоний. Альма счастливой, разумеется, не была: дневники ее превращаются временами в сплошной вопль отчаяния.

СКАЧОК ВО ВРЕМЕНИ

Франц Верфель, третий и последний муж нашей героини, знаменитейший в свое время (теперь, странным образом, полузабытый) поэт, романист, драматург, умер сравнительно рано, в пятьдесят пять лет, в 1945 году в Калифорнии, где, как и многие другие немецкие и австрийские писатели, жил, убежав в Новый Свет из охваченной нацизмом и войной Европы. Великий его коллега Томас Манн вспоминает о его похоронах: «Было огромное количество цветов, присутствовало множество писателей и музыкантов. Не было только вдовы – вдовы Малера и вот теперь, значит, Верфеля. «Я никогда при этом не присутствую», – заявила эта великолепная дама. Слова эти так тронули меня своей комической подлинностью, что, стоя у гроба, я сам не знал, что меня сотрясает – рыдания или смех». Не появившись на похоронах, «великолепная дама» потребовала, тем не менее, как пишет все тот же Томас Манн, «для энергичной проверки» рукопись надгробной речи, которую должен был произнести некий католический священник, друг дома Верфелей, причем потребовала ее «в последнюю минуту», так что штатный органист американской похоронной фирмы все играл и играл на своем органе, дожидаясь, когда речи наконец начнутся, играл все менее уверенно, впервые в жизни, наверное, оказавшись в такой ситуации.

«Никогда не присутствую...» А возможностей «поприсутствовать» было, увы, достаточно. Смерть странным и страшным образом пронизывает собой всю ее долгую, восьмидесятипятилетнюю жизнь: смерть детей, смерть мужей. От брака с Малером родились две дочери: в 1902 году Мария, в 1904-м – Анна (единственная пережившая свою мать). Старшей было отпущено четыре года и несколько месяцев жизни: летом 1907-го она умирает от тогда еще неизлечимой дифтерии. Биографы в этой связи всегда вспоминают малеровские, написанные в 1901 и 1904 годах к ужасу Альмы, «Песни об умерших детях». Судьба и в самом деле, по-видимому, таких песенок не прощает... После этой смерти и жизнь самого Малера начинает клониться к упадку: в том же 1907 году врачи обнаруживают у него неизлечимую болезнь сердца. В это же время, не выдержав направленной против него отчетливо антисемитской кампании в прессе, Малер оставляет пост директора Венской оперы и начинает каждый год на несколько месяцев ездить в Нью- Йорк, дирижируя в «Метрополитен-опера» и в филармонии. Альма же в 1910 году наконец заводит любовника. Вальтер Гропиус был в ту пору никому не известным молодым архитектором, на четыре года моложе Альмы. Из всех ее знаменитых мужей и любовников только Малер был старше нее, все остальные были моложе: Оскар Кокошка на семь и Франц Верфель на одиннадцать лет. Что до Гропиуса, то он был к моменту их встречи двадцатисемилетним белокурым пруссаком, пленившим Альму молодостью и силой. Основателем знаменитого «Баухауза», создателем, наряду с Ле Корбюзье, современной архитектуры, преобразившей тот мир, в котором мы живем до сих пор, превратившей этот мир, скажем честно, в казарму, ему еще только предстояло сделаться. Его роман с Альмой начинается – романам это свойственно – на курорте; Малер узнает о нем через несколько недель благодаря любовному письму Гропиуса Альме, адресованному – Густаву Малеру. Биографы до сих пор гадают и не могут разгадать сию загадку. Сам Гропиус утверждал впоследствии, что написал имя Малера на конверте «по рассеянности». «Рассеянность» эта имела, по-видимому, цель отвоевать Альму у Малера. Что делает Малер? Он отправляется к доктору Фрейду.

МАЛЕР И ФРЕЙД

Их единственная встреча произошла в голландском городе Лейдене, где Фрейд проводил отпуск. Классическая психоаналитическая кушетка отсутствовала; все дело свелось к четырехчасовой совместной прогулке. «Я так понимаю, – сказал Фрейд, – что вашу матушку звали Мария. Как же так вышло, что вы женились на женщине с другим именем?» Вопрос, согласимся, странный, но Фрейд на то и Фрейд. Ответ был не менее странным: «Мне всегда хотелось называть Альму ее вторым именем... Мария». Фрейд впоследствии описывал «результаты» своего анализа так: «Альма любила своего отца и потому всегда искала человека такого типа. Возраст Малера, который его самого так страшил, как раз и был тем, что привлекало в нем его жену. А Малер любил свою мать и во всякой женщине искал ее подобие. Его мать была угрюмой страдалицей, именно такой он бессознательно хотел видеть свою жену». Здесь удивительны две вещи. Удивительно, что Фрейд после смерти Малера не постеснялся прислать Альме счет за свою «работу» (за что она его, понятное дело, возненавидела – не потому, что денег было жалко, а потому, что у бесстыдства должны же быть какие-то пределы). Еще более удивительно, что «анализ», столь примитивный, мог показаться самому Малеру «открытием» и «прозрением» и чуть ли не перевернул его жизнь.

Его отношения с Альмой, во всяком случае, переворачиваются. Если раньше он в них доминировал, а она ему подчинялась, и вся их жизнь была подчинена его музыке, то теперь, незадолго до смерти, он борется за ее любовь, цепляется за нее, сам чуть ли не сгорает от любви и страсти, открывает, наконец, ее, Альмы, ею самою уже забытые к тому времени музыкальные сочинения, добивается их исполнения, посвящает ей «Восьмую симфонию», а на полях партитуры своей последней, незаконченной «Десятой симфонии» пишет: «Боже, Боже, за что Ты меня оставил?», «Для тебя жить, для тебя умереть, моя Альма...» Альма, когда он и в самом деле – «для нее» – умер, выставила эту партитуру с его восклицаниями в стеклянной витрине в своей гостиной – как охотничий трофей, как доказательство своего окончательного триумфа.

Малер умер 18 мая 1911 года. Альма, если верить ее воспоминаниям, самоотверженно, как сиделка, ухаживала за ним до последней минуты.

КОКОШКА, ГРОПИУС, ВЕРФЕЛЬ

Любила ли она Малера? Как мужчину, кажется, нет: «Я любила его дух, но как мужчина он остался для меня схемой». Ей нужно было доминировать, а не подчиняться. Доминировать она могла бы в браке с Гропиусом – но брак состоялся не сразу. Наоборот, как ни странно, после смерти Малера наступает охлаждение между любовниками, отчуждение, наконец, разрыв. В 1912 году на сцене появляется новый персонаж – художник-экспрессионист Оскар Кокошка, молодой «дикарь», с которым Альма вступает, наверное, в самую бурную связь своей жизни. Кокошка оставил нам несколько ее портретов; на большинстве из них примерно тридцатипятилетняя Альма выглядит тяжелой старухой, с грубо-грустными чертами лица. Здесь дело, впрочем, в общей экспрессионистской манере письма, отнюдь не преображавшей мир красотой, а, наоборот, делавшей мир ужасным, людей – уродами. Сцены ревности происходили непрерывно. Кокошка нередко целые ночи проводил под ее окнами, проверяя, не идет ли к ней кто-нибудь. В мае 1914 года, после очередной ссоры, Альма, беременная от Кокошки, делает аборт; отношения начинают разваливаться.

Тем временем Первая мировая война, преобразившая и потрясшая Европу, преображает и жизнь персонажей нашей драмы. И Гропиус, и Кокошка оказываются на фронте; в феврале 1915 года, узнав, что Гропиус лежит в военном госпитале в Берлине, Альма отправляется в столицу германского рейха с целью, как она сама писала в мемуарах, «вновь покорить этого буржуазного сына муз». Что ей, конечно, и удается; примирение происходит столь бурное, что Гропиус, уезжая перед новой отправкой на фронт к родным в Ганновер, чуть не силой втаскивает провожающую его на берлинском вокзале Альму в отходящий поезд. «Я сделалась добычей этого мужчины. Должна признаться, что мне это понравилось». Уже в августе 1915 года они регистрируют брак.

Кокошка отомстил ей своеобразно. Он заказал куклу, похожую на Альму, нарядил ее и раскрасил, созвал гостей, а когда все достаточно напились, облил ее красным вином и торжественно отрубил ей голову. На другой день к нему явилась полиция с требованием выдать труп...

От брака с Гропиусом родилась дочь Манон, сам же брак продлился недолго. Пока Гропиус продолжает защищать родину и кайзера, Альма знакомится с молодым поэтом-экспрессионистом Францем Верфелем... Другая своеобразнейшая дама столетия, Клэр Голль, жена, а потом вдова франко-немецкого поэта, тоже экспрессиониста, затем дадаиста, друга Верфеля, Ивана Голля, Альму, как и вообще всех на свете, ненавидевшая, рассказывает в своих скандально-скабрезных воспоминаниях, как Верфель, вступив в связь с Альмой, приехал к ней, Клэр, советоваться – жениться ему или нет. «Милый Франц, ей, видно, не хватает писателя в ее коллекции, уж очень она многосторонняя Муза...» Верфель все-таки женился на Альме, правда, позже, после ее развода с Гропиусом, после смерти ее годовалого, то ли от Верфеля, то ли от Гропиуса рожденного, сына Мартина. Затем, уже в тридцатые годы, умерла семнадцатилетняя и любимая дочь Манон – кажется, самое сильное потрясение в жизни Альмы.

ПРОТИВОРЕЧИЯ

Что они все находили в ней, в конце концов? Красавицей она если и была, то лишь в юности. С годами, скажем честно, она все решительнее превращается в толстую тетку. Алкоголь играл здесь не последнюю роль (злоупотребление ликерами). По свидетельству многих мемуаристов, она уже с утра начинала медленно напиваться... Счастливыми она своих мужчин явно не делала, скорее наоборот. «Кто женится на Альме Малер, должен умереть», – писала с той же ненавистью та же Клэр Голль. Малер умер в 51 год, Верфель – в 55. Гропиус выжил, потому что быстро развелся, Кокошка – потому что вообще не женился (вернее, она за него не вышла).

Удивительно, кроме того, вот что. Из трех ее мужей двое-Малер и Верфель – были евреями, сама же Альма, как ни дико это звучит, – завзятой антисемиткой. Дневники ее пестрят омерзительнейшими выпадами против «расово неполноценных» евреев, загубивших якобы ее жизнь. «У меня была только одна дочь – Манон...» – «Помилуй, Альма, а две дочери от Малера!» – «Ах, эти... полукровки…» Такими высказываниями она нередко шокировала знакомых. Более того, связь с Верфелем привела ее в эмиграцию, во Францию, затем – в Америку, в среду немецких и австрийских интеллектуалов-антифашистов, по большей части опять же евреев. Она же сама была не только антисемиткой, но, очевидно, и большой поклонницей Гитлера: в дневниках ее можно найти немало восхищенных высказываний о «фюрере».

Есть эпизод ее жизни, заслуживающий отдельного рассказа. Малер завещал Альме рукопись партитуры «Третьей симфонии» своего учителя Антона Брукнера. Гитлер же, еврея Малера исполнять, разумеется, запретивший, к Брукнеру питал почтение необыкновенное, уступавшее разве что его любви к Рихарду Вагнеру (из «теоретических» писаний которого он не в последнюю очередь и почерпнул свои юдофобские воззрения). После «аншлюса» Австрии в 1938 году германские власти начали скупать брукнеровские реликвии, «министерство пропаганды» вступило по этому поводу в контакт с уже бежавшей во Францию Альмой. Увы, дело было организовано плохо. Когда Альма с манускриптом Брукнера под мышкой заявилась в немецкое посольство, чиновники еще были не в курсе. Добежав до Америки, Альма вновь вступает в контакт с официальными лицами вроде как преследующего ее режима, но заламывает такую цену, заплатить которую бережливые чиновники Третьего рейха, уже развязавшего к тому времени Вторую мировую войну, отказываются. Сохранилась любопытнейшая переписка официальных инстанций. «В случае г-жи Малер-Верфель речь идет о более или менее неарийской эмигрантке [«более или менее» – формулировка, что ни говори, замечательная!], выплачивать которой подобные суммы в валюте мы не видим возможности». Так сделка с «фюрером» не состоялась, но она к ней была готова.

Как объяснить все это? Человек соткан, конечно, из противоречий, противоречия же и делают его, наверное, несчастным. Счастливой Альма, по-видимому, бывала редко и других счастливыми явно не делала. Но странным образом для их творчества связь с ней оказывалась продуктивной. Малер под конец жизни вообще не мог писать музыку, если ее не было рядом. Верфеля она запирала на ключ, заставляя писать романы – и в Европе, и в Америке имевшие, кстати, необыкновенный, в том числе и коммерческий, успех. Сама же она писать не умела. Мемуары, в конце жизни (умерла она в 1964 году в Нью-Йорке) составленные ею на основе ее дневников, кажутся неумелыми и неискренними; вполне верить им, конечно, не следует. Все антисемитские записи были ею, понятное дело, вычеркнуты – тем больший эффект, уже в наше время, произвела частичная публикация оригиналов, сделавшихся доступными биографам. Мифы, впрочем, живучи. Миф Альмы, до конца своих дней разыгрывавшей роль «великолепной вдовы» и «вдохновительницы гениев», никакими новыми фактами уже, наверное, поколеблен не будет.

Алексей Елецкий

КРЕСТЬЯНКА Октябрь, 2008

День 31 августа

Ссылка на эту страницу:

http://www.c-cafe.ru/days/bio/51/alma.php

[Рона]

Мария Прокофьевна Эристова-Шервашидзе-Чачба.

Княжна Мэри.

http://www.liveinternet.ru/users/2496320/post225682467/

Женщина, красота которой стала легендой ХХ века.

Статья Татьяны Савостиной.

Княжна Мария Прокофьевна Эристова-Шервашидзе (1890(5)-1986) навсегда останется в памяти как одна из самых красивых женщин ХХ века. Она была музой художника Савелия Сорина и знаменитого грузинского поэта Галактиона Табидзе.. Княжна Мэри всегда, даже в очень преклонном возрасте, была окружена воздыхателями. В то же время, ее биография поистине аристократична: в ней нет ни публичных драматических скандалов, ни запутанных любовных историй.

Отец Мэри, Прокофий Шервашидзе, был князем, генерал-майором и членом Государственной думы Российской империи.

Поэтому Мэри и ее сестра Тамара, рожденные в Грузии, в Батуми, еще в раннем возрасте переехали с семьей в Петербург.

Дочери Прокофия - Елена, Мэри и Тамара.

Благодаря своей внешности и аристократичным манерам Мэри стала фрейлиной императрицы Александры Федоровны. При дворе девушкой восхищались. В подтверждение этому можно привести одну историю. Княжна, которая всегда и везде опаздывала, однажды пришла позже на панихиду по одной знатной особе и позволила себе войти в зал после императора, что было строжайшим нарушением протокола. Наказание должно было последовать незамедлительно. Но Николай II лишь посмотрел на девушку и сказал: «Грешно, княжна, быть такой красивой».

После революции 1917 года, Мэри с семьей вынуждена была уехать в Тифлис. Грузинская столица стала настоящим приютом для российской интеллигенции того времени. Именно там Савелий Сорин создает свою, пожалуй, самую известную картину – портрет княжны Мэри.

По легенде, много лет спустя полотно «поселилось» в спальне принцессы Монако Грейс Келли. Проснувшись, она сначала смотрела на картину и лишь потом в зеркало, определяя, таким образом, хорошо ли выглядит сегодня.

А в 1915 знаменитый грузинский поэт Галактион Табидзе создает поэтический цикл «Мери». Какой именно Мэри посвящено это творение - почти ни у кого не вызывает сомнений. Биографы Галактиона пишут, что молодой и очень бедный поэт однажды встретил красавицу княжну в парке, она прошла мимо, даже не заметив его, а он с этого момента был обречен любить ее до конца жизни. Однако Мэри всегда утверждала, что с Галактионом Табидзе знакома не была, и стихов его не читала. Последнее, к сожалению, скорее, правда. Шервашидзе обожала родную Грузию, тосковала по ней в последующей эмиграции, но вот, ни писать, ни читать по-грузински не умела. И даже поэма «Витязь в тигровой шкуре», которая всегда лежала на ее прикроватном столике, была не на родном языке, а в русском переводе.

Мэри всю жизнь любила только одного мужчину.

Георгий князь Эристави (Эристов).

Она повстречала бравого улана Гигошу Эристова еще в Петербурге. Но, как известно, фрейлины императрицы не могли выходить замуж. Уже после Революции, в 1919, она обвенчалась со своим избранником. Георгий Николаевич Эристов (Эристави) был праправнуком грузинского царя Ираклия II.

В 21-ом году советские войска вошли в Грузию, и Мэри с мужем была вынуждена отправиться дальше – в Константинополь. Первые месяцы там прошли в постоянном веселье. Но беззаботное время было недолгим. Очень скоро деньги начали заканчиваться, да и политическая обстановка становилась неспокойной. Супруги решили перебраться в Париж. Там Мэри впервые была вынуждена пойти работать. Для нее, чьей красотой восхищалась половина Европы, княжны по крови, звезды светских салонов - это было ново. К счастью, она встречает князя Дмитрия Павловича, состоявшего некогда в романе с Коко Шанель. Он и «сватает» княжну Великой Мадмуазель в качестве модели.

Надо сказать, что и славянская, и загадочная кавказская красота в ту пору приводили европейцев в восторг. Кроме того, дворянки из уже не существующей Российской империи своими выразительными, «породистыми» чертами лица сильно контрастировали с обычными, «хорошенькими» манекенщицами. Четкий профиль Мэри, выразительные глаза и благородная осанка очень быстро возвели ее в ранг лучших моделей модного дома Chanel. Но Мэри, была не просто манекенщицей. Ее приглашали на званые вечера и литературные собрания, она блистала на открытии Русского корпус-лицея имени Николая II в Версале и на освещении Русской гимназии. Известнейшие фотографы начала века считали за честь поработать с ней. На показы с ее участием публика шла легионами. О красоте и утонченных манерах княжны судачил весь Париж.

Именно Мэри впервые вышла на подиум в строгом и одновременно роскошном жемчужном ожерелье Chanel. По сей день нитка жемчуга на шее дамы является символом аристократичности и хорошего вкуса. Несмотря на успех в качестве манекенщицы, Мэри воспринимала работу на этом поприще как унижение. После паркета Зимнего Дворца, ходить по подиуму казалось ей ниже собственного достоинства. Поэтому при первом же удобном случае, княжна покинула модный мир. И даже спустя время, она не любила вспоминать о своем модельном опыте.

Жизнь княжны после ухода из Дома Chanel сложилась довольно печально. В 46-ом погибает любимый муж Гуца. Верная жена очень тяжело переживает его уход. В 60-е она добровольно запирает себя в Доме Престарелых. Правда, очень дорогом. Здесь у Мэри было три комнаты с пышной меблировкой. Тогда же, в 60-е она получает наследство: бывший поклонник решает «подарить» ей 50 тысяч долларов. Однако жест давнего воздыхателя оставляет грузинскую красавицу равнодушной: она продолжает жить одна в своем пансионе вплоть до самой смерти, не купившись на большее богатство.

До самого последнего дня княжна Мэри оставалась иконой стиля. Любое ее появление на публике вызывало восторг. Но, кажется, она совсем не обращала внимания на всеобщее обожание. Она пришла в этот мир, также как и ушла из него: полная чувства собственного достоинства, с гордо поднятой головой и уверенной походкой.

Дополнительная информация о княжне Мэри: >>>

Стихотворение Галактиона Табидзе, посвящённое княжне Мэри

Мери Ты венчалась этой ночью, Мери,

Злобный рок с другим тебя венчал!

В синеву очей твоих химеры

Подмешали черную печаль.

Догорали тусклые лампады,

Трепетали тени над венцом,

Пелена таинственной надсады

Омрачала милое лицо.

Нежный запах роз теснил дыханье,

В небо – по пылающим столпам –

Женщин, утомленных ожиданьем,

Возносилась тщетная мольба.

Я внимал твоей бездумной клятве

И поныне не пойму никак:

Чем же это – клятвой иль проклятием –

Был скреплен тот несуразный брак.

Кто-то плакал, будто ненароком

Обронил бесценный талисман,

А на праздник не было намека –

Были слезы, горе и обман.

И, оставив этот ад, незряче

Я бродил по улицам пустым.

Дул осенний ветер леденящий,

Дождь хлестал по сирым мостовым.

Думами беспутными ведомый,

В непроглядной темноте плутал,

К твоему – родному сердцу – дому

Привела меня моя печаль.

Стройные знакомые осины

Обступали милые места,

И о чем-то – тягостно-осеннем

Шелестела надо мной листва.

Не о том ли, Мери, дорогая,

Что, взошедши только, навсегда

Закатилась, трепетно мигая,

Путеводная моя звезда?

Не о том ли, что угас навеки

В темноте мерцающий маяк?

Что унес надежду хищный ветер

И на землю опустился мрак?

Для чего ловил я неба вспышки,

Слушал тайный шёпот тополей?

И кому был нужен мой «Могильщик»,

«Я и Ночи» кто внимал моей?

Бушевало дикое ненастье

Под покровом беспросветной тьмы…

И заплакал я, как лир несчастный,

Лир, забытый богом и людьми.

Ещё фото княжны Мэри:

Портрет княжны Мэри кисти художника А. К. Шервашидзе.

via

Рубрики: Истории

Интересно

Теги: Княжна Мэри.

[Навухудоносов С.И.]

Вот это супер женщины и мы о них помнить будем.

http://varjag-2007.l...om/3593081.html

http://varjag-2007.l...om/3627563.html

http://www.airforce....skova/index.htm

http://www.airforce....erlin/index.htm

[Рона]

Коко Шанель

http://www.liveinternet.ru/users/2496320/post229435753/

Глупые женщины стараются поразить мужчин, одеваясь эксцентрично. А мужчин

это пугает, они терпеть не могут эксцентричности. Им нравится, когда

оглядываются на их женщин, потому что они красивы.

Есть люди, у которых есть деньги, и есть богатые люди.

Женщины могут выглядеть смешными. Разумеется, я говорю о немногих

женщинах. Смешной же мужчина – конченый человек, если он не гений.

Где следует душиться? Там где вы хотите, чтобы вас поцеловали!

Слабым людям свойственно хвастаться преимуществами, которые способен дать

им только случай.

В двадцать лет мы выглядим так, как были задуманы природой; в тридцать -

как нам бы того хотелось самим; но к пятидесяти годам мы получаем то

лицо, которое заслужили.

Истинная щедрость состоит в том, чтобы не замечать неблагодарности.

Обожание – вот это наука!

Красота – всегда оружие.

Скромность – оборотная сторона элегантности.

Короткие платья дольше остаются модными, чем длинные.

Если вы родились без крыльев, не старайтесь помешать, если они вдруг у

вас начнут расти.

Принято считать, что роскошь — противоположность нищеты. Нет, роскошь — противоположность вульгарности…

Если вас поразила красотой какая-нибудь женщина, но вы не можете вспомнить, во что она была одета, – значит, она была одета идеально.

За любовь платишь в рассрочку, и большей частью, увы, когда любовь уже кончилась.

Мода, как и архитектура, – вопрос пропорций.

Каждая женщина имеет тот возраст, какого заслуживает.

Чтобы быть незаменимой, нужно все время меняться.

Хорошо выкроенное платье идет любой женщине. Точка!

Не выходите замуж за мужчин с кошельком для мелочи.

Я оцениваю людей по их манере истрачивать деньги. Деньги – не самоцель, а материальное доказательство того, что человек не ошибся.

Красивое проходит, прекрасное остаётся.

Чтобы оставаться незаменимой, не надо походить на других.

Самое лучшее в любви — это заниматься ею.

Уход за собой обязан начаться с сердца, в противном случае никакая косметика не поможет.

Если вы хотите иметь то, что никогда не имели, вам придётся делать то, что никогда не делали.

Красота нужна нам, чтобы нас любили мужчины; а глупость — чтобы мы любили мужчин.

Всё в наших руках, поэтому их нельзя опускать.

Коко Шанель - история успеха и биография

Коко Шанель (фр. Coco Chanel).

Коко Шанель – её настоящее имя – Габриэ́ль Бонёр Шане́ль (фр. Gabrielle Bonheur Chanel).

Шанель родилась 19 августа 1883года. Кажется нет необходимости говорить о том, что Шанель была французским модельером, вдохновение и модернизм которой сделали её одной из самой известной в истории моды XX столетия – об этом знают все.

А началось всё в маленьком городке Сомюре, где оказались родители Шанель – Альбер Шанель и Жанна Деволь. Отец Коко был бродячим торговцем и не сидел на одном месте. Какое-то время родители не состояли в законном браке – ему нужна была подруга, но не жена. Не такого мнения была Жанна, она любила Альбера, и на столько сильна была её любовь, что, скорее всего, это уже была не просто любовь, а болезнь. Она не могла расстаться с Альбером, чего бы это ей не стоило. Жанне приходилось зарабатывать на содержание всё прибывающих членов семейства тяжёлым трудом: работа на кухне, груды белья. Ей приходилось бороться, чтобы получить место на кухне, место гладильщицы или служанки. Здоровье её таяло, но она готова была всё снести, лишь бы быть рядом с мужем. Жанна умерла, когда Габриэль было всего шесть лет. А потом её с братьями и сёстрами оставил и отец. С этого момента Габриэль была на попечении, то родственников, то в приюте, в который её отдали, когда ей было 12 лет. В 18 лет Коко с помощью благотворительной организации оказалась в интернате для детей из знатных семейств. А затем устроилась продавцом в магазин тканей в городе Мулен. Она мечтала стать певицей и в свободное время в кафе «Ротонда» исполняла песенки «Тот, кто видел Коко» и «Ко-Ко-Ри-Ко». Вот тогда и прозвали её Коко.

Вскоре Шанель познакомилась с богатым наследником Этьеном Бальзаном. У него было поместье недалеко от Парижа, где он разводил лошадей. На его предложение стать любовницей она ответила согласием – ей давно хотелось переехать в Париж и, к тому же, Габриэль знала, что за всё в жизни надо платить. Именно здесь она стала превосходной наездницей и начала делать свои восхитительные шляпки, которые всех покоряли своей новизной и шармом. И именно здесь она поняла, как женщины преклоняются перед мужчинами, стараясь понравиться, и проигрывают сражение.

Для себя Коко решила, что из любого сражения, она выйдет победителем. В детстве ей не хватало любви, её окружало равнодушие – всё это наложило отпечаток. И Габриэль научилась бороться и побеждать, а самое главное, она научилась шить. И что бы она ни делала – шляпку или одежду, которая сидела на ней так хорошо, что об этом можно было не думать – всё привлекало внимание окружающих. И тогда Шанель поняла, что в ней есть то, которым следует воспользоваться, то есть дар творческой мысли, а главное, умение выживать.

Бальзана сменил Артур Кейпел, богатый наследник угольных шахт, превосходный бизнесмен, который погиб в 1919 году в автомобильной катастрофе. Он помог стать ей деловой женщиной. В 1910 году она открыла свой первый магазин в Париже, продавая женские шляпки, через год открылся её дом моды на улице Рю- Камбон, где находится и сейчас.

Простота и роскошь были в творениях Шанель. Она сумела изъять корсет из сознания женщин, воспользовалась мужской элегантностью, чтобы создать в гардеробе женщин такие свободные и необходимые вещи, как рубашки мужского покроя, галстуки, брюки для верховой езды, пиджаки, в которых были суровость и в то же время шарм, превосходство и покорность. В 1918 году Шанель расширила свое предприятие. Она вызвала восторг вечерним платьем из черного кружева и тюля, расшитого бисером, ансамблем платье-пальто из бежевого джерси. Всё это казалось простым, но в то же время роскошным – настоящим чудом портновского искусства.

«Мода - это нечто, что существует не только в одежде. Мода витает в воздухе. Она связана с нашими мыслями и нашим образом жизни, с тем, что происходит вокруг нас».

Ее лучшие творения: маленькое черное платье, которое, в 1926 году американский журнал Vogue приравнял к популярности автомобиля «Ford» и назвал его «фордом» моды, каскады жемчуга на простой бечевке, двухцветные туфли, туфли-лодочки, приталенный жакет, камелия из белого шелка, которые стали символами её марки. Её украшения имели потрясающий эффект, в которых сочеталась роскошь изумрудов или жемчуга с превосходной собственной бижутерией. Сочетание драгоценных камней с искусственными являлось смелой находкой, которую она использовала как роскошные украшения.

Её броши из разноцветного стекла и сумочки с цепочкой через плечо произвели потрясающий эффект, их в дальнейшем стали производить различные модные фирмы по всему свету. Они и сейчас считаются классикой, а модницы готовы за них отдавать приличные суммы.

Её маленькое чёрное платье можно было носить и днём и вечером, добавив нить жемчуга или другие аксессуары.

Идеи, которые она создала в начале ХХ – го века, остались вечными потому, что элегантность не поддаётся влиянию времени. Девизом облика её моделей были простота и подвижность. Многие свои открытия Шанель сделала, подглядев тот или иной образ или какой-то элемент, среди народной одежды. Например, русский стиль с вышивкой и меховой отделкой, геометрические узоры, прорезиненные плащи, модель которых она увидела, разглядев её в одежде своего шофёра. Она первая использовала в женском гардеробе трикотаж.

Шанель была в дружеских отношениях со многими людьми искусства: Пикассо, Дягилевым, Стравинским, Сальвадором Дали, Жаном Кокто и не оставалась в стороне от авангардного направления. Но она никогда не меняла своих принципов. Для неё шляпка в форме телефона или юбка, в которой можно было не идти, а только семенить, были неприемлемыми. Поэтому то, что впоследствии было названо «обликом Шанель», означало бескомпромиссный взгляд на моду, где присутствует во всём мера и удобство и никаких крайностей. «Нужно всегда убирать, удалять всё лишнее. Не надо ничего прибавлять…Нет иной красоты, кроме свободы тела…». Став модельером, она испытывала удовлетворение и считала, что одержала победу тогда, когда её идеи подхватывала улица, и её модели были на простом народе. Её принципы были создавать простые, строгие модели с четкими линиями, модели, которые подчеркивают достоинства и скрывают недостатки.

Шанель оказывала материальную поддержку многим деятелям искусства. Например, она финансировала некоторые постановки Русского балета, много лет поддерживала композитора Игоря Стравинского, помогала оплатить расходы за лечение Жана Кокто.

В той ловкости, с которой она умела придать шик любому изделию, чувствовался не только вкус, но прежде всего умение «сделать нечто из ничего».

Её клиентки учились нравиться, идя наперекор существующей моде. У Габриэль не было недостатка в идеях, да и продавать она умела, как в своё время и отец и дед. Габриэль унаследовала семейные качества – она была вынослива в работе. Работать и добиваться успеха… Шанель не рисовала свои модели, она создавала их с помощью ножниц и булавок, прямо на манекенщицах. Ей было достаточно нескольких движений рук, чтобы из бесформенной материи возникла роскошь. Иногда идеи приходили ей во сне, она просыпалась и начинала работать.

Она трудилась по 12-14 часов в сутки и того же требовала от своих коллег. Не всем было дано вынести такой труд. Шанель обладала сочетанием аристократизма и, в то же время, жёсткой деловой хваткой. Когда она ставила перед собой цель, то всегда добивалась её. По приблизительным оценкам в 20 – 30- е годы её модельный бизнес давал $200-300 тыс. в год.

Шанель была великим художником. Она хотела создавать не только новые силуэты, но и внести новые ощущения жизни. Многие годы спустя это назовут «стилем жизни».

Коко Шанель одну из представителей высокой моды журнал «Тайм» внёс в список ста самых влиятельных людей XX века.

Своё сороколетие она ознаменовало выпуском совершенно новых духов, в которых не присутствует запах одного какого- то цветка. Содействие в этом ей оказали Великий Князь Дмитрий и русский парфюмер–эмигрант Эрнест Бо.

Началась Вторая мировая война. В 1940 году ей пришлось обратиться к немецкому дипломату, чтобы выручить своего племянника, попавшего в плен. С дипломатом она была давно уже знакома. И когда он ей помог, её привязанность к нему ещё более возросла. В конце войны обстоятельства складываются так, что Шанель приходится покинуть Францию почти на долгие восемь лет. Её обвинили не только в любовной связи с немецким бароном, но и в контактах с начальником управления внешней разведки Германии Шелленбергом, помощником командующего "СС" Генриха Гиммлера.

Ей грозил арест. За Шанель вступился сам Уинстон Черчилль, который как-то о ней записал в своём дневнике: «Приехала знаменитая Коко, и я восхищался ею. Это одна из самых умных и очаровательных, самая сильная женщина, с которой мне когда-либо приходилось иметь дело».

Шанель закрыла все свои бутики и уехала в Швейцарию.

Оттуда она следила за изменениями, происходившими в модном мире. Появились новые кутюрье, такие как Кристиан Диор, Юбер де Живанши и другие. Шанель было 71 год, когда она снова вернулась в Париж и предложила свою коллекцию. Но показ её моделей происходил в полном молчании публики. Шанель хотела всем доказать, что мода изменяется, а стиль остаётся, но пресса говорила о том, что она не предложила ничего нового. Но не всем дано понять, что элегантность вечна. Шанель усовершенствовала свои модели, и через год почти все модницы сочли за честь одеваться у Шанель. Знаменитый костюм Шанель стал бессмертным, в нём чувствуешь себя уютно и свободно, и это ещё благодаря правильно подобранной ткани– лёгкому твиду. Костюм гарантирует надёжность во всех ситуациях.

Сумочки Шанель, обувь и бижутерия стали классическими. В 60-е годы она сотрудничала с голливудскими студиями. Мода Шанель не устареет, потому что в ней заложена философская концепция Шанель: «Чтобы великолепно выглядеть, необязательно быть молодой и красивой».

Шанель покинула наш мир 10 января 1971 года, в воскресенье, в возрасте 88 лет, в номере отеля «Ритц» в Париже. «Тime Magazinе» оценила ее ежегодный доход в 160 миллионов долларов.

При этом она никогда не превозносила богатство и не восхваляла деньги. Шанель нашла среди видных деятелей искусства тех друзей, которыми гордилась. Хотя её жизнь была полностью подчинена работе – созданию одежды, самым главным для неё оставалась любовь. Поражает в ней не только успех, которого она достигла, не только её популярность, но и то, что она сумела остаться загадочной. Непостижимая Шанель…

Как и Шанель, бессмертен ее знак: две перекрещивающиеся буквы С – Coco Chanel и белая камелия на черном сатиновом банте.

с 1983 года руководит домом моды Шанель и является его главным дизайнером Карл Лагерфельд.

via via

Рубрики: Истории

Интересно

Теги: Chanel легенды цитаты

[Vladimir417]

Ознакомился с темой. 

Так кто женщина номер 1 двадцатого века?